Жорж Санд - Мастера мозаики Страница 3

Нежная и нерушимая дружба связывала братьев. И сейчас им удалось общими усилиями сломить притворное недовольство отца. Они приказали поставить две лестницы по обе стороны той, по которой старик решился вскарабкаться, и стали подниматься, заботливо поддерживая отца. Так они довели его чуть ли не до последнего настила лесов. Тинторетто же, старый, но еще крепкий, привык превращать в мастерскую обширные своды собора, и он легко поднялся вслед за ними. Ему хотелось увидеть своими глазами, как удивится Себастьяно.

Чувство религиозного ужаса, вначале охватившее старика, сменилось невольным восхищением, когда, добравшись до уровня высоких фигур, видневшихся на переднем плане, он вдруг заметил завершенные куски обширной чудесной мозаичной композиции. Тут — успенье святой девы, сделанное по картине Сальвьяти; а вот и святой Марк Тициана. Он огромен, он восседает на лунном серпе, как в ладье, и словно возносится в светозарные небеса — так и кажется, будто видишь этот взлет. Гирлянда цветов украшает центральную часть свода, ее поддерживают прелестные крылатые дети, а над всеми этими мастерскими творениями — видение святого Иоанна: осужденные грешники низвергаются в ад, а праведники в белых одеждах, на белых скакунах теряются в нежных лучах света и сияющей мгле купола, будто стаи лебедей в розовой утренней дымке.

Дзуккато все еще пытался побороть в себе восхищенное чувство, приписывая волнующее впечатление волшебной игре света и тени, преображающей предметы, удачному расположению и внушительному размеру фигур. Но, когда Тинторетто подвел его поближе к гирлянде и старик рассмотрел ее до мельчайших подробностей, ему пришлось втайне признаться, что он никогда и не думал о том, какого совершенства может достичь искусство мозаики, и что изображение ангелов, парящих среди гирлянд, может поспорить и по цвету и по форме с полотнами величайших мастеров живописи.

Но старик, скупой на похвалы, не желавший выказывать, какое удовлетворение испытывает он в глубине души, твердил, что все это плоды точного копирования и прилежного труда.

— Вся честь, — говорил он, — принадлежит мастеру живописи, создавшему наброски-модели для всех этих групп и нарисовавшему детали орнаментов.

— Отец, — возразил с гордым смирением Франческо, — сделайте милость, дозвольте показать вам эскизы мастеров, — быть может, вы поставите нам в заслугу если не создание, то хотя бы понимание наших моделей и довольно искусное их воплощение.

— Мне бы хотелось, — заметил Тинторетто, — чтобы мои наброски к Апокалипсису[14] доказали, что Франческо и Валерио Дзуккато талантливые живописцы, в отличие от их собратьев.

Старику тут же принесли на суд множество образцов, и он убедился в том, с каким искусством работали его сыновья, воплощая в мозаике великие произведения живописи, как изящны и чисты линии их собственных рисунков и что сами они создают чудесные краски лишь по беглому указанию художника. Брат уговорил Валерио признаться, что он сам — творец немалого числа фигур, и Валерио в свою очередь раскрыл тайну Франческо, указав отцу на двух прекрасных архангелов, летящих навстречу друг другу. Один из них, окутанный зеленым покрывалом, был его собственным созданием; другой, в бирюзовом одеянии, — созданием Франческо; задумана и выполнена мозаика была без помощи живописца.

Дзуккато не противился, и его подвели к этим фигурам. В самом деле они были прекраснее всех тех изображений, что делались с модели. Франческо придал юному архангелу сходство со своим братом Валерио; архангел Валерио был двойником Франческо. Братья набрали тончайший мозаичный узор, выполняя работу, милую их душе, но не выставили ее напоказ, а украсили ею какой-то темный угол, где она скромно пряталась от взоров толпы.

Долго стоял неподвижно старик Дзуккато, храня молчание, перед изображением крылатых юношей. Он пришел в замешательство, увидев, как блистательно его сыновья опровергли то заблуждение, которым он так гордился всю свою жизнь. И вдруг он впал в ярость. Он спустился с лестницы, сердито выхватил свой плащ из рук Валерио и, не удостоив ни его, ни Франческо ни словом одобрения и едва поклонившись Тинторетто, твердой поступью, удивительной для его возраста, дошел до порога базилики и перешагнул через него. Но, не успев сделать и шагу вниз по ступеням, он поддался властной потребности своей души, вернулся и раскрыл объятия сыновьям, которые тотчас же устремились к нему. Долго старик прижимал их к своей груди, орошая слезами прекрасные кудрявые головы.

III

— Да здравствует веселье! Клянусь дьяволом! Работа спорится! А ну, сюда мастику! Грязная мартышка! Мазо! Да вы что, оглохли?.. Винченцо, черт тебя побери, брат, — ты завладел всеми учениками. А ну, пусть ко мне спустится кто-нибудь из твоих чумазых серафимов, иначе я опоздаю. Клянусь кровью Бахуса! А вот я сейчас запущу молотком в башку неряхи Мазо, — пожалуй, республике долго не придется увидеть еще такого урода.

Так сверху, с лесов, кричал рыжебородый великан, руководящий мозаичными работами в часовне святого Исидора. Эта часть базилики святого Марка была поручена соперникам и противникам братьев Дзуккато в искусстве мозаики — Доминику Бьянкини, по прозвищу Рыжий, и его двум братьям.

— Да замолчи ты, пустая голова, потерпи, рыжая дылда! — со своего места закричал сварливый Винченцо Бьянкини, старший из трех братьев. — Куда запропастились твои ученики? Пусть пошевеливаются, а мои пусть делают свое дело. Куда провалился Джованни Византини, белобрысый красавец с Альп? Куда ты послал Ризо — ну и мычит же этот сиплый бык в воскресном хоре!.. Бьюсь об заклад: сейчас твои юнцы рыскают по кабачкам, стараются раздобыть бутылку вина в долг от твоего имени. Если так, они не скоро вернутся.

— Винченцо, — отвечал Доминик, — счастье твое, что ты мой брат и помощник, иначе я бы пинком ноги свалил твой помост, и ваша милость вместе со своими учениками изучала бы мозаику на полу.

— Что еще выдумал! — пронзительным голосом завопил Джованни-Антонио Бьянкини, самый младший из троих братьев, тряся основание лестницы, на которой работал Доминик. — Я тебе покажу, что дылда не всегда означает — силач. Беспокоюсь я за шкуру Винченцо не больше, чем за твою, но, знаешь ли, не терплю бахвальства. А по-моему, с некоторых пор ты то с ним, то со мной говоришь непозволительным тоном.

Свирепый Доминик бросил на юного Антонио мрачный взгляд и несколько секунд молча раскачивался вместе с лестницей. Но, как только Антонио снова принялся растирать под портиком мастику, он спустился, сбросил фартук и берет, засучил рукава и приготовился к жестокой расправе.

Священник Альберто Дзио, тоже известный мастер мозаики, стоя в это время на лестнице, исправлял один из тимпанов[15] наружной двери, — он тотчас же поспешно сошел вниз, собираясь разнять драчунов, а Винченцо Бьянкини, с молотком в руках, сломя голову выбежал из часовни, готовясь вступить в бой, — из злобы к Доминику, а не из сочувствия к Антонио.

Альберто Дзио тщетно пытался призвать их к христианским чувствам и наконец прибег к доводу, который почти всегда оказывал на них воздействие.

— Услышат братья Дзуккато вашу перебранку и обрадуются, — сказал он: — вообразят, что благодаря своей кротости и доброму согласию работают лучше вас.

— Верно, — заметил Доминик Рыжий, снова надевая фартук. — Ссору закончим вечером, в кабачке. А сейчас нельзя давать оружие в руки врагам.

Двое других Бьянкини согласились с ним, и, пока они зачерпывали скребками свежую мастику, Альберто завязал с ними беседу, говоря:

— Вы неправы, дети мои, считая, что Дзуккато ваши враги. Они ваши соперники, вот и все. Работают они иными способами, но ничуть не принижают достоинства вашей работы. Я даже частенько слышал, как их старший подмастерье Бартоломео Боцца говорил, что ваша «связка» лучше и что братья Дзуккато от души это признают.

— О Бартоломео Боцца говорить нечего, — заметил Винченцо Бьянкини, — он хороший работник и надежный подмастерье; я готов предложить ему выгодную сделку и переманить его к себе. Но я и слышать не хочу о Дзуккато. Свет не видывал подобных пройдох! Если б их талант был равен их честолюбию, они бы устранили всех своих соперников. К счастью, их обуревает лень: старший тратит время на выдумывание невыполнимых сюжетов, а младший промышляет запрещенными товарами в Сан-Филиппо и выручку тратит на пирушки с людьми более высокого звания.

— Легко бы закатилась звезда Дзуккато, несмотря на покровительство художников, — вставил завистливый Доминик, — если бы немного постараться.

— Как же так? — воскликнули его братья. — Если ты знаешь, каким образом их унизить, скажи, и мы простим тебе все твои проступки.

— Мне нет дела ни до вас, ни до них, — возразил Доминик, — я только говорю: можно доказать, что они обманом получают жалованье, ибо их работа никуда не годится, а следовательно, они крадут деньги у республики.