Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие Страница 29

— Чепуха какая!

— Отнюдь. Не смейся над мечтами немолодого человека. Когда я читаю в газете об Очередной Жертве Мошенничества, я примеряю сюжет на себя. Какие бывают дураки! Так сколько?

— А?

— Я вижу, ты хочешь занять денег. Сколько именно? Такая сила ума могла бы и порадовать, но Мартышка был мрачен. Им овладел врожденный пессимизм.

— Много.

— Пятерку?

— Больше.

— Конкретно?

— Двести.

— Что! Как ты сумел столько задолжать?

— Советчики подвели. В общем, должен букмекеру две сотни. Ты его не знаешь? Такой Джордж Бадд.

— Когда я играл на бегах, твой Бадд сосал в колыбельке свои розовые пальчики.

— Ну, сейчас не сосет. Кремень, одно слово. Бинго Литтл ему задолжал, а он говорит: «Я человек не суеверный, но как-то так получается, что с моими должниками что-нибудь происходит. Судьба, не иначе. Рок.». И показал Бинго здорового амбала, зовут Эрб.

— Вот они какие теперь, букмекеры! Правда, и при мне были такие же.

— Вчера Эрб заходил ко мне.

— Что он сказал?

— Ничего. Такой, знаешь, сильный, молчаливый. Посмотрел, и все. В общем, если бы ты мог…

Лорд Икенхем печально покачал головой.

— Увы, мой дорогой, недавно у нас прошла финансовая реформа. Твоя тетя оставила мне ровно столько, сколько нужно на табак и уважение к себе. Десятка, вот мой предел.

— А, черт! Эрб явится в среду.

— Прекрасно тебя понимаю, — сказал граф. — Все мы через это прошли, от архиепископа Кентерберийского до меня. Ровно тридцать шесть лет назад я лез по трубе, спасаясь от некоего Сида. Спасся, хотя мимо меня что-то пролетело, я думаю — бронзовые часы. Остается одно. Попроси у Хореса.

Мартышка усмехнулся, заметив при этом:

— Ха!

— Уже пробовал? Так, так, так… Знаешь, что? Такому почтенному и тактичному человеку, как я, он не откажет. Предоставь все мне. В весеннее время моим силам просто нет границ.

— Ты не можешь поехать в Лондон.

— Не могу? В каком смысле?

— Разве тетя Джейн не запретила?

— Что-то такое было, но ты не учел, что она — на пути во Францию.

— А Валерия — здесь.

— Ага, ага. Да, вполне вероятно, что твоя сестра меня сторожит. Ничего, она скоро уедет. С тобой.

— Что такое?

— Да, да. Конечно, она еще не знает. Она собиралась прожить тут несколько недель. Но что поделаешь?

— Не можешь же ты ее выгнать. Лорд Икенхем был шокирован.

— Мой дорогой! — сказал он. — У каждого свой метод. А, вот и она! Валерия, душенька, смотри, кто приехал!

Валерия посмотрела, но на улитку, и так холодно, словно перед ними проползал Хорес Давенпорт.

— Вижу, — отрешенно сказала она. — Что он тут делает?

— Хочет отвезти тебя в Лондон.

— Я не собира…

— Конечно, мне будет одиноко, — продолжал лорд Икенхем, — но Мартышка считает, что ты делаешь большую ошибку.

— Почему?

— Ты знаешь, что такое свет. Он жесток. Он глумлив. Да, я понимаю, друзья смеяться не станут, они пожалеют тебя, но чужие люди… Ты для них — раненый зверек, уползающий в конуру. Мы, Твистлтоны, всегда гордились тем, что умеем сохранять лицо в несчастье. На твоем месте я бы показал, что я, как и прежде, весел, беспечен, спокоен… В чем дело, Коггз?

— Вас просят к телефону, милорд, — сказал дворецкий. Несколько секунд Валерия издавала негромкий звук, напоминающий утечку пара. Потом она лязгнула зубами.

— Подождешь минут десять? — спросила она. — Сложу вещи. Она ушла в дом, а Мартышка закурил сигарету. Он не одобрял дядю Фреда, но восхищался им.

Вскоре тот вернулся.

— Где Валерия? — спросил он.

— Складывает вещи.

— Так, так, так. Это Эмсворт, брат моего старого друга. Звонил из Бландинга. Просит прийти к нему в клуб. Утром управимся с Хоресом, а к двум — к нему. Значит, мы с тобой встречаемся в двенадцать, в вашем клубе. Ах ты, как хорошо! Я — словно ребенок перед цирком.

Чувства Мартышки были сложней. Когда дядя собирался в столицу, он всегда трепетал, думая о будущем.

Один вдумчивый член клуба «Трутни» выразил это так:

— Когда Мартышкин дядя приезжает в Лондон, ему уже не шестьдесят, а двадцать два. Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит тут в голову.

Глава 4

Предположение дяди (при должной обработке Хорес деньги даст) произвело на Мартышку большое, глубокое впечатление. Возвращаясь в Лондон, он был весел. Однако наутро ему показалось, что теория эта недостаточно обоснована.

И то, если подумать — разве кто-нибудь даст сразу две сотни? Нет, не даст. Лучше собрать у многих людей, объявить подписку. Потому он и решил пойти в клуб, поразведать, как и что.

Обычно, вернувшись из Лё Тукэ, трутни бывали печальны — иногда, в особенно трудные годы, клуб походил на Стену плача — но сегодня царил дух веселья. Божества французских казино снизошли к членам клуба, и, слушая рассказы об успехах, Мартышка подумывал о том, не взять ли с некоторых по десятке, когда сквозь сигаретный дым увидел знакомое лицо. Это был сыщик.

Не только любопытство и не только страх за непривычного к месту человека побудили Мартышку к нему подойти. В конце концов и он мог дать какие-то деньги.

— А, это вы, мистер Плум! — сказал страдалец, протягивая руку. — Как вас сюда занесло?

— Доброе утро, — сказал сыщик. — Я пришел с мистером Давенпортом. Он сейчас кому-то звонит.

— Не думал, что Хорес способен так рано встать.

— Он не ложился. Танцевал всю ночь.

— А, да! Маскарад. Помню, помню. Приятно вас видеть, мистер Плум. Вы так быстро ушли.

— Да, — задумчиво сказал сыщик. — А как вы поладили с особой N?

— Средне. Она разбушевалась.

— Так я и думал.

— Вы правильно сделали, что ушли.

— Конечно.

— И все же, — сердечно продолжал Мартышка, — я был огорчен, мне вас не хватало. Выпить хотите?

— Спасибо, нет.

— Сигарету?

— Нет, спасибо.

— Присядем, а? О, вы сидите! Вот что, мистер… Неясный шум у стойки достиг вершины. Пуффи Проссер, местный богач, рассказывал новоприбывшим, как он сорвал банк семь раз кряду. И тут глаза мистера Плума тускло заблестели, словно пузырь мертвой рыбы.

— У-у! — сказал он, бросая на Пуффи тот самый взгляд, которым ястреб в Сахаре глядит на умирающего верблюда. — Я смотрю, тут большие деньги.

— Да, кстати, о деньгах…

— Самое время открыть шляпный банк.

— Какой банк?

— Шляпный. Не слышали? И чему вас только учат! Берем, что хотите, — ну, вот эту дверь, и держим пари, какая шляпа появится в ней первой. Вы ставите десятку…

Мартышка заботливо стряхнул пух с его рукава.

— У меня ее нет, — сказал он. — Я как раз…

— … на цилиндр, — продолжал его собеседник. — Тогда, если войдет субъект в цилиндре, банк ваш.

— Ага, ага!.. Очень занятно…

— Сейчас так играть нельзя, все в мягких шляпах. Ну что это такое!

— Да, безобразие, — поддержал Мартышка, — прямо хоть на костюмы гадай! Так вот, о десятках…

Мистер Плум очнулся.

— А, что?

— Я говорю, десятка…

— Костюмы! — вскричал сыщик, вскакивая с кресла, словно увидел особу N, и побежал к дверям с невообразимой скоростью. Через несколько мгновений трутни, собравшиеся у стойки, увидели, что — против всяких правил — кто-то говорит речь.

— Друзья! — возгласил мистер Плум.

Говор стих, сменившись молчанием, которое и подчеркнуло звонкий голос бывшего букмекера.

— Все вы — джентльмены, — говорил Плум, — все вы — спортсмены. Это я вижу. А джентльмен и спортсмен никогда не откажется от небольшого пари.

Слово «пари» сработало, холодное безучастие сменилось живым интересом. Никто не понимал, как затесался в их среду этот тип, но слушать его стали.

— Моя фамилия Плум, — говорил он. — Когда-то ее хорошо знали покровители королевского спорта. Скачки я оставил, но всегда готов помочь джентльменам и спортсменам. Итак, у вас — деньги, у меня — запись. Открываем — Костюмный — Банк!!!

Трутни редко владеют с утра всем своим разумом. Послышался удивленный гул. Один трутень спросил: «Э?», другой прошептал: «Какие еще банки?».

— Только что, — продолжал сыщик, — я объяснял идею шляпного банка моему другу Твистлтону. Костюмный действует точно так же. Сейчас один из членов клуба находится в телефонной будке. Я попросил мальчика придержать дверцу, чтобы вы, не торопясь, обдумали свои ответы. Его никто не выпустит?

— Нет! Нет! — гневно закричали трутни.

— Тогда все в порядке. Итак, каждый спросит себя: «Как он одет?» или, если хотите, «Что на нем надето?». Быть может, он в обычном костюме, быть может — в купальном. Быть может, он в мундире, вступил в Армию Спасения. Чтобы дать почин, предлагаю девять против четырех — за синий костюм, четыре против одного — за серый в елочку, десять против одного — за гольфы, сто против шести — за шорты и свитер, двадцать против одного — за придворную ливрею. Не согласитесь ли вы, — обратился он к ближнему трутню, — вести запись?