Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке Страница 29

Пока я все это рассказывал Хидэко, события и переживания того времени так отчетливо возникли у меня перед глазами, что мне стало трудно продолжать… За год нашей жизни в санатории Жак понял, как страстно я влюблен в литературу. Он знал о том, что мой школьный учитель убеждал меня стать писателем, знал причину, по которой я выбрал социальную экономию. Мы так сильно сблизились за это время! И вот что он сказал, как бы подводя итог: «Стать писателем — это твое предназначение, дарованное Богом. Поклянись Богу, что немедленно бросишь науку и будешь следовать своему предназначению. Завтра утром, когда мы все пойдем в храм снега, поклянись! Иначе на Пасху мы скрепя сердце, проливая слезы, уйдем отсюда втроем, оставив тебя одного в этих горах».

— Значит, на ваше решение стать писателем повлияла вера Жака? Получается, вы все-таки уверовали в единого Бога?

— Ну да, такой я слабохарактерный человек… Но я не столько уверовал в Бога, сколько решил заключить пари, которое возможно только раз в жизни.

— Заключить пари? — удивилась Хидэко, но я не смог толком ей объяснить.

В то время я, помимо обязательных прогулок, целыми днями усердно выполнял все врачебные предписания, чтобы убежать от смерти, но ни одно лекарство не помогало, и я уже начал отчаиваться. Если решение бросить науку и стать писателем мне поможет, это будет как спасительный канат, спущенный с небес, думал я тогда. Если не поможет, что ж, хуже уже не будет. Вот в таком легкомысленном настроении я ухватился за канат.

— В результате благодаря помощи Всемогущего Бога вы в тот же год, на Пасху, все четверо, смогли спуститься с высокогорья Отвиль. А господин Жак по этому случаю поминал о Всемогущем Боге?

— Ну… Мы вчетвером в последний раз взобрались на холм, который называли нашим храмом, и все вместе вознесли Всемогущему Богу благодарственную молитву…

— Разве это не означает, что вы уверовали во Всемогущего Бога?

— Три моих друга — верили, я же так и не смог признать существование Бога. Поэтому, когда я вернулся в Париж, решимость стать писателем во мне ослабла. После полугода, проведенного в швейцарском санатории, вылечившись, я должен был вернуться в Японию.

— Вы вернулись в Японию и увидели объявление о том, что заканчивается срок приема заявок на литературный конкурс журнала «Кайдзо». Когда я прочла об этом, меня потрясло, насколько явным был знак благодати со стороны Всемогущего Бога. И больше того — благодаря Его всемогуществу вы выиграли конкурс. Но даже это не подвигло вас признать существование Бога?

— Когда я выиграл конкурс?.. В тот момент мне было не до Бога.

— Несчастный человек! Вы и о господине Жаке не вспомнили?

— Ну почему же… Через несколько дней, прочитав в газете «Асахи», что знаменитый своей придирчивостью влиятельный критик Масамунэ Хакутё выбрал меня, я вдруг ощутил сильное желание еще раз увидеться с Жаком… Помню, весь тот день я бессознательно беседовал с Жаком.

— Эта беседа, наверно, и придала вам решимости писать новые книги?

— За два дня до того издательство «Кайдзося» обратилось ко мне с предложением заключить договор на второй роман, и тогда я действительно стал думать о том, чтобы посвятить себя литературе… Я говорил об этом с Жаком, но… В горах Отвиля он, советуя мне бросить науку, убеждал меня, что литература — благородное занятие, поскольку облекает в слова неизреченную волю Бога. Он говорил, что, если я одарен способностью к этому, мне следует непременно избрать литературное поприще… Если меня отвращает слово «Бог», вместо Бога можно говорить о Великой Природе… Постичь промысел Великой Природы и воплотить его в словах, чтобы передать людям, детям Великой Природы… Он терпеливо разъяснял мне свое понимание Бога и Великой Природы…

— И всю последующую жизнь вы, посвятив себя литературе, двигались в избранном тогда направлении. Разве не благодаря излившемуся на вас свету веры вашего гениального друга?

— Возможно.

— Но почему же вы так и не смогли признать существование Бога, без которого вера мертва? Почему не пытались обрести Его?.. Может быть, виной ваша позитивистская психология? Я постоянно размышляю об этом…

— Не пытался обрести? Да после расставания с Жаком я только и делал, что пытался обрести Бога! И позитивистская психология тут ни при чем. Трое моих друзей в Отвиле тоже были адептами позитивизма, и это не помешало им признать существование Бога. Должно быть, в моем способе мышления был какой-то изъян. Я часто мечтал вновь встретиться с Жаком, чтобы он разрешил мои недоумения, а порой готов был махнуть на все рукой, мол, все равно я — человек, лишенный благодати. Умри я четыре года назад, я был бы несчастным человеком, чья жизнь оборвалась на середине пути…

Запнувшись, я молча посмотрел на Хидэко. Она сидела опустив голову.

— Как тебе известно, я не только признал существование Бога, но даже встретился с Богом-Родителем — с той единой Силой Великой Природы, о которой толковал Жак, и благодаря Его водительству написал трилогию… Теперь я твердо знаю, во-первых, что в этом мире нет ничего случайного. Во-вторых, что все события в общественной жизни наравне со всевозможными феноменами Вселенной происходят согласно воле Бога-Родителя — Великой Природы. И все, что случалось в моей жизни начиная с рождения, есть не результат осуществления моей воли, а результат осуществления божественного замысла. Обретя это понимание, я оглядываюсь на свое прошлое, и все события моей жизни предстают передо мной в новом свете, осененные ласковой улыбкой Бога. И это придает мне сил… Вот почему я каждый день радуюсь, видя в этом идеал счастливой жизни, уготованный Богом-Родителем.

— Значит, вы не только признали существование Бога, вы теперь живете с Богом… Это потрясающе, но, честно говоря, есть еще одна важная вещь, о которой я хотела вас спросить. Позвольте отнять у вас еще немного времени? Вы не очень устали?

— В последнее время я не знаю, что такое усталость. Спрашивай, что хочешь.

Немного подумав, она сказала:

— Через несколько месяцев после того, как я прочитала «Милосердие Бога», Фуми Суда стала уговаривать меня посетить юношу Ито. У нее были свои причины, она хотела выяснить для себя, есть ли правда в учении Тэнри, есть ли правда в том, чему учила основательница. Меня это не слишком интересовало, я отказалась, но после задумалась. Я вспомнила один отрывок в «Улыбке Бога», где вы говорите, что взялись писать «Вероучительницу» с целью понять, сошел или нет на Мики Накаяма тот Всемогущий Бог, о котором говорил Жак. Это правда?

— Правда.

— Когда я решила познакомиться с учением Тэнри и прочла вместе с Фуми вашу «Вероучительницу», меня поразил масштаб проделанного вами труда, но личность Мики Накаяма оставила меня равнодушной. Однако когда Фуми стала уговаривать меня посетить юношу Ито, я вспомнила одно место в «Улыбке Бога», мне захотелось более внимательно перечитать «Вероучительницу», и я взяла книгу из библиотеки мужа, издание «Дзэмпонся». И вот о чем я хочу у вас спросить… Может быть, потому что я была как-то подготовлена, я перечитала это место с огромным интересом, более того, читая, не могла сдержать слез, меня мучили сомнения, и, наконец, если честно, я совсем пала духом и погрузилась в глубокие раздумья… Сэнсэй, когда вы писали «Вероучительницу», почему так внезапно приняли решение, о котором говорится в этом месте?

— Я упоминал уже, что всю жизнь бессознательно искал Бога, так что какая уж тут внезапность! Просто решил, что время настало. Если бы я не пришел к этой мысли, то в тогдашнем моем состоянии не смог бы написать об основательнице учения Тэнри.

— Только и всего? Значит, меня подвела моя впечатлительность? Мне-то казалось, что вы начали писать книгу с убеждением, что Бог-Родитель сошел к вероучительнице… Разве не так? Разве с самого начала это не было исповеданием веры? Ведь если вы ставили задачу исследовать, действительно ли Бог-Родитель сошел к Мики Накаяма, надо было начинать с объяснения, что именно мы понимаем под Богом-Родителем, а если это — исповедание веры, читателю не нужно никаких объяснений, он погружается в чтение, освещенный лучами вашей веры, увлеченный истиной веры. Разве не так? Так вот, большую часть книги, примерно три четверти, я проглотила одним духом. Но оставшуюся треть, то ли оттого, что стиль стал менее энергичен, то ли потому, что мое внимание рассеялось, никак не могла одолеть. Вот я и решила, что в какой-то момент вы утратили веру, с которой начинали писать… Скажите, не произошел ли у вас тогда какой-то душевный перелом?

— Видишь ли, «Вероучительницу» я завершил тридцать лет назад, в пятьдесят седьмом году. На ее написание ушло почти десять лет… Наверняка за это время мое умонастроение менялось много раз, сейчас уж и не припомню.