Сигрид Унсет - Мадам Дортея Страница 28

— Возьми это и вылей. И принеси мне два кувшина воды.

Марта ответила, что работник занят сейчас на поле.

— Ну так принеси сама!

Большой котел был заполнен наполовину, вода в нем была чуть теплая. Дортея передвинула его поближе к жару и раздула угли. Пока она, сидя на корточках, раздувала огонь, ей вспомнилась виденная однажды картина — на опушке леса сидели темные фигуры, женщина в черном, стоя на коленях, пыталась разжечь сырые дрова… В голове Дортеи всплыло имя, которое она мысленно часто повторяла в эти дни. Сибилла… Сейчас она, верно, находится где-то в другом конце долины…

Поднявшись снова на галерею с кувшином теплой воды, она прямо подошла к капитану:

— Скажите, капитан Колд, вы не знаете, Сибилла и ее люди еще в Осерюде? Мы могли бы позвать ее…

— Сибиллу? — Он испуганно взглянул на нее.

— Да. У нас есть повод, проверим, правду ли говорят о ее необычном даре исцелять больных.

— Я не думаю… — Он был смущен. — Вы всегда так презрительно отзывались о всяких суевериях…

— Да, но сейчас я просто не знаю, что делать. Наша повитуха, — Дортея вздрогнула, вспомнив о ней, — наверняка помогла умереть не одной женщине за те годы, что она пользует рожениц. Я сама однажды прибегла к ее помощи, и этого было достаточно! Фельдшер Ульсен может, без сомнения, вытащить зуб и пустить кровь, но… — Она пожала плечами. — Можно пригласить доктора из Христиании, но на это уйдет не меньше двух дней, и, кто знает, не будет ли уже поздно. Если вы сейчас же отправитесь в Осерюд, вы, возможно, еще застанете там Сибиллу и тогда успеете привезти ее домой еще до полуночи. Поверьте мне, мы не должны терять ни минуты!

— Неужели все так плохо?..

— Сейчас я сделаю для Марии то, что могу, и поеду домой. Мне надо взять там кое-какие вещи и предупредить домашних, что я останусь у вас на ночь. Карл может поехать с нами, и Грете тоже — нельзя, чтобы она спала вместе с больной Марией. Сделайте то, о чем я вас прошу, капитан, как-никак, а вы виновник мучений бедной девушки.

Капитан Колд хотел горячо возразить ей, но Дортея взяла кувшин с водой и ушла к Марии.

С помощью того, что нашлось под рукой, она, как могла, вымыла Марию и попросила служанку, которую уже видела в зале, посидеть с больной йомфру Лангсет, пока она сама не вернется обратно. Потом поспешила вниз за детьми.

Клаус принес мешок с книгами и хотел положить его в коляску.

— Маменька, что это у вас здесь?

Корзина с картофелем!

— Пусть она стоит там, мой мальчик.

Вид этой корзины окончательно огорчил Дортею. Бедный картофель, которым теперь уже никто не воспользуется, превратился в ее расстроенном воображении в картину бессмысленно расточаемых даров — здоровья и благополучия, порядка и надежности, душевного покоя, счастья и даже самой жизни. Она подобрала юбки и побежала через двор.

— Бертель, Карл! Бертель, Карл! Где же вы? — громко кричала она, с трудом сдерживая слезы.

Она с трудом нашла их. Они лежали ничком на пригорке за кузницей и разглядывали хрупкие ростки, выглядывавшие из земли. Узнав, что Карл едет с ними в Бруволд и останется там на ночь, они запрыгали от восторга и захлопали в ладоши. Дортея усадила их в коляску.

Грете она так и не нашла. Ну да ладно…

Вожжи она отдала Клаусу. За всю дорогу домой мальчик не сказал ни слова, он был смущен, и ему было не по себе. Дортея не собиралась помогать ему. Она понимала, что не по своей вине он попал в эту неприятную и не совсем красивую историю. Она была сердита, но вместе с тем необходимость действовать отвлекла ее от собственного горя и забот, и это принесло ей облегчение, даже гнев оказался для нее благотворным после опустошающей душу безнадежности последних недель.

Так мать и сын всю дорогу хранили гробовое молчание.

Когда она вернулась обратно в Фенстад, солнце уже скрылось за горой. С болота плыл белый туман и стлался на лежавших в низине полях. На юго-западе над лесом взошел золотистый, как мед, серпик луны.

Теперь на кухне было людно. В плите весело горел огонь, и Марта Фаллет, придя в себя настолько, насколько было в ее силах, что-то рассказывала обитателям усадьбы — Дортея предположила, что разговор шел о состоянии здоровья экономки. Мягко, но решительно она выставила всех за дверь и занялась приготовлением своих снадобий.

В комнате больной стоял сумрак — свет шел лишь из одного маленького оконца. Но Дортея сразу увидела, что у Марии сильный жар. Ее темные, блестящие глаза были открыты, она стонала и бредила. Служанка, которой было поручено ухаживать за больной, сказала, что жар у йомфру Марии усилился вскоре после отъезда мадам Дортеи. Эта служанка — ее звали Магнилле — производила впечатление разумной девушки. Дортея поняла, что во всем доме она может положиться только на нее.

Маленькая Грете снова оказалась в кровати Марии. Она сладко спала в этом зловонном и влажном от пота гнезде.

— Магнилле, постели ей, пожалуйста, в какой-нибудь большой корзине для шерсти в соседней комнате. — Дортея осторожно подняла ребенка на руки.

Мария Лангсет была без сознания. Дортея подстелила под нее сухие полотенца и подложила подушки под ее распухшие ноги. Потом она положила нагретые мешочки с травами ей на живот и на ляжки, приподняла Марию и попыталась напоить ее горячим отваром из тысячелистника и шалфея. Часть отвара стекла у больной по подбородку, но остальное она все-таки выпила.

Вернувшись в комнату, Магнилле внимательно наблюдала за всеми действиями Дортеи.

— Ты должна следить, чтобы йомфру Мария была укутана до самого горла, — сказала ей Дортея. — Как только тряпка, что я положила ей на лоб, нагреется, намочи ее снова в холодной воде, а также смачивай ей губы водой, но пить холодного не давай, как бы она ни просила. Лучше дать ей немного этого отвара, он очищает кровь. И каждый раз закутывай чайник, чтобы отвар не остыл. Она должна сильно пропотеть, чтобы болезнь вышла из нее вместе с потом, и чем скорее, тем лучше. Но на голове у нее все время должен лежать холодный компресс, жар опасен для рассудка.

Дортея отворила двери в комнату, где стояли ткацкие станки, чтобы проветрить комнату больной от зловонных миазмов. Она попыталась было открыть и окна, но, видно, во всем доме не открывалось ни одно окно. Пришлось открыть двери, выходящие на галерею.

Потом она соорудила некое подобие ширмы вокруг корзины, в которой спала малышка, чтобы укрыть ребенка от сквозняка. Господи, дитя спит, как спал маленький Моисей в своей тростниковой корзине, с сочувствием подумала Дортея. И так же как в свое время Моисея, собственная мать была вынуждена объявить маленькую Грете найденышем, — впрочем, Дортея тут же со стыдом вспомнила, что в Писании-то Моисей назван сыном израильской женщины, а не дочери фараона, нашедшей его. Однажды в детстве ей в голову пришла недостойная мысль: как-то в воскресенье в церкви, слушая разглагольствования своего приемного отца о том, как Моисей был найден в Ниле, маленькой Дортее захотелось спросить у него, когда он придет домой, откуда люди узнали, что он не настоящий сын фараоновой дочери? Но конечно, она не осмелилась.

На Рождество исполнилось три года после той поездки йомфру Марии в Христианию. Бедная Грете, она всего на один год старше Рикке. Но и тетя Мария, как она называла экономку, и капитан обожали девочку.

Дортея не удержалась и посмотрела на станок с работой йомфру Марии. Здесь было слишком темно, чтобы она могла как следует разглядеть узор, но он был изысканно-сложный, а ткань на ощупь — плотная и ровная. В который раз Дортею охватил глубокий и печальный гнев — ну почему люди так неразумно распоряжаются своей жизнью! Красивая, трудолюбивая девушка — и, как говорят, из хорошей семьи — идет в экономки к еще далеко не старому вдовцу. Неужели она не понимала, чем это должно кончиться и как мало у нее надежд на то, что он на ней женится. В результате здесь в корзине спит бедная маленькая Грете, а тем временем ее мать, быть может, умирает в ужасных мучениях.

Дортея вышла на галерею, чтобы глотнуть свежего воздуха. Заодно можно было заглянуть в прачечную и проверить, замочила ли Марта грязное белье, как ей было велено…

Дортея возвращалась в дом по мокрой лужайке, когда из своей поездки вернулся капитан Колд. Она остановилась на крыльце и подождала его.

— Я вижу, вы вернулись одни… Сибиллы не было в Осерюде?

— Нет, птичка упорхнула. Но цыгане обещали послать за ней. Так что она приедет. Раз уж вы считаете, что клин клином вышибается… — Дортея промолчала, и он спросил без обиняков: — А как ваша пациентка, ей не полегчало?

— Боюсь, что ей хуже, капитан Колд.

Он переминался с ноги на ногу.

— Не думайте, мадам Теструп… Не сомневайтесь в моей искренней благодарности. Клянусь честью и умоляю вас мне поверить: я буду глубоко огорчен, если с Марией случится несчастье.