Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость Страница 29

— Он же над тобой смеется! — пояснил жене Сеген.

Но Валентина кинула на Сантера взгляд, полный бесконечной благодарности. Чувствовалось, что она никогда не забудет его добрых слов.

Пожав руку Матье, Сантер склонился перед Марианной, которой его представила хозяйка дома. Еще одна беременная женщина, — две эти дамы в тягости, сидевшие друг против друга рядом со своими мужьями, показались писателю неслыханно комичными, но он поспешил скрыть промелькнувшую на его губах насмешливую улыбку под удвоенной порцией любезностей, рассыпаясь в извинениях по поводу того, что пришел слишком рано, когда завтрак еще не окончен. Тут Сеген опять надулся, заявив, что им очень медленно подают. Валентина в ответ позволила себе заметить, что он сам виноват, всех заставил себя ждать. Снова чуть было не вспыхнула ссора.

Кофе и ликеры сервировали на другом столе обширной комнаты, а с того стола, на котором завтракали, дворецкий торопливо убирал посуду. Валентина вновь томно растянулась среди мехов на диване, попросив своих сотрапезников самим обслуживать себя, так как она не в состоянии выполнять обязанности хозяйки. Марианна вызвалась заменить ее и принялась, весело и добродушно улыбаясь, разливать кофе, уверяя, что рада немножко подвигаться. После кофе Марианна налила по рюмочке коньяку мужчинам, и дамы разрешили им закурить.

— Ах, дорогой мой! — вдруг сказал Сантер, обращаясь к Сегену. — Вы и представить себе не можете, на какой интересной операции мне довелось присутствовать сегодня в клинике доктора Года.

Но его перебил новый посетитель. Доложили о баронессе Лович, которая прибыла справиться о здоровье хозяйки дома. Гостью попросили подняться; войдя в кабинет, она сразу бросилась к Валентине и воскликнула:

— Я вовсе не хочу вас беспокоить, дорогая, я просто счастлива возможности обнять вас и сказать, что сочувствую вам от всего сердца!

Тут она добавила, что рада повидать своих друзей, и всем по очереди пожала руки. Когда дело дошло до Матье, ему почудилось, будто ее короткое, но крепкое рукопожатие полно особого значения, так как оно сопровождалось вызывающе насмешливой улыбкой, с которой баронесса неизменно встречала его с тех пор, как он пренебрег ею. Серафина гораздо откровеннее, чем Сантер, показала, насколько смешными кажутся ей эти беременные женщины, решившие попировать вместе. Продолжая в душе смеяться над этим на редкость комическим зрелищем, баронесса горделиво выпрямилась, чем еще сильнее подчеркнула свою завлекательную красоту, тонкую талию, свое крупное, гибкое, горячее тело. Никогда еще она с таким упоением не предавалась своей свободе и заботилась лишь о том, чтобы по-прежнему оставаться светской дамой, которую принимают в лучших домах Парижа, видят на всех пышных празднествах.

С язвительным видом она обратилась к своей кузине Марианне:

— Ну что ж, милочка, вы должны быть счастливы — пятый уже почти готов, можно подумать и о шестом… Да нет, поверьте, я ничуть не шучу. Я отлично понимаю, что, уж если любишь детей, нужно идти до дюжины.

— Двенадцать детей, — спокойно улыбаясь, ответила Марианна, — именно так я и наметила, именно это количество вполне меня устроит.

— Великий боже! — простонала Валентина. — Что касается меня, я клянусь впредь никогда больше не иметь детей, если, конечно, останусь жива.

Сеген, не переставая злобно хихикать, решил вернуться к разговору с Сантером, прерванному появлением баронессы.

— Итак, вы сказали, что видели какую-то необыкновенную операцию в клинике доктора Года.

Но баронесса с загоревшимся взглядом вновь перебила собеседников:

— Вы знаете доктора Года? О, умоляю, расскажите мне о нем. Я со всех сторон слышу, что это изумительный человек.

Романист любезно улыбнулся.

— Вот именно изумительный. Мне потребовались кое-какие материалы для наброска, и он разрешил мне присутствовать при нескольких операциях. Впрочем, сейчас эти операции в большой моде, на них ходят, как на спектакль; я встретил там всех завсегдатаев парижских премьер, даже кое-кого из дам… Год берет женщину, берет вторую, третью и на ваших глазах одним мановением руки, с необычайным мастерством и блеском, так что хочется аплодировать, удаляет им все, ну буквально все, и, как он утверждает, без всяких пагубных последствий. Просто потрясающе!

Серафина даже вспыхнула от восхищения и, повернувшись к Валентине, которая жадно ловила каждое слово, сказала:

— Ну как, дорогая, недурно бы рискнуть, чтобы не попасться, как вы… Маг и волшебник — так мне его и аттестовали. И, говорят, недурен собой, всегда бодр и весел. Вот это человек!

— Очевидно, его пациентки — тяжело больные женщины? — спросил Матье, которого бросило в дрожь от всех этих разговоров.

— Разумеется, — ответил Сантер еще более веселым и насмешливым тоном. — По крайней мере, Год так утверждает.

До сих пор Сеген довольствовался тем, что злобно похохатывал, обмениваясь понимающими взглядами с романистом. Их чисто литературный скепсис, их мечта о скорейшем уничтожении рода человеческого начинала воплощаться, и притом вполне успешно, в операционной доктора Года. Но долго сдерживаться было не в обычаях Сегена, и, желая поразить молодых супругов, своих гостей, он не удержался от панегирика небытию, в котором видел что-то изысканно грустное и одновременно возвышенное.

— Какое имеет значение, здоровые они или больные! Пусть он их режет, кромсает напропалую! По крайней мере, всему скорее придет конец!

Одна лишь Серафина улыбнулась этим словам. Марианна пришла в ужас. Ей сделалось нехорошо, она принуждена была сесть и укоризненно взглянула на Сантера, один из последних романов которого недавно прочла. Это была глупейшая, по ее мнению, история любви, особенно потому, что основная мысль книги — ненависть к ребенку — выразилась здесь в нелепых и утонченных изысках. Смерть ребенку! — вот девиз этих счастливчиков, закосневших в эгоистическом самоуслаждении и изощренном безрассудстве. Марианна взглянула на Матье, и он догадался, что она устала и хочет домой, хочет тихонько пройтись вдоль солнечных набережных, опираясь на его руку. Да и Матье тоже стало не по себе в этой огромной комнате, где среди коллекций редкостных вещиц, среди несметного богатства царило неприкрытое безумие. Уж не возмездие ли за чрезмерную цивилизованность весь этот бессильный и яростный бунт против жизни, эта мечта извести ее! Матье задыхался так же, как и его жена, и подал ей знак, чтобы она прощалась.

— Как, вы уже уходите?! — вскричала Валентина. — Разумеется, если вы чувствуете себя усталой, я не смею вас удерживать.

И когда Марианна попросила расцеловать за нее детей, Валентина добавила:

— Ах, правда, ведь вы их так и не видели. Подождите, я хочу, чтобы вы сами их поцеловали.

Но явившаяся на звонок Селестина сказала, что мосье Гастон и мадемуазель Люси только что вышли с гувернанткой. Тут разразилась новая буря. Сеген стал свирепо допрашивать жену, с каких это пор гувернантка позволяет себе уводить детей, никому не сказавшись. Только родителям придет желание поцеловать деток, а их уже и след простыл! Значит, теперь ими распоряжается прислуга, а не они, значит, слуги командуют в доме. Валентина разрыдалась.

— Бог ты мой! — с облегчением вздохнула Марианна, очутившись наконец на улице и опершись на руку мужа. — Бог ты мой, они, по-моему, все с ума посходили.

— Ты права, — ответил Матье, — они сумасшедшие, а главное, они несчастные люди!

Через несколько дней, замешкавшись как-то утром возле Марианны и боясь опоздать к себе в контору, Матье торопливо шагал через сад, отделявший их флигелек от заводского двора, и вдруг наткнулся на Констанс и Мориса, — закутанные в меха, они, очевидно, направлялись на утреннюю прогулку, воспользовавшись прекрасным зимним утром.

Бошен, как всегда победительно-несокрушимый, проводил жену и сына до калитки и весело крикнул им вслед:

— Заставь-ка нашего голубчика хорошенько подвигаться на морозе! Пусть подышит свежим воздухом! Только воздух, да еще суп и требуются, чтобы вырастить настоящего мужчину!

Матье остановился.

— Морис опять плохо себя чувствует?

— Нет, нет! — поторопилась ответить мать с напускной веселостью, бессознательно желая скрыть свои страхи. — Но доктор велел ему ходить пешком, а сегодня как раз ясная погода, вот мы и отправились в экспедицию. Мороз так забавно пощипывает лицо!

— Не ходите по набережной, — крикнул им вслед Бошен, — ступайте к Инвалидам… Морису еще не раз придется повстречаться с ними, когда он станет солдатом!

Мать с сыном удалились, а Бошен, направившись на завод вместе с Матье, по дороге пояснял ему с неизменным своим апломбом:

— Мальчуган крепок, как дуб, но что поделаешь с женщинами? Вечные выдумки, страхи… А я, как видите, совершенно спокоен. — Расхохотавшись, он добавил: — Когда у тебя только один, приходится беречь его как зеницу ока.