Уилки Коллинз - Таинственное происшествие в современной Венеции Страница 3

Она положила на стол небольшую пачку денег.

— Благодарю вас, сэр. Вот вам за труды.

С этими словами женщина встала. Ее дикие черные глаза выражали такое отчаяние, презрение, ужас и безмолвную тоску, что доктор, не выдержав, отвернулся. Однако мысль, что ему надобно взять от нее деньги, даже не деньги, а вообще что бы то ни было, неожиданно возмутила его. Не оборачиваясь, врач произнес:

— Возьмите назад, ничего не нужно.

Женщина, казалось, не слыхала его. Глаза ее все еще были воздеты к небу. Медленно, сама себе она прошептала:

— Пусть придет конец. Я устала бороться. Я покоряюсь.

Она закрыла лицо вуалью, поклонилась врачу и вышла.

Доктор позвонил и вышел в переднюю следом. Внезапное любопытство, совершенно недостойное и совершенно непреодолимое, возникло в его душе. Покраснев как мальчишка, он сказал закрывавшему дверь слуге:

— Проследите за дамой до дома и узнайте, как ее зовут.

Слуга посмотрел на господина, сомневаясь, не обманывает ли его слух. Доктор хмуро глянул в ответ. Слуга торопливо схватил шляпу и выбежал на улицу.

Доктор вернулся в приемную. Странный переворот свершился в душе его. Что если незваная гостья оставила в доме после себя некие флюиды? Что, если и сам он уже отравлен ими? Какое дьявольское наваждение позволило ему так унизиться в глазах собственного слуги? Как мог он заставить человека, служившего ему верой и правдой в течение стольких лет, сделаться на старости лет шпионом? Эти мысли уязвили доктора, он вновь выскочил в переднюю, распахнул входные двери — поздно! Слуги нигде не было видно. Оставалось лишь одно средство, обычно избавлявшее врача от досадных ощущений. Он велел подавать карету и отправился объезжать пациентов.

Если бы репутация доктора Уайброу не была столь незыблемой, она бы рухнула в этот день. Никогда медик не был так нелюбезен со своими подопечными, никогда не был так брезглив и неприятен. Он вернулся домой ранее обыкновенного, крайне недовольный собой.

Слуга, не дожидаясь расспросов, смущенный удрученным видом хозяина, заявил:

— Имя дамы — графиня Нарона. Она живет…

Доктор, не дослушав, безмолвно наклонил голову и прошел в приемную. Плата за труды, от которой он отказался, еще лежала на столе. Доктор вложил ее в конверт, запечатал, адресовал в «Кружку для бедных» ближайшего полицейского участка и вызвал слугу, которому велел наутро отнести конверт по указанному адресу. Верный своим обязанностям, слуга задал обычный вопрос:

— Обедаете дома, сэр?

После минутного колебания, доктор ответил:

— Нет, сегодня я обедаю в клубе.

Наиболее покладистое из человеческих нравственных качеств — совесть. В зависимости от расположения духа хозяина она то строго судит его, вынося суровые приговоры, то находится с ним на короткой ноге и в наилучших отношениях, словно сообщница. Поэтому, когда доктор Уайброу вторично выехал из дому, он даже и не пытался скрыть от себя, что направляется в клуб с единственной целью — узнать, что болтают в свете о графине Нароне.

Глава III

Бывали времени, когда мужчина, чтобы собрать сведения о ком-либо, отправлялся в дамское общество. Теперь он отправляется за тем же самым в курительную своего клуба.

Доктор Уайброу вынул сигару и оглядел собратьев. Комната была полна, но разговор шел вяло. Доктор самым невинным образом внес в него недостававшее оживление. На его простодушный вопрос, не знает ли кто из присутствующих графиню Нарону, курительная ответила воплем изумления. Никогда (с этим согласился весь конклав) и никто не задавал здесь более нелепого вопроса. Всякая сущая душа, имеющая хоть малейшее притязание на место в обществе, знает графиню Нарону. Искательница приключений с самой черной репутацией в Европе — вот на каком мнении о женщине со смертельной бледностью лица и сверкающими глазами сходились члены клуба. К этой характеристике каждый добавил свою порцию злословия. Все сведения, касающиеся графини, подвергались сомнению. Сомневались, действительно она была по национальности далматкой, за каковую себя выдавала. Сомневались, действительно ли она состояла в браке с графом, чьею вдовой себя называла. Сомневались, действительно ли человек, сопровождавший ее в путешествиях под именем барона Ривера, является ее братом. Ходили слухи, что упомянутый барон является завсегдатаем всех крупных картежных домов за границей. Ходили слухи, что его так называемая сестра чуть было не была замешана в знаменитый венский процесс об отравлении, что ее знавали в Милане как австрийскую шпионку, что ее квартира в Париже была объявлена притоном и разгромлена полицией и что, наконец, ее появление в Англии является естественным следствием парижской авантюры. Только один член собрания высказался в защиту графини, заявив, что ее доброе имя несправедливо и жестоко оклеветано. Но человек этот имел адвокатскую контору, и вмешательство его приписали духу противоречия, свойственному его профессии.

Его спросили насмешливо, что он думает об обстоятельствах, сопровождающих помолвку графини. Адвокат невозмутимо отвечал, что эти обстоятельства делают честь жениху и невесте и что он считает будущего мужа графини человеком, которому можно позавидовать.

Услышав об этом, доктор вновь возбудил всеобщее удивление, спросив, как зовут господина, который женится на графине. Одноклубники единодушно решили, что милейший доктор есть не кто иной, как второй Рип-ван-Винкль,[1] и только что очнулся от двадцатипятилетней спячки. Правда, окружающие снизошли к профессии мистера Уайброу, к тому, что он конечно же не имеет ни времени, ни наклонностей слушать болтовню на обедах и балах. И все-таки тот, кто не знает, что графиня Нарона заняла у лорда Монтберри в Гамбурге крупную сумму, а затем завлекла его в свои сети, заставив сделать предложение, тот, вероятно, и о самом лорде Монтберри никогда не слыхал. Клубная молодежь, разыгравшись, послала одного из слуг за «Книгой пэров», и, забавляясь, молодые люди прочли доктору родословную этого вельможи, прибавляя к ней известные им подробности:

— Герберт Джон Вествик, первый барон Монтберри из королевского графства Монтберри в Ирландии. Пожалован званием пэра за военные подвиги в Индии. Родился в 1812 году. Доктор, заметьте, ему теперь сорок восемь лет. Не женат. Женится на будущей неделе, доктор, на восхитительном создании, о котором мы только что говорили. Наследник титула, второй брат его сиятельства Стивен-Роберт женат на Элле, младшей дочери Сайласа Мордена, реннигетского ректора, имеет трех дочерей. Младшие братья его сиятельства, Фрэнсис и Генри, — не женаты. Сестры его сиятельства: леди Барвилль — замужем за сэром Теодором Барвиллем, баронетом, — и Анна — вдова покойного Питера Норбери, эсквайра, владельца Норбери-Кросса. Запомните хорошенько родню его сиятельства, доктор. Три брата: Стивен-Роберт, Фрэнсис и Генри; две сестры: леди Барвилль и миссис Норбери. Никто из этих членов семьи не будет присутствовать на свадьбе, и каждый из пятерых употребит все силы, чтобы помешать этому браку, если только графиня предоставит им хоть малейшую возможность. Прибавьте к враждебным членам семьи еще одну оскорбленную родственницу, не упомянутую в «Книге пэров», молодую девицу…

Возгласы протеста, раздавшиеся из разных углов комнаты, остановили шутников.

— Не упоминайте имени бедной девушки!..

— Тут глумиться не стоит!..

— Она поступила благородно…

— У Монтберри есть только одно извинение, нет — два: он либо сумасшедший, либо дурак!

Шквал возражений умерил пыл молодых людей, избавив доктора от их опеки, становившейся докучной. Поговорив с соседом, доктор выяснил, что особа, о которой зашла речь, уже известна ему из исповеди графини — эта та самая девушка, от которой отказался лорд Монтберри. Ее звали Агнесса Локвуд. Говорили, что она затмевает графиню личной привлекательностью и моложе ее несколькими годами. Даже приняв к сведению все сумасбродства и глупости, которые мужчины совершают ежедневно во имя женщин, следует признать, что и на их фоне выходка лорда Монтберри выглядит неприличной. С этим мнением согласились все присутствующие, даже адвокат. Мужчины словно переродились. Никто и не упоминал о сплошь и рядом встречающихся в жизни случаях, когда половой магнетизм делает неодолимо притягательными женщин, отнюдь не претендующих на роли красавиц. Громче всех корили лорда те, в чью сторону графиня, при всей своей непривлекательности, даже бы и не взглянула.

Обсуждение предстоящего брака продолжалось, когда в курительную комнату вошел новый посетитель. При его появлении в помещении воцарилась мертвая тишина. Ближайший сосед доктора Уайброу шепнул ему:

— Брат лорда Монтберри — Генри Вествик!

Вошедший печально улыбнулся.