Джон Пристли - Другое Место. Рассказы Страница 28

— Сегодня у нас в Лидингтоне многолюдное собрание, — услышал Кобторн собственный голос. — Я делаю на нем довольно важное политическое заявление.

Мужчина улыбнулся и опять кивнул.

— Разумеется, предварять его я не могу, — продолжал Кобторн, решив пробудить к себе интерес, — но тем не менее скажу, что оно означает перелом в политике, который… гм… ощутимо скажется на жизни каждого из нас. Так напишут завтрашние газеты. — Тут лицо его расплылось в приветливой ухмылке, которая неизменно, чуть ли не автоматически возникала у него при каждом упоминании о прессе.

Пассажир улыбнулся снова только из вежливости. И Кобторн знал: скажи он, что намерен разводить домашнюю птицу или купить новый комплект покрышек для своей машины, парень отреагировал быт точно таким же образом. Неопровержимо одно: все, что говорил или делал Кобторн, по мнению этого типа, лишено всякого смысла.

Право, это было возмутительно. Кобторн пожалел, что вообще затеял с ним разговор. Но теперь, когда ему испортили настроение и это, не приведи бог, могло сказаться на речи, предстоящей ему сегодня, он чувствовал, что должен был закончить его хотя бы с небольшим моральным перевесом. Тем более, что этого типа непременно следовало осадить.

— Надеюсь, я вам не докучаю, — с ехидством сказал Кобторн. — Нам, политикам, свойственно забывать, что есть еще люди, не желающие принимать близко к сердцу положение дел в собственной стране, — закончил он с саркастическим смешком.

Спектакль не для взрослых, осознал он, но сказать что-либо в таком духе было необходимо.

Казалось, мужчина смотрел на него откуда-то издалека. Его спокойный взгляд заставлял Кобторна чувствовать себя маленьким, суетливым, глупым. Это было нестерпимо и в то же время крайне неловко. В конце концов он — Джордж Кобторн, член кабинета министров ее величества, кто несет ответственность за обширный департамент, фигура, знакомая миллионам людей. А кем был этот тип? Что ж, вот такой линии и следует ему придерживаться.

— Вы… гм… уроженец Лидингтона? — чуть покровительственно спросил Кобторн.

— Нет. Я, как и вы, — послышался улыбчивый ответ, — намерен выступить здесь на собрании. Только у нас не большое собрание, а очень маленькое. Соберется от силы человек шесть.

Вот это уже разговор!

— Ах так! О-о, я полагаю, что наши дела в старом Биконсфилд-холле будут лучше. Глядишь, народу соберется тысячи две-три.

На этот раз пассажир не улыбнулся, а только кивнул и, бросив на Кобторна проницательный взгляд, взял в руки книгу.

— Комментариев не будет? — раздраженно спросил Кобторн.

— А разве комментировать обязательно?

Такой вопрос был куда неприятнее грубого выпада. Как будто взрослый проявлял терпение, разговаривая с ребенком.

Кобторн устал, так как накануне вечером задержался в палате, да к тому же беспокоился по поводу предстоящего собрания, поэтому оказалось, что ему трудно владеть собой.

— Право же, мой дорогой сэр, — вспылил он, — мне абсолютно неважно, станете вы комментировать или нет. Только ваше поведение представляется мне несколько странным для воспитанного человека. Знаете, времена сейчас трудные. Мы сталкиваемся с проблемами, требующими безотлагательного решения.

— Это верно, — мягко сказал мужчина, — но, возможно, наши проблемы не совпадают. То, что представляется важным вам, может казаться неважным мне.

— Вполне возможно, — задиристо ответил Кобторн. — Однако надеюсь, что ради нашего общего блага вы не станете говорить об этом на своем собрании. Забудьте-ка про него да приходите на мое. — Он снова саркастически хмыкнул.

Некоторые фабрики и магазины Лидингтона уже включали дневной свет, и поезд шел, замедляя ход. Еще минута-другая, и они прибудут. К чему продолжать разговор. Кобторн принялся застегивать портфель. Потом встал.

Его спутник тоже встал, и тут глаза их встретились на другом уровне и на более близком расстоянии. Кобторн не предполагал, что его будут так пристально разглядывать. Он привык иметь дело с людьми разного сорта. Но тут он вдруг замигал — в пристальном взгляде парня было нечто удивительно лучистое. Правда, в вагоне потемнело, потому что они уже подъезжали к закопченному вокзалу Лидингтона.

— Шесть человек, с которыми я рассчитываю говорить, — сказал мужчина, — по крайней мере борются за то, чтобы остаться в живых.

— Как и те две-три тысячи, с которыми стану говорить я, — услышал свой голос Кобторн.

— Боюсь, что нет, — вполне спокойно возразил пассажир. — Большинство жителей Лидингтона, как и большинство людей где бы то ни было, — либо спящие, либо мертвецы.

Кобторн собрался было повернуться и достать сверху свой чемодан, но это заявление переполнило чашу его терпения.

— Такое утверждение, на мой взгляд, предельно глупо и возмутительно! — сердито закричал он и хотел стать к нему спиной, но, как выяснилось, не смог.

— Ну, что ж, — сказал голос, донесшийся откуда-то, словно из-за пристального взгляда, ставшего теперь светящейся дымкой. — Увидите сами.

Тут поезд остановился у вокзала, и, пока Кобторн спускал чемодан, шляпу и пыльник, мужчина ушел. По всей видимости, он был не кто иной, как чудак, вероятно, вел жалкое существование сомнительного толка, разъезжая по стране и рассказывая небылицы группке себе подобных чудаков. Не исключено и то, что ради большего надувательства он также использовал гипнотическое действие своего пристального лучистого взгляда. Собирая вещи, Кобторн нетерпеливо фыркнул. Он увидит сам, не так ли? Ну что ж, и поделом ему — нечего было разбазаривать время на болтовню с этим типом, вместо того чтобы перечитать тезисы своей речи.

— Носильщика, сэр? — спросил голос с явно лидингтонским выговором.

— Да. Возьмите этот чемодан и пальто. А я понесу портфель.

И тут — вот удивительное совпадение, и кто-нибудь мог бы написать об этой встрече неплохой рассказ — он заметил, что его носильщик, пожилой мужчина, и в самом деле двигался словно во сне. В сущности, его можно было бы с полным основанием считать спящим. Впрочем, в этом не было ровно ничего удивительного. В наше время слишком многие из подобных личностей живут в полусне — факт, объясняющий не одну нашу экономическую проблему. Пожалуй, этого ему стоило коснуться вечером где-нибудь в начале речи. Пригодится для газетной выдержки, а возможно — для броского заголовка.

На платформе Кобторна ожидали два или три фотокорреспондента, а с ними небольшая группа людей, в которой он почти сразу узнал старого Дугласа Джердана, председателя местной партийной организации, и Морроу, уполномоченного лидингтонского района и одного из лучших партийных функционеров на периферии. Не успел он обменяться со старым Джерданом и дюжиной слов, как их сфотографировали; затем ему пришлось что-то сказать газетным репортерам. И лишь когда они перешли на другую сторону улицы, направляясь к гостинице «Мидлэнд», где для него был забронирован люкс, у него появилась хотя бы некоторая возможность пристально наблюдать за Джерданом и Морроу.

И тут, едва они уселись в гостиной, как он сразу же сделал еще одно ужасное открытие. Старик Джердан был не просто стар и глуп — он был мертвым. Возможно, он был мертвым многие годы. Разумеется, он все еще мог двигаться и говорить — стоило ему перестать двигаться и разговаривать, он свалился бы и его бы зарыли в могилу, тем не менее Кобторн нисколько не сомневался — он был мертв.

После этого потрясающего открытия Кобторну стало трудно разговаривать со старым Джерданом, и, поискав, что бы такое сказать еще, он повернулся к Морроу, который, помнилось ему, был дельным уполномоченным и неплохим организатором.

— Я слышал, что вы добились в местных организациях неплохих результатов, — сказал он. — Не так давно о вас шла речь в партийном центре. В ваш адрес сыпались одни похвалы и ни одной шишки.

— Приятно слышать, сэр Джордж, — сказал Морроу. — Просто мне повезло — тут у нас оказалось несколько энтузиастов.

— Каковы прогнозы на сегодняшний вечер?

— Отличные, сэр Джордж. Все билеты в партер и амфитеатр разобраны, мои распорядители надеются, что будет забита даже галерка. Я сам только что оттуда — проверял микрофоны и усилители и лично удостоверился, что на трибуне полный порядок.

— Надеюсь, вы не перебарщиваете, а, Морроу? — хмуро поглядывая на него, осведомился Кобторн.

— Кто — я-то? Пожалуй, в одном смысле я всегда перебарщиваю, — сказал Морроу, — потому что начинаю дела рано поутру, а кончаю, как правило, к полуночи. Но я чувствую себя хорошо. А почему вы спросили, сэр Джордж?

Кобторн не знал, что ему на это и ответить. Ведь не скажешь же человеку, в особенности такому энергичному и дельному, как Морроу, что он похож на спящего. Не то чтобы он лишился присущих ему энергии и деловитости — они остались при нем, но, казалось, были присущи человеку, который говорил и двигался во сне.