Ванда Василевская - Звезды в озере Страница 3

— Совещаются, все совещаются…

— Ой, ребята, — закашлялся Войдыга из отряда Оловского, — сдается мне что-то, не чересчур ли много разговоров.

— Ну, как же, все-таки чины…

— Сам полковник…

— Только вот полк свой где-то потерял.

— А сам небось нашелся, как только наш майор взялся за дело.

— Напортят они майору, обязательно напортят…

— Каркаешь все! Чего им портить? Подготовят все как следует. Как майор-то говорил: узел сопротивления… Мы еще покажем, кто мы такие.

Они оглядывались на запертые двери, и у каждого в сердце покалывало от беспокойства. Полковник… Уже давно, давно никто не видел такого высокого чина. Люди почти перестали верить, что есть такие чины. И вот на тебе, явился. Сидит и совещается, совещается. О чем совещаться, когда майор все уже сделал, все обдумал?

— А я тебе говорю, они план составляют… Глядишь, из этого еще что-нибудь дельное получится. Эх, мы еще покажем!..

Четыре часа спустя дверь с грохотом распахнулась. Вышел майор — белый, как мел. За ним полковник, до того раскрасневшийся, что, казалось, у него вот-вот кровь из лица брызнет.

— Рота, сбор! — скомандовал тихим, проникновенным голосом Оловский.

Рассеянные между остатками частей всех родов оружия солдаты его роты бегом устремились к казарме. Они строились в две шеренги на желтом песке аллейки, вдоль газона, на котором когда-то цвели цветы, а теперь валялись кучи конского навоза. Оловский остановился перед фронтом. В течение минуты все глаза напряженно смотрели на него — прямо в лицо. За спинами построившейся роты толпились приставшие, отбившиеся от других частей солдаты. Серые, стальные глаза майора скользнули по всем зрачкам, — каждый почувствовал на себе его взгляд.

— Ребята!

Они дрогнули. Майор был еще бледнее, чем минуту назад, когда выходил из комнаты.

— Ребята, выступаем!

Шеренга всколыхнулась, нервно, беспокойно. Капрал Войдыга осмелился выступить вперед.

— Разрешите доложить, господин майор… Так что, куда?

Майор нахмурил брови.

— Узнаешь в свое время. Мы покидаем город.

Теперь уже шеренга совершенно расстроилась; раздались смятенные голоса:

— Как же так?

— А ведь собирались было защищаться тут!

— Узел сопротивления…

— Все подготовлено…

— Как же так?

Оловский сделал шаг вперед.

— Солдаты!

Они умолкли, застыли при звуках его голоса.

— Солдаты! Мы шли вместе… Я вас несколько раз выводил из страшнейших опасностей… Мы шли вместе… Когда все разваливалось, наша часть не потеряла ни одного человека, ни одной винтовки, ни одного патрона…

— Правильно, — подтвердил кто-то тишайшим шепотом.

— Я думал, что здесь… Не выходит! Пойдем… Мы продержались до сих пор, будем держаться и дальше… Как солдаты…

У него дрожали губы. Он еще раз посмотрел им в глаза, охватывая взглядом всю шеренгу. Вон там, в конце, Солик, у него еще нога сопрела. Коренастый Куликовский, тот, не переставая, кашляет. Юзьвяк, который пошел в армию в день своей свадьбы. Каша, крестьянин из Мазовша. Он знал их всех по именам, по фамилиям, знал, что кого мучит, знал все о каждом.

— Ну, конечно, пойдем… С вами, господин майор… — грубым голосом заявил Войдыга, и все поддакнули. Из толпы выступили несколько человек.

— Господин майор, и мы…

— Господин майор, и нас…

Он обернулся к своей роте и неохотно, не глядя, сказал остальным:

— Не могу. Здесь есть господин полковник, обратитесь к нему. С сегодняшнего дня он принял командование городом.

— Фьююю… — протяжно свистнул Солик. Его остановил суровый взгляд серых глаз.

— Через полчаса выступаем, — сказал майор.

Солдаты торопливо побежали в казармы собираться.

— Псих… Среди бела дня, — критиковал кто-то из сидящих в саду.

— Э, да не все ли равно? Сюда еще раньше прилетят.

И вдруг все забеспокоились:

— А полковник где?

— Полковник на совещании, — бросил на ходу толстый капитан, пробегая мимо с какими-то бумагами.

— Ну, пошло теперь. Совещания…

— Опять за старое…

— А что, ребята, так мы и будем здесь сидеть? Не лучше ли добежать до леса, переждать денек?

— Лес близко…

— Нащупает и в лесу.

— Вчера было спокойно…

— Ну, какое там! Летал и вчера!

— Только вчера ничего еще не было… А сегодня он уже знает, что здесь целая куча…

— Как ему не знать, поди, знает!

— А те уже идут…

Они двинулись к воротам, откуда выходила рота Оловского, и с завистью смотрели на нее: как-никак часть, нечто определенное, упорядоченное. У всех винтовки, у всех подсумки.

— Вот погляди…

— Вот так майор…

— Таких бы побольше…

— В Румынии поищи, — горько пошутил кто-то. Никто не засмеялся. Рота ровным шагом вышла за ворота на пыльную дорогу.

— Ну, ребята, только бы до леса добраться! Тут нам дожидаться нечего.

Оловский был явно встревожен и торопился. Солдатам тоже было не по себе. Впервые за долгое время они маршировали по шоссе среди бела дня.

— Скорей, ребята, скорей… Лес тут близко…

Они ускоряли шаг, как только могли. Лес был редковат: высокие сосны, лишь вверху черные кроны ветвей. Нашли уголок, где вперемежку с соснами росли молодые дубки, и стали было соображать, годится ли он для укрытия, когда Войдыга услышал:

— Летят!

Все замерли. Издалека-издалека доносился знакомый звук, пока едва слышимый, — сотрясение воздуха, далекое дрожание, словно трепет прозрачных крыльев стрекозы над водой. Но звук усиливался, нарастал. Люди попадали под кусты, распластались, прильнули к земле. Далекий рокот перешел в стонущий, захлебывающийся вой.

— На город летят.

— А то куда ж…

— Господину полковнику визит сделать.

— А зенитки, которые майор вчера приготовил?

— Э…

Вой раздавался прямо над лесом; казалось, ревела огромная заводская сирена. Воздух гудел и сотрясался.

— Тучей летят…

— Смотри, как бы тебе подарочка не кинули…

— Может, и кинут…

Вой приближался, приближался, наполнял весь мир.

— Мимо, — заметил кто-то. И почти в ту же секунду поблизости раздался ужасающий грохот. Один, другой, третий раз. Земля задрожала.

— По городу бьют, — шепнул кто-то. Все напряженно вслушивались.

В воздухе гремело, гудело, грохотало. Адский шум, все усиливаясь, раздирал уши. Люди прижимались лицами к земле, пахнущей хвоей, ждали.

Но зенитные орудия, накануне разысканные и установленные Оловским, не отзывались. Никто не отвечал на бомбы.

— Вот тебе и на… Лупят, как и всегда.

— Господин полковник…

— Командование городом…

Оловский слышал, но не отозвался ни словом. Его сердце обливалось черной, спекающейся кровью. Полковник… Его красное лицо, его надменные речи… И опять — ничего, и опять марш в неизвестное, и опять катастрофа, развал.

Он не думал о том, что сегодняшний налет все равно разбил бы вдребезги, в пух и прах его мечту об узле сопротивления, что нескольким зенитным орудиям ничего не поделать, не отогнать зловещую стаю. Так же крепко, как и накануне, он верил, что с крохотного местечка должно было начаться великое дело, и тогда вновь воскресла бы родина, земля, любимая больше всего на свете, родная земля, попираемая железной стопой захватчика. И в нем росла ярая ненависть к полковнику с красной рожей, который все это уничтожил, испортил, провалил ради своего глупого полковничьего самолюбия, ради своих мнимых стратегических планов, ради своей большой политики, в которой он якобы разбирался.

— Улетают, — заметил кто-то, и майору захотелось, чтобы сейчас грохнула бомба. Сюда, в него. Но он вспомнил о своих людях.

— Ну, как, ребята, пойдем воевать, а?

— Есть воевать! — бодро ответил Солик, и взгляд майора смягчился.

Поспешным маршем они двинулись вперед.

В тот же день, к вечеру, они наткнулись на немецкие танки. Поручик Забельский даже впоследствии не мог отдать себе отчета в том, что произошло. И вот прямо против них — огромное, как гора, чудовище, глыба стали, беспощадная, непреодолимая.

Солик бросился вперед со связкой гранат. Кто-то стрелял, кто-то вопил, ужасающий лязг раздирал уши. На шоссе все заклубилось, словно лошади и люди были подхвачены внезапным вихрем. В сторону, в сосновый лесок! Но страшные, изрыгающие огонь чудовища двинулись туда же. Затрещали, зашатались сосенки, падая на землю, как подрезанные серпом колосья. Ужасающе храпел конь с вывалившимися внутренностями.

Все произошло быстро, словно в кино, и когда поручик Забельский опомнился, то понял, что он один в полууничтоженном лесу. Он видел однажды такой лес на южном склоне Татр, после урагана, который обрушился с гор в долину и вповалку уложил деревья, как косец зеленый клевер.