Джон Фаулз - Энигма Страница 3

Миссис Филдинг сказала, что ее муж в известной степени интересовался искусством и даже время от времени покупал для коллекции спортивные эстампы и картины, но она абсолютно не знала, какая причина могла привести его в Британский музей… даже если бы он был в этот день совершенно свободен. Насколько ей было известно, за все время их брака он ни разу не бывал там. Гардеробщик, принявший портфель, казалось, был единственным служащим музея — переполненного обычными толпами июльских туристов, — кто вообще вспомнил Филдинга. Возможно, тот просто вышел через северные двери и поймал другое такси. Это в известной мере походило на поведение человека, знающего, что за ним следят, и почти неоспоримо — на поведение человека, который безоговорочно решил не оставлять никаких следов, куда он направляется.

Полиция теперь считала, что держать дело в секрете дольше воскресенья никак нельзя и что лучше дать официальное сообщение для утренних газет в понедельник, чем рисковать журналистскими измышлениями, построенными на слухах. Наилучшей гипотезой все-таки представлялось что-нибудь вроде потери памяти, а заметка в газетах значительно повышала шансы получить надежные сведения. Разумеется, они навели куда больше справок, чем думала миссис Филдинг, — были привлечены службы безопасности и контрразведка. Но Филдинг ни разу не занимал пост министра, а вопроса о государственных тайнах, каком-либо шпионском скандале вообще не вставало. Ни одна из компаний, с которыми он был связан, не выразила ни малейшего сомнения в его надежности… Возможность того или иного финансового скандала тоже вскоре была отметена. Оставалось что-то в духе Лемтона-Джелико: человек сломался под угрозой шантажа. По опять-таки никаких указаний на что-либо подобное. Его бумаги подверглись тщательной проверке. Ни загадочных адресов, ни зловещих писем. Точно так же все, кто, по их мнению, хорошо знал его лично, отзывались о нем только положительно. Были проверены его банковские счета — никаких необъяснимых снятых со счета сумм даже в предшествующие месяцы, не говоря уж за неделю перед его исчезновением. Летом он провел несколько операций с акциями, но его брокеры показали, что все суммы с продажи были использованы для новых инвестиций. И он не внес никаких новых изменений в свое завещание касательно своей семьи. Оно было составлено несколько лет назад со всеми необходимыми предосторожностями.

В понедельник 16 июля он занял видное место на первой странице всех ежедневных газет. Сообщение сопровождалось краткой биографией. Младший и единственный оставшийся в живых сын судьи Высокого суда, он в 1939 году сразу же после блестяще сданных экзаменов по праву в Оксфорде ушел в армию; сражался в Северной Африке как пехотный офицер и получил Военный крест; подхватил кала-азар, получил инвалидность и кончил воину подполковником за столом в Военном министерстве, занимаясь в основном военной полицией. Затем следовали его послевоенные успехи как адвоката, специализировавшегося по коммерческому и налоговому праву; уход из адвокатуры в 1959 году ради политики; затем перечисление компаний, в правлениях которых он состоял, его жизнь в Восточной Англии, его позиция в консервативной партии чуть правее центра.

Следовали очевидные предположения: полиция еще не исключает возможность политически мотивированного похищения, вопреки, видимо, личному решению пропустить назначенное заседание правления. Однако поверенный Филдингов, информировавший прессу, категорически отвергал самую возможность недостойного поведения в любой форме, и полиция подтвердила, что, насколько им известно, исчезнувший член парламента был во всех отношениях законопослушным гражданином. Мистер Филдинг не находился ни под следствием, ни под наблюдением какого бы то ни было рода.

Исходя из предположения, что он мог уехать за границу под вымышленным именем и с фальшивым паспортом, была проведена проверка в Хитроу и в основных портах. Но ни один регистратор паспортов, ни одна кассирша ни одной авиалинии или стюардесса из тех, кого удалось расспросить, не вспомнили его лица. Он немного говорил по-немецки и по-французски, но как явный иностранец, — и в любом случае оставленный дома паспорт убедительно указывал, что он все еще находится в Англии. Обильные газетные и телевизионные сообщения и его бесчисленные фотографии спровоцировали обычную лавину сообщений о том, что его видели там-то и там- то. Все были проверены, ни одно ничего не дало. За границей это исчезновение тоже вызвало достаточную шумиху, так что Филдинга не отыскали отнюдь не из-за отсутствия огласки. Было совершенно ясно, что он, если жив, — спрятан или прячется. Второе наводило мысль о сообщнике или сообщнице. Однако никто из тех, кто хорошо его знал, не подходил для этой роли. За некоторыми из наиболее вероятных кандидатов было установлено тактичное наблюдение. В том числе за мисс Парсонс. Ее домашний телефон и телефон в найтсбриджской квартире поставили на прослушку. Но все это ни к чему не привело. Облако смущения — правительственного, детективного и личного — окутало исчезновение. Оно оставалось абсолютно загадочным, и знатоки необъяснимого сравнили его с почти мистическим исчезновением команды и пассажиров «Марии Селесты».

Но ни одна сенсация не выдерживает отсутствия свежих новостей. На Флит-стрит Филдинга безмолвно признали «мертвым» дней через десять после поднятия тревоги.

Однако миссис Филдинг была не из тех, кто избегает допекать власти предержащие или не имеет для этого возможностей. Она добилась, чтобы дело ее мужа продолжало пользоваться должным вниманием там, где это имело значение: полиция лишена автономности Флит-стрит. К несчастью, по их мнению, они сделали все, что могли. С самого начала очень скудный след остывал все больше, и без новой информации они предпринять ничего не могли — а получат они ее или нет, скорее зависело от воли Божьей, чем от дальнейших розысков. Паутина была раскинута такая тонкая и огромная, какую мог только сплести данный паук, и теперь настал черед мухи сделать какой-то шаг. А тем временем надо было умиротворять миссис Филдинг. Она требовала отчетов о том, как продвигается следствие.

На совещании в Новом Скотленд-Ярде 30 июля было решено (надо полагать, при согласии свыше) расформировать группу, до сих нор отдававшую расследованию все рабочее время целиком, и возложить его на одного из младших ее членов, сержанта Специальной службы, который до этих пор исполнял, в сущности, канцелярскую обязанность: сопоставлять политические варианты. Номинально — и, безусловно, когда миссис Филдинг будет предоставляться требуемая ею информация — следствие сохранит надлежащую приоритетность. Сержант прекрасно отдавал себе отчет в ситуации: ему предстояло создавать впечатление большой работы большой группы. От него требовалось не обнаруживать что-либо новое, а только внушать, будто следствие все еще неустанно ведется в разных направлениях. Как он сформулировал это в разговоре с сослуживцем: он был просто страховкой на случай, если министр внутренних дел взбеленится.

И еще он знал, что проходит небольшую проверку. В полицию он пришел — большая редкость! — после окончания престижной школы и совершенно очевидно предназначался для высоких чинов с того дня, как надел форму, и теперь ему предстояло ходить по очень туго натянутому канату. Как в армии и в военном флоте, в полиции есть собственные потомственные семьи, и в своей он принадлежал к третьему поколению блюстителей порядка. Он выглядел представительно и быстро соображал, что в сочетании с манерами и особенностями речи среднего класса могло бы сильно ему навредить. Но вдобавок его отличала дипломатичность. Он прекрасно сознавал, какое предубеждение люди его типа с легкостью вызывают в мелкобуржуазном мировосприятии, столь характерном для средних эшелонов полиций. Он мог про себя считать того или иного инспектора дураком, он мог про себя и взвыть столкнувшись с очередным требованием соблюдать громоздкие процедуры, когда явно требовалось применить менее ортодоксальные методы; или, слушая вымученный тошнотворный жаргон, который пускали в ход некоторые его начальники, стараясь объясняться, как «образованные». Но он прилагал все старания, чтобы не выдать свои чувства. Если это звучит по-маккиавелиевски, то так оно и было, но это же делало его хорошим сыщиком. Он был особенно полезен при расследованиях в высших слоях общества. В фешенебельном казино или дорогом ресторане его профессия не бросалась в глаза за милю. Он без труда мог выдать себя за богатого модного бездельника, и если эта способность вызывала зависть внутри полиции, она также могла спутывать многие избитые представления о полиции извне. Его безупречное происхождение (его отец все еще был уважаемым главой полиции одного из графств) также очень ему помогало. В некотором отношении он являлся отличной рекламой для своего департамента — что, без сомнения, было главной причиной, почему его выбрали для задания, которое могло сталкивать его с влиятельными людьми. Звали его Майкл Дженнингс.