Уолт Уитман - Избранные стихотворения и проза Страница 27

Запружены реки мои

Запружены реки мои, и это причиняет мне боль,Нечто есть у меня, без чего я был бы ничто,Это хочу я прославить, хотя бы я стоял меж людей одиноко,Голосом зычным моим я воспеваю фаллос,Я пою песню зачатий,Я пою, что нужны нам великолепные дети и в нихвеликолепные люди,Я пою возбуждение мышц и слияние тел,Я пою песню тех, кто спит на одной кровати (о, неодолимаяпохоть!О, взаимное притяжение тел! для каждого тела своёманящее тело!И для вашего тела — своё, о, оно доставляет вам счастьебольше всего остального!)Ради того, что ночью и днём, голодное, гложет меня,Ради мгновений зачатия, ради этих застенчивых болей, явоспеваю и их,В них я надеюсь найти, чего я не нашел нигде, хотяревностно искал много лет,Я пою чистую песню души, то вспыхивающей, топотухающей,Я возрождаюсь с животными или с грубейшей Природой.Этим я песни мои насыщаю, а также тем, что сопутствуетэтому,Запахом лимонов и яблок, весенней влюблённостью птиц,Лесною росою, набеганием волн,Диким набеганием волн на сушу, я воспеваю и их,Увертюрой, что звучит еле слышно, как предвкушениемелодии,Желанною близостью, видом прекрасного тела,Пловец обнажённый, плывущий в воде или на волненеподвижно лежащий,Близится женское тело, я потупляюсь, любовная плотьу меня и дрожит, и болит,Создаётся дивный инвентарь для меня, для вас, и длявсякого,Лицо, руки и ноги, перечень с головы и до пят и течувства, которые он возбуждает,Загадочный бред, сумасшествие страсти, о, отдаться тебе доконца!(Близко прижмись и слушай, что я теперь шепчу тебе,Я люблю тебя, о, я принадлежу тебе весь,О, только бы нам ускользнуть от всех, убежатьбеззаконными, вольными,Два ястреба в небе, две рыбы в волнах не так беззаконны,как мы;)О, дикая буря, сквозь меня проходящая, и я, от страстидрожащий,О, клятва о том, что мы слиты навеки, я и женщина,которая любит меня и которую я люблюбольше, чем жизнь мою.(О, я охотно отдал бы всё за тебя,И если нужно, пускай пропаду!Только бы ты и я! И что нам до того, что делают идумают другие?Что нам до всего остального? только бы нам насладитьсядруг другом и замучить друг друга совсем, доконца, если иначе нельзя;)Ради того капитана, которому я уступаю всё судно,Ради того полководца, который командует мною, командуетвсеми,

Ради нашего пола, основы всего,Ради того, что в тиши я так часто томился один,когда множество близких вокруг, а та, когохочешь, не близко,Ради долгого, задержанного поцелуя в грудь или в губы,Ради тесных объятий, которые делают пьяным меня ивсякого другого мужчину,Ради того, что знает хороший супруг, ради этой работыотцовства,Ради восторга, победы и отдыха (податливое одеялоотброшено прочь!),Ради того, что она так не хочет, чтобы я от неё оторвался,и я не хочу оторваться(Но, нежная, помедли мгновение, я опять возвращуськ тебе!)Ради этого часа, когда звёзды сияют и падают росы,Я славлю тебя, о священное дело, и вас, о дети, готовыек нему,И вас, могучие чресла.

Дряхлый, больной, я сижу и пишу

Дряхлый, больной, я сижу и пишу,И мне тягостно думать, что ворчливость и скукамоих стариковских годов,Окоченелость, боли, запоры, сварливая мрачность, плаксивыежалобыМогут просочиться в ежедневные песни мои.

Когда кончается ослепительность дня

Когда кончается ослепительность дня,Только тёмная, тёмная ночь показывает глазам моимзвёзды;А когда отгремит величавый оргáн, или хор, или прекрасныйоркестр,Только в молчании навстречу душе моей движется симфонияистинная.

Стариковское спасибо

Стариковское спасибо, пока я не умер,За здоровье, за полуденное солнце, за этот неосязаемыйвоздух,За жизнь, просто за жизнь,За бесценные воспоминания, которые со мною всегда (о тебе,моя мать, мой отец, мои братья, сёстры, товарищи),За все мои дни, не только дни мира, но также и дни войны,За нежные слова, ласки, подарки из чужих краёв,За кров, за вино и мясо, за добрые чувства ко мне,которые доставляют мне радость(Вы, далёкие, неведомые, словно в тумане, милые читатели,молодые или старые, для меня безымянные,Мы никогда не видались и никогда не увидимся, и всё женаши души обнимаются долго, крепко и долго),За всё, что живёт, за любовь, дела, слова, книги, за краскии формы,За всех смелых и сильных, за преданных, упорных людей,которые стояли за свободу во все века во всехстранах,За самых смелых, самых сильных, самых преданных (имособый лавр, пока я не умер, — в битве жизниотборным бойцам,Канонирам песни и мысли, великим артиллеристам, вождям,капитанам души),Как солдат, что воротился домой по окончании войны,Как путник, один из тысяч, что озирается на пройденныйпуть,На длинную процессию идущих за ним,Спасибо! весёлое спасибо! от путника, от солдата спасибо!

Песня о себе

Я славлю себя и воспеваю себя,И что я принимаю, то примете вы,Ибо каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам.

Я слоняюсь лодырем и зову мою душу,Я слоняюсь и, лениво нагнувшись, всматриваюсь в летнюютравинку.

Мой язык, каждый атом моей крови созданы из этой почвы,из этого воздуха,Рождённый здесь от родителей, рождённых здесь отродителей, тоже рождённых здесь,Я теперь, тридцати семи лет, в полном здоровья, начинаю     [эту песню],Надеясь не кончить до смерти.

Догматы и школы пускай подождут,Пусть отступят немного назад, не беда, мы не забудем и их.Я — гавань для доброго и злого, я позволяю во всякоевремя, всегдаГоворить невозбранно с первобытною силою.

Пахнут духами дома и квартиры, на полках духи без конца,Я и сам дышу их ароматом, я знаю его и люблю,Их раствор опьянил бы меня, но я не хочу опьяняться.

Воздух — не духи, он не сделан в лаборатории, он беззапаха,Я глотал бы его вечно, я влюблён в него,Я пойду на лесистый берег, я разденусь и стану голым,Я до безумия рад, что воздух прикасается ко мне.

Пар моего дыхания,Эхо, струйки воды, журчащие шепоты, любовный корень,шелковинка, дерево с вилообразными сучьями,лоза винограда,Мои вдохи и выдохи, биение сердца, прохождение крови ивоздуха через мои лёгкие,Запах свежей листвы и сухой листвы, запах морского берегаи тёмных морских утёсов, запах сена в амбаре,Мой голос, извергающий слова, которые я бросаю навстречуветрам,Лёгкие поцелуи, объятия, касания рук,Игра света и тени в деревьях, когда колышутся гибкиеветки,Радость — оттого, что я один, или оттого, что я в уличнойсутолоке, или оттого, что я брожу по холмам иполям,Ощущение здоровья, трели в полуденный час, песня, которуюя распеваю, встав с постели и встречая солнце.

Ты думал, что тысяча акров это много? Ты думал, чтоземля это много?Ты так долго учился читать,Ты с гордостью думал, что тебе удалось добраться досмысла поэм?

Побудь этот день и эту ночь со мною, и у тебя будетисточник всех поэм,Все блага земли и солнца станут твоими (миллионы солнц взапасе у нас),Ты уже не будешь брать вещи из вторых или третьих рук,Ты перестанешь смотреть глазами давно умерших илипитаться призраками книг,И моими глазами ты не станешь смотреть, ты не возьмёшьу меня ничего,Ты выслушаешь и тех и других и профильтруешь всё черезсебя.

Я слышал, о чём говорили говоруны, их говор о начале иконце,Я же не говорю ни о начале, ни о конце.

Никогда ещё не было такого зачатия, как теперь,Ни такой юности, ни такой старости, как теперь,Никогда не будет таких совершенств, как теперь,Ни такого небесного счастья, ни такого ада, как теперь.

Движение, движение, движение,Вечно плодородное движение мира.

Из мрака выходят двое, они так несхожи, но равны: вечноматерия, вечно рост, вечно явление пола,Вечно ткань из различия и тождества, вечно зарождениежизни.

Незачем вдаваться в подробности, учёный и неуч чувствуют,что это так.

Прочно и твёрдо и прямо, скованные мощными скрепами,Крепкие, как кони, электрические, гордые, страстные,Тут мы стоим с этой тайной вдвоём.

Ясна и сладка моя душа, ясно и сладко всё, что не моядуша.У кого нет одного, у того нет другого, невидимоеутверждается видимым,Покуда оно тоже не станет невидимым и не получитподтверждений в свой черёд.

Гоняясь за лучшим, отделяя лучшее от худшего, векдосаждает веку, —Я же знаю, что все вещи в ладу и согласии.Покуда люди спорят, я молчу, иду купаться и восхищаюсьсобой.

Да здравствует каждый орган моего тела, и все органылюбого человека, простого и чистого,Нет ни одного вершка постыдного, низменного, ни однойдоли вершка, ни одна доля вершка не будетменее мила, чем другая.

Я доволен — я смотрю, пляшу, смеюсь, пою;Когда любовница ласкает меня и спит рядом со мною всюночь, и уходит на рассвете украдкой,И оставляет мне корзины, покрытые белою тканью,заполняющие собою весь дом,Разве я отвергну её дар, разве я стану укорять мои глазаЗа то, что, глянув на дорогу вослед моей милой,Они сейчас же высчитывают до последнего цента точнуюцену одного и точную цену двух?

Странники и вопрошатели окружают меня,Люди, которых встречаю, влияние на меня моей юности, иликвартиры, или города, в котором я живу, илинарода,Последние события, открытия, изобретения, общества, старыеи новые писатели,Мой обед, моё платье, мои близкие, внешность, комплименты,обязанности,Подлинное или воображаемое равнодушие ко мне мужчиныили женщины, которых люблю,Болезнь кого-нибудь из близких или моя болезнь, проступкиили потеря денег, или недостаток денег, илиуныние, или восторг,Битвы, ужасы братоубийственной войны, горячканедостоверных известий, прерывистые события, —Всё это приходит ко мне днём и ночью и уходит от меняопять,Но всё это не есть моё Я.Вдали от этой суеты и маяты стоит то, что есть моё Я,Стоит весёлое, добродушное, участливое, праздное, целостное,Стоит и смотрит вниз, стоит прямо и опирается рукою,сгибает руку над незримой опорой,Смотрит, наклонив голову набок, с любопытством, что будетдальше.Оно и участвует в игре и не участвует, следит за нею иудивляется ей.Я смотрю назад, на минувшие дни, где я пробирался в потусквозь туман, с разными лингвистами и спорщиками,У меня нет ни насмешек, ни доводов, я наблюдаю и жду.

Я верю в тебя, моя душа, но другое моё Я не должно передтобой унижаться,И ты не должна унижаться перед ним.

Поваляйся со мной на траве, вынь пробку у себя из горла,Ни слов, ни музыки, ни песен, ни обычаев, ни лекций мне ненадо, даже самых лучших,Убаюкай меня колыбельною, рокотом твоего многозвучногоголоса.

Я помню, как однажды мы лежали вдвоём в такоепрозрачное летнее утро,Ты положила голову мне на бедро и нежно повернулась комне,И приподняла рубаху у меня на груди и вонзила язык в моёголое сердце,И дотянулась до моей бороды и дотянулась до моих ног.

Быстро возникли и простёрлись вокруг меня покой и знание,которое выше всех земных рассуждений и доводов,И я знаю, что божья рука есть для меня обещание,И я знаю, что божий дух есть брат моего,И что все мужчины, когда бы они ни родились, тоже моибратья, и женщины — мои сёстры и любовницы,И что сущность творения — любовь,И что бесчисленны листья в полях — и, прямые, и поникшие,И бурые муравьи в маленьких кельях под ними,И мшистые лишаи на плетне, и груды камней, и бузина, икоровяк, и лаконоска.

Ребёнок сказал: что такое трава? и принёс мне ееполные горсти.Как мог я ответить ребёнку? Я знаю не больше его, чтотакое трава.Может быть, это флаг моих чувств, сотканный из зелёнойматерии — цвета надежды.

Или, может быть, это платочек от бога,Надушенный, нарочно брошенный нам на память в подарок,Где-нибудь в уголке есть и метка, имя владельца, чтобы,увидя, мы могли сказать, чей?Или, может быть, трава и сама есть ребёнок, взращённыймладенец зелени.

А может быть, это иероглиф, вечно один и тот же,И может быть, он означает: «Взрастая одинаково в широкихзонах и в узких зонах,Среди белых и среди чернокожих,И канука, и токагоэ, и конгрессмэна[29] и негра, — япринимаю одинаково, всем им даю одно».

А теперь она кажется мне прекрасными нестриженымиволосами могил.

Кудрявая трава, я буду ласково гладить тебя,Может быть, ты растёшь из грудей каких-нибудь юношей,Может быть, если бы я знал их, я любил бы их,Может быть, ты растёшь из старцев или из младенцев,только что оторванных от материнской груди,Может быть, ты и есть материнская грудь.

Эта трава так темна, она не могла взрасти из седыхматеринских голов,Она темнее, чем бесцветные бороды старцев,Она темна и не могла возникнуть из-под бледнорозовыхкровель ртов.

О, я вижу, что голосов так много,И что они звучат изо ртов неспроста.Я хотел бы передать их невнятную речь об умерших юношахи девушках,А также о стариках и старухах, и о младенцах, едва толькооторванных от материнской груди.

Что, по-вашему, сталось со стариками и юношами?И во что обратились теперь дети и женщины?

Они живы, и им хорошо,И малейший росток указует, что смерти на деле нет,А если она и была, она вела за собою жизнь, она неподстерегает жизнь, чтобы её прекратить,Она гибнет сама, лишь только появится жизнь.

Всё идет вперёд и вперёд, ничто не умирает,Умереть — это вовсе не то, что ты думал, но гораздо приятнее.

Думал ли кто, что родиться на свет это счастье?Спешу сообщить ему или ей, что умереть это такое жесчастье, и я это знаю.

Я умираю вместе с умирающими и рождаюсь вместе столько что обмытым младенцем, я весь невмещаюсь между башмаками и шляпой,Я гляжу на разные предметы, ни один не похож на другой,каждый по-своему хорош.Земля хороша, и звёзды хороши, и все спутники их хороши.Я не земля и не спутник земли,Я товарищ и собрат людей, таких же бессмертных ибездонных, как я(Они не знают, как они бессмертны, но я знаю).

Всё существует для себя и своих, для меня моё, мужское иженское.Для меня те, что были мальчишками и любят женщин,Для меня самолюбивый мужчина, который знает, как жалятобиды,Для меня невеста и старая дева, для меня матери и материматерей,Для меня губы, которые улыбались, глаза, которыепроливали слёзы,Для меня дети и те, что рождают детей.Скиньте покровы! предо мною вы ни в чём не виновны, дляменя вы не отжившие и не отверженные,Я вижу сквозь тонкое сукно и сквозь гингэм[30],Я возле вас, всепоглощающий, неутомимый, упрямый,неустанный, — меня не откинешь прочь.

Младенец спит в колыбели,Я поднимаю кисею и долго гляжу на него и тихо отгоняюмух рукой.Юнец и краснолицая девушка свернули с дороги ивзбираются вверх на заросшую кустарником гору,Я зорко слежу за ними с вершины.

Самоубийца раскинулся в спальне на окровавленном полу,Я наблюдаю труп, с обрызганными кровью волосами изамечаю, куда упал пистолет.

Грохот мостовой, колёса фургонов, шарканье подмёток,разговоры гуляющих,Грузный омнибус, кучер с приглашающим пальцем, звяканьекопыт по граниту,Сани, бубенчики, шутливые крики, снежки,Ура народным любимцам, ярость разгневанной черни,Хлопание занавесок на закрытых носилках, больного несутв больницу,Схватка врагов, внезапная ругань, драка, чьё-то паденье,Толпа взбудоражена, полицейский со звездою спешит,пролагает дорогу в середину толпы,Бесстрастные камни, что получают и отдают такоемножество эхо,Какие стоны пресыщенных или умирающих с голоду, упавшихот солнечного удара или в истерике,Какие восклицания женщин, застигнутых схватками,спешащих домой родить,Какие слова жили здесь и были похоронены здесь и вечновибрируют здесь, какие визги, укрощённыеприличием.Аресты преступников, обиды, предложения продажнойлюбви, принятие её и отказ (презрительнымвыгибом губ),Я замечаю всё это или отзвуки и отражения этого — яприхожу и я ухожу.

Настежь распахнуты ворота амбара,Медленно въезжает фургон, тяжело нагружённый сеном,Яркий свет попеременно играет на зелёном и серо-буром,Охапки сена привязаны к осевшему стогу.

Я там, я помогаю, я приехал на возу, растянувшись,Я чувствовал лёгкие толчки, одну ногу я закинул за другую,Я прыгаю с поперечных жердей, (выхватываю тимофеевку иклевер,Я кувыркаюсь, и в волосы мне набивается сено.

Далеко, в пустыни и горы, я ушёл один на охоту,Брожу удивлённый проворством своим и весельем,К вечеру выбрал себе безопасное место для снаИ развожу костёр и жарю свежеубитую дичь,И засыпаю на ворохе листьев, рядом со мною мойпёс и ружье.

Янки-клиппер несётся на раздутых марселях, мечет искры ибрызги, глаза мои уставились в землю, я,согнувшись, сижу за рулём или весело кричу с палубы.

Лодочники и собиратели ракушек вставали чуть свет иподжидали меня,Я запихивал штаны в голенища, шёл вместе с ними, и времяпроходило отлично.Побывали бы вы с вами у котла, где варилась уха.

На дальнем Западе я видел свадьбу зверолова, невестабыла краснокожая,Её отец со своими друзьями молчаливо сидел невдали,скрестив ноги, немо куря, и были у них наногах мокассины, и плотные широкие одеяласвисали у них с плеча,Зверолов бродил по песчаному берегу, одетый в звериныешкуры, шея у него была закрыта пышнойбородой и кудрями, он за руку держал свою невесту,У неё ресницы были длинны, голова непокрыта, и ровныежёсткие волосы свисали на её сладострастноетело и достигали до ног.

Беглый раб забежал ко мне во двор и спрятался у самогодома,Я услышал, как он шевелится в куче скрипучего хвороста,В полуоткрытую кухонную дверь я увидел его, обессиленного,И вышел к нему, он сидел на полене, я ввёл его в дом иуспокоил его,И принёс воды, и наполнил лохань, чтобы он вымылвспотевшее тело и покрытые ранами ноги,И дал ему комнату рядом с моею и дал ему грубое чистоеплатье,И помню я хорошо, как бегали у него зрачки и какой онбыл неуклюжий,И помню, как я наклеивал ему пластыри на исцарапаннуюшею и на щиколки ног,Он жил со мною неделю, отдохнул и ушёл на север,Я сажал его за стол рядом с собою, а кремнёвое ружьё моёбыло в углу.

Двадцать восемь молодых мужчин купаются на берегу,Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны;Двадцать восемь годов женской жизни, и все они такодиноки.

Чудесный дом у неё на пригорке у моря,Красивая, богато одетая, за ставней окна она прячется.

Кто из молодых мужчин ей по сердцу больше всего?Ах, самый нескладный из них для неё красивее всех.

Куда же, куда вы, леди? ведь я вижу вас,Вы плещетесь в воде, хоть стоите неподвижно в своейкомнате.

И вот она прошла там по берегу двадцать девятойкупальщицей с пляской и смехом,Те не видали её, но она видела их и любила.

Бороды у молодых мужчин блестели от воды, вода стекалас их длинных волос,Ручейки бежали у них по телам.

И так же бежала у них по телам чья-то рука-невидимка,И дрожа пробегала всё ниже от висков и от рёбер.Молодые мужчины плывут на спине, и их белые животыобращаются к солнцу, и ни один не спросит,кто так крепко прижимается к ним,И ни один не знает, кто это так, задыхаясь, наклонился надними,И кого они окатывают брызгами.

Подручный мясника снимает одежду, в которой он резалскот, или точит нож о базарную стойку,Я замедляю шаги, мне по сердцу его бойкий язык и егобесшабашная пляска.

Кузнецы с волосатою закопчённою грудью встали вокругнаковальни,У каждого в руках огромный молот, работа в разгаре, жаркопылает огонь.

Я стою на покрытом золою пороге и слежу их движения,Гибкость их стана полетать их могучим рукам,Вверх поднимаются молоты, вверх так медленно, вверх такуверенно,Они не торопятся, каждый бьёт куда надо.

Негр крепкой рукою держит вожжи четверки коней,Камень, прикрученный цепью, качается у него под телегой,Из каменоломни он едет, прямой и высокий, он стоит нателеге, упершись ногой в передок,Его синяя рубаха открывает широкую шею и грудь,свободно спускаясь на бёдра,У него спокойный и повелительный взгляд, он заламываетвверх поля шляпы.Солнце падает на его усы и курчавые волосы,Падает на черноту его великолепных лоснящихся рук.

Я гляжу на этого картинного гиганта и люблю его, и немогу удержаться на месте,Я бегу вместе со всеми его лошадьми.Во мне ласкатель жизни, бегущей куда бы то ни было,кружащейся вперёд или назад.Я впитываю всё для себя и для этой песни.

Быки, когда вы громыхаете ярмом и цепями или стоите подлиственной тенью, что выражается в вашихглазах?Мне кажется, больше, чем то, что за всю мою жизнь мнедовелось прочитать.

Проходя, я спугнул дикую утку и дикого селезня во времямоей целодневной прогулки,Обе птицы взлетают вместе и медленно кружат надо мной.

Я верю в эти крылатые замыслы,Я признаю красное, жёлтое, белое, что играет во мне,По-моему, зелёное и лиловое тоже далеко не спроста, и этакорона из перьев,Я не зову черепаху негодной за то, что она черепаха,И сойка в лесах никогда не учила гаммы, всё же ее трелизвучат для меня хорошо.И взгляд гнедой кобылы с позором выгоняет из меня моюглупость.

Дикий гусь ведёт своё стадо сквозь холодную ночь,Я-хонк! — говорит он, и это звучит для меня, какпризыв,Для бездушного это бессмыслица, но я, слушая чутко,Понимаю, куда он зовёт, и лечу прямо в зимнее небо.

Северный острокопытный олень, кот на пороге, чикэди[31],степная собака,Дети хавроньи, похрюкивающей, когда они тянут сосцы,Индюшата и мать-индюшка с наполовину раскрытымикрыльями,В них и в себе я вижу один и тот же старый закон.

Стоит прижать мою ногу к земле, оттуда так и хлынутсотни любвей,Перед которыми так ничтожно лучшее, что могу я сказать.

Я влюблён в растущих на вольном ветру,В людей, что живут со окотом, дышут океаном или лесом,В судостроителей, в кормчих, в тех, что владеют топорами имолотами и умеют управлять лошадьми,Я могу есть и спать с ними из недели в неделю всю жизнь.

Что зауряднее, дешевле, ближе и доступнее всего — это Я,Я играю всегда на авось, я трачу себя для большихбарышей,Я украшаю себя, чтобы подарить себя первому, кто захочетвзять меня,Я не прошу небеса опуститься пониже, чтобы понравитьсямне,Я щедро раздаю мою любовь.

Чистое контральто поет в церковном хоре,Плотник строгает доску, язык его рубанка шепелявит сдиким, возрастающим свистом,Холостые, замужние и женатые дети едут домой на общийобед в день Благодарности[32].Лоцман играет в кегли, он сбил короля, он бросает шармускулистой рукой,Привязанный к мачте матрос стоит в китобойном боте,копьё и гарпун у него наготове,Прядильщица шагает то взад, то вперёд под жужжаниебольшого колеса,Фермер выходит пройтись в Первый день[33] и останавливаетсяу придорожных полей и глядит на овёс и ячмень,Сумасшедшего везут, наконец, в сумасшедший дом,(Не спать уж ему никогда, как он спал в материнскойспальне),Чахлый наборщик с седою головою наклонился над кассой,Во рту он ворочает табачную жвачку, слепо мигая надрукописью,Тело калеки привязано к столу у хирурга,То, что отрезано, шлёпает страшно в ведро,Девушка-квартеронка продаётся с аукциона, пьяница в бареклюёт носом у печки,Машинист засучил рукава, полисмен обходит участок,привратник отмечает, кто идёт.Парень управляет фургоном (я влюблён в него, хоть и незнаю его),Метис завязывает шнурки своих лёгких ботинок передсостязанием в беге,Ястребиная охота на Западе привлекает молодых и старых,одни оперлись на ружья, другие сидят на брёвнах,Из толпы выходит искусный стрелок, становится на своёместо, прицеливается,Группы новых иммигрантов покрывают верфь или пристань,Кудлатоголовые[34] машут мотыгами на сахарном поле,надсмотрщик наблюдает за ними с седла,Рог трубит, призывает в залу, кавалеры бегут к своимдамам, танцоры отвешивают друг другу поклоны,Подросток не спит на чердаке под кедровою крышей ислушает музыкальный дождь,Житель Уврайна ставит западни для зверей у большогоручья, который помогает Гурону наполниться[35],Скво завернулась в материю с жёлтой обшивкой ипредлагает купить мокассины и сумочки,расшитые бисером,Знаток изогнулся и полуприщуренным глазом озираеткартинную выставку,Матросы закрепили пароходик у пристани и бросили наберег доску, чтобы дать пассажирам сойти,Младшая сестра держит для старшей нитки, старшая мотаетклубок, из-за узлов у неё всякий раз остановка,Жена поправляется, счастливая, неделю назад родила онапервенца ровно через год после свадьбы,Чистоволосая девушка-янки работает у швейной машиныили на заводе, или на фабрике,Мостовщик наклоняется над двурукой трамбовкой, карандашрепортёра быстро порхает над блокнотом,Маляр пишет буквы на вывеске лазурью и золотом,Мальчик-бурлак мелким шагом идёт бечевой вдоль канала,бухгалтер сидит за конторкой над цифрами,сапожник натирает дратву воском,Дирижёр отбивает такт для оркестра, и все музыкантыпослушны ему,Крестят ребёнка, у новообращённого первая исповедь,Яхты заполнили бухту, гонки начались (как искрятся белыепаруса!),Гуртовщик следит, чтоб быки не отбились от стада, и песнейсзывает отбившихся,Разносчик потеет под тяжестью короба (покупатель торгуетсяиз-за каждого цента),Невеста оправляет белое платье, минутная стрелка часовдвижется медленно,Курильщик опия откинул окоченелую голову и лежит сразжатыми губами,Проститутка волочит шаль по земле, шляпка висит у неё напьяной прыщавой шее.Толпа смеется над ее похабною бранью, мужчины глумятся,друг другу подмигивая.(Жалкая! я не смеюсь над твоею бранью и не глумлюсь надтобой!)Президент ведёт заседание совета, окружённый важнымиминистрами.По площади, дружески обнявшись, величаво шествуют триматроны,Матросы рыболовного смака складывают в трюмы пластыпалтуса[36] один на другой,Миссуриец пересекает равнину со своим скотом и товарам,Кондуктор идёт по вагону получить с пассажиров плату идаёт знать о себе, бряцая серебром и медяками,Плотники настилают полы, кровельщики кроют крышу,каменщики кричат, чтобы им дали извёстку,Рабочие проходят гуськом, у каждого на плече по корытцудля извести,Одно время года идёт за другим, и четвёртого числа Седьмогомесяца собрались неописуемые толпы (какиесалюты из пушек и ружей!)[37].Одно время года идёт за другим, пахарь пашет, косит косарь,и озимые сыплются наземь,Далеко на озёрах стоит щуколов и караулит яму в замёрзшейповерхности,Частые пни обступают прогалину, скваттер рубит топором чтоесть силы,К сумеркам рыбаки в плоскодонках спешно гребут близорешника и хлопковых плантаций,Охотники за енотами рыщут в области Красной реки, илиАрканзаса, или Тенесси,Факелы сверкают во мгле, что висит над Чатахучи илиАльтомахо[38],Патриархи сидят за столом с сынами и сынами сынов исыновных сынов сынами,В стенах эдобе[39] и в холщовых палатках отдыхают охотникипосле охоты,Город спит, и деревня спит,Живые спят, сколько надо, и мёртвые спят, сколько надо,Старый муж спит со своею женою, и молодой — со своею,И все они льются в меня, и я выливаюсь в них,И все они — я,Из них изо всех и из каждого я тку эту песню о себе.

Я и молодой и старик, я столь же глуп, сколь и мудр,Нет мне забот о других, я только и забочусь о других,Я и мать и отец равно, я и мужчина и малый ребёнок,Я жёсткой набивкой набит, я мягкой набит набивкой,Много народов в Народе моём, величайшие народы и самыемалые,Я и северянин и южанин, я беспечный и радушный садовод,живущий у реки Окони[40],Янки-промышленник, я пробиваю себе в жизни дорогу,У меня самые гибкие в мире суставы и самые крепкие в миресуставы,Я кентуккиец, иду по долине Элкхорна[41] в сапогах из оленьейкожи, я житель Луизианы или Джорджии,Я лодочник, пробираюсь по озеру или по заливу, или вдольморских берегов, я гушер, я бэджер, я бэкай[42],Я — дома на канадских лыжах в чаще кустарника или срыбаками вблизи Фаундлэнда,Я — дома на ледоходных судах, я мчусь с остальными подпарусом,Я — дома на вермонтских холмах, и в мэнских лесах, и наранчо Техаса,Я калифорнийцам товарищ и жителям свободногосеверо-запада (мне по сердцу их большие просторы),Я товарищ плотовщикам и угольщикам, всем, кто пожимаетмне руку, кто делит со мною еду и питьё,Я ученик невежд, я учитель мудрейших,Я только что начал ученье, но я учусь мириады веков,Я всех цветов и всех каст, все веры и все ранги — мои,Я фермер, джентльмен, мастеровой, художник, матрос,Арестант, мечтатель, буян, адвокат, священник, врач.Я готов бороться с чем угодно, только не с моейпеременчивостью,Я вдыхаю в себя воздух, но оставляю много за собой,Я не чванный и знаю своё место.(Моль и рыбья икра на своём месте,Яркие солнца, которые вижу, и тёмные солнца, которых невижу, — на своём месте,Осязаемое на своём месте и неосязаемое на своём месте.)

Это поистине мысли всех людей, во все времена, во всехстранах, они родились не только во мне,Если они не твои, а только мои, они ничто или почти ничто,Если они не загадка и не разгадка загадки, они ничто,Если они не вблизи от тебя и не вдали от тебя, они ничто.

Это трава, что повсюду растёт, где есть земля и вода,Это воздух для всех одинаковый, омывающий шар земной.

С шумной музыкой иду я, с барабанами и трубами,Не одним лишь победителям я играю мои марши, но и тем,кто побеждён, кто убит.

Ты слыхал, что хорошо победить?Говорю тебе, что пасть — это так же хорошо; это всё равно —разбить или быть разбитым.

Я стучу и барабаню, прославляю мертвецов,О, трубите, мои трубы, веселее и звончей.

Слава тем, кто побеждён!Слава тем, у кого боевые суда потонули,И тем, кто потонули и сами.И всем полководцам, проигравшим сражение, и всемпобеждённым героям,И несметным бесславным героям, как и прославленным, слава!

Это стол, накрытый для всех, это мясо для тех, ктопо-настоящему голоден,Для злых и добрых равно, я назначил свидание всем,Я никого не обижу, никого не оставлю за дверью,Вор, паразит и содержанка — это для всех приглашение,Раб с отвислой губой приглашён, сифилитик приглашён;Не будет различия меж ними и всеми другими.

Это — пожатие робкой руки, это — развевание и запах волос,Это — прикосновение моих губ к твоим, это — страстныйпризывный шопот.

По-твоему, я притворщик, и у меня есть затаённые цели?Да, они есть у меня, если они есть у апрельских дождей и услюды на откосе скалы.

Тебе кажется, что я думаю тебя удивить?Удивляет ли свет дневной? или горихвостка, поющая в лесуспозаранку?Разве я больше удивляю, чем они?

В этот час я с тобой говорю по секрету,Этого я никому не сказал бы, тебе одному говорю.

Эй, кто идёт? пылкий, бесстыдный, непостижимый, голый;Как добываю я силу из говядины, которую ем?

Что такое человек? и что я? и что вы?

Всё, что я называю моим, вы замените своим,Иначе незачем вам и слушать меня.

Я не хнычу сопливым хныком, которым хнычет теперь весьмир,Будто месяцы пусты, а земля — это грязь и навоз.Жалобы и рабья покорность — в одной упаковке с аптечнымпорошком для больных,Я ношу мою шляпу, как вздумаю, и в комнате и за дверьми,Отчего бы я стал молиться? и благоговеть и обрядничать?Исследовав земные пласты, всё до волоска изучив,посоветовавшись с докторами и сделав самыйточный подсчёт,Я не нахожу более сладкого мяса, чем то, что у меня накостях.

Во всех людях я вижу себя, ни один из них не больше меняи не меньше, даже на ячменное зерно,И добрые и злые слова, которые я говорю о себе, я говорюи о них.

Я знаю, я прочен и крепок,Все предметы вселенной стекаются отовсюду ко мне,Все они записаны за мною, и по этой записи я получу сполна.

Я знаю, что я бессмертен,Я знаю, что вот эта моя орбита не может быть измеренациркулем плотника.

Я знаю, что я священен,Я не стану беспокоить мою душу, чтобы она за менязаступилась или разъяснила меня,Я вижу, что законы природы никогда не просят извинений(В конце концов я веду себя не более заносчиво, чемватерпас, которым я измеряю мой дом).

Я существую такой, как я есть, и не жалуюсь,Если этого не знает никто во вселенной, я сижу без печали,А если знают все до одного, я сижу без печали.

Та вселенная, которая знает, для меня она больше всех, иэта вселенная — я,И добьюсь ли я победы сегодня или через десять тысяч иличерез десять миллионов лет,Я с радостью приму её сегодня, и с такой же радостью я могуподождать.

Мои ноги крепко вделаны в пазы гранита,Я смеюсь над тем, что зовётся у вас растворением.И я знаю широту времён.

Я поэт Тела, и я поэт Души,Радости рая во мне, мучения ада во мне,Радости я прививаю себе и умножаю в себе, а мучениям ядаю новый язык.Я поэт женщины и мужчины равно,И я говорю, что быть женщиной — такая же великая доля,как быть мужчиной,И я говорю, что нет более великого в мире, чем бытьматерью мужчин.

Я пою песнь расширения и гордости,Довольно унизительных попрёков,Величина — это только развитие.

Ты опередил остальных? ты стал президентом?Ничего, они догонят тебя, все до одного, и перегонят.

Я тот, кто блуждает вдвоём с нежной, растущей ночью,К морю и земле я иду, но ночь не пускает меня.

Ближе прижмись ко мне, гологрудая ночь, крепче прижмисько мне, магнетическая, сытная ночь!Ночь, у тебя южные ветры, ночь, у тебя редкие и крупныезвёзды!Тихая, дремотная ночь — безумная, голая, летняя ночь.

Улыбнись и ты, похотливая, с холодным дыханьем земля!Земля, твои деревья так сонны и мягки!Земля, твое солнце зашло, — земля, твои горные кручив тумане!Земля, ты в синеватых стеклянных струях полнолунья!Земля, твои тени и светы пестрят бегущую реку!Земля, твои серые тучи ради меня посветлели!Ты далеко разметалась, земля, — вся в цвету яблонь, земля!Улыбнись, потому что идёт твой любовник!

Блудница, ты дала мне любовь, — и я отвечаю любовью!О, несказанной горячей любовью!

Ты, море! я и тебе отдаюсь, я знаю, чего ты хочешь,С берега вижу твои кривые зовущие пальцы,Верю, ты не хочешь отхлынуть, пока не коснёшься меня,Идём же вдвоём, я разделся, поскорее уведи меня прочь отземли,Мягко стели мне постель, укачай меня волнистой дремотой,Облей меня любовною влагой, я ведь могу отплатить тебе.Море, холмисты и длинны твои, берега,Море, широко и конвульсивно ты дышишь,Море, ты жизн