Лесли Хартли - По найму Страница 3

Чтобы чем-то заполнить часы досуга, а заодно и пополнить свой бюджет, он стал иногда подрабатывать в фирме по найму автомобилей. В поездках он завел ряд полезных знакомств. Клиенты сразу же запоминали его и, заказывая машину в следующий раз, просили прислать именно его — он быстро приобретал популярность, что совершенно не радовало штатных водителей фирмы. Как-то раз один из его пассажиров спросил: «А почему бы вам не основать собственную фирму? Я мог бы вас порекомендовать своим знакомым». Обещания своего, как потом оказалось, он не сдержал, но его слова стали той последней каплей, что склонила чашу весов, побудив водителя решиться на шаг, о котором он уже давно подумывал.

Он купил автомобиль в рассрочку и ухаживал за ним с той же тщательностью, что и за собственной наружностью. Он не щадил себя и, по собственному выражению, «вкалывал двадцать пять часов в сутки». Из-за бессонных ночей страшно хотелось спать днем, и порой ему стоило больших усилий не заснуть за рулем. Он осунулся и пожелтел; два костюма, верой и правдой служившие ему десятый год, обвисли, словно были с чужого плеча. Несмотря на свое крепкое телосложение, он выглядел законченным язвенником. Как он ни старался, он еле-еле сводил концы с концами: за пять месяцев он так ничего и не заработал, а пособие, что получил как фронтовик, истратил на машину. Еще целых три года предстояло ему ежемесячно выплачивать бешеные деньги, чтобы полностью выкупить автомобиль, который, наездив к тому времени сто тысяч миль, уже не будет стоить ровным счетом ничего.

С коллегами он так и не подружился, да особенно и не пытался — он думал о них с холодком отчуждения, ему хотелось не общаться, а делать дело. Никто и никогда, размышлял он, и пальцем не пошевелил, чтобы ему помочь, особенно женщины. Не то чтобы он враждовал со всеми подряд: такого он просто не мог себе позволить, но он постоянно был готов к отпору — или к атаке. Вечный скиталец, одинокий волк, он был Улиссом, но без верной Пенелопы.

Прожив на белом свете тридцать пять лет, он сохранил одно-единственное желание — работать, работать и еще раз работать. К себе он относился не как к живому человеку, а как в фирме «Ледбиттер и К°. Прокат и найм автомобилей на все случаи жизни». Он уже не помнил, когда к нему в последний раз обращались по имени, да и сам, пожалуй, не сразу мог бы его назвать.

ГЛАВА 2

После автомобиля второе по важности место в жизни водителя занимал телефон — это был самый близкий друг водителя. Из всего многообразия шумов и звуков, издаваемых одушевленными и неодушевленными предметами, ничто не радовало его так, как трель телефонного звонка. Коротая время в своей спальне-гостиной (жил он в меблированных комнатах), он ждал, не зазвонит ли телефон, бывало, что он просыпался ночью и прислушивался — не раздастся ли звонок. Как бы он ни уставал (а, случалось, приходя домой, он не чуял под собой ног), его лицо светлело, а в голосе появлялись теплые нотки, когда, снимая трубку, он называл свой номер. Даже если звонок будил его ночью или днем (иногда между заказами ему удавалось немного прикорнуть), он не только не злился, но приветствовал голос в трубке улыбкой, которую далеко не каждому абоненту доводилось видеть при непосредственном общении с водителем. Если голос был знакомый, он радовался, если нет — ликовал: это означало, что появился новый клиент.

Однажды утром, когда он брился (ритуал, которому он следовал неукоснительно, порой два раза на дню, ибо поставил себе за правило быть выбритым лучше всех: это было частью его защитной тактики, и к тому же неизменно производило благоприятное впечатление на клиентов), раздался звонок. Пожалуй, только во время бритья он не радовался телефону: в такие минуты он полностью расслаблялся, наслаждаясь общением с той частью себя, которую ценил превыше всего: со своей наружностью. Подобно Нарциссу, он любовно вглядывался в свое отражение, ему нравилось смотреть, как напрягаются мышцы на руке, когда он с легким нажимом проводил бритвой по щеке, и с удовольствием отмечал, что, несмотря на годы сидячей жизни, он по-прежнему в неплохой форме. Если его прерывали, приходилось начинать все сначала, удовольствие пропадало, да и жаль было впустую потраченного времени. Поэтому в его голосе зазвучала непривычная сдержанность, когда, сняв трубку, он назвал свой номер: Хоупвелл — 4126.

— Говорит дворецкий леди Франклин, — услышал он. — Ее милость хотела бы знать, не могли бы вы отвезти ее милость в Кентербери в четверг десятого февраля. Ее милость собирается выехать в половине одиннадцатого утра, с тем чтобы вернуться к чаю.

«Господи, сколько ее милостей!» — фыркнул про себя Ледбиттер. Он взглянул на расписание поездок в большой с затейливым орнаментом серебряной рамке рядом с телефоном. Когда-то там помещалась фотография женщины, с которой у него был роман, и эта рамка оставалась единственным напоминанием о былых увлечениях.

— Да, в четверг я свободен. Где мне ее подобрать?

— Подобрать ее милость?! — Дворецкий, похоже, был близок к обмороку. — Вам придется заехать за ней по адресу Саут-Холкин-стрит, дом тридцать девять.

— Ладно, — сказал водитель, записывая адрес в блокнот. Это было излишней предосторожностью, поскольку он обладал отменной памятью на имена, адреса, даты и пункты назначения и редко переспрашивал.

— Надеюсь, вы приедете вовремя? Вы, шоферы, вообще-то вечно опаздываете, — продолжал дворецкий. — И немудрено: слишком много заказов набираете, где уж всюду поспеть... Очень вас прошу: не опаздывайте.

— Боже упаси! — буркнул Ледбиттер и положил трубку. Ну погоди, я еще до тебя доберусь, мысленно пообещал он дворецкому. Ему понадобилось несколько минут вглядываться в свое отражение в зеркале, чтобы прийти в себя от такого чудовищного оскорбления.

В назначенный день, ровно в половине одиннадцатого (но ни минутой раньше — с какой стати, все равно за это не заплатят), Ледбиттер подкатил к подъезду дома леди Франклин. Дом был шикарный, он сразу это понял по сверкающей парадной двери, по цвету стен, качеству кладки и по той неуловимой атмосфере общего благополучия, что излучали предметы домашней обстановки, смутно видневшиеся за тюлевыми шторами. У Ледбиттера был наметанный глаз, и он редко ошибался. Но он провел за рулем чуть не всю ночь, а с утра пораньше сделал еще один выезд, и потому, не успев набраться новых впечатлений, уснул крепким сном. Когда десять минут спустя дворецкий распахнул парадную дверь перед леди Франклин, первое, что бросилось им в глаза, был водитель, уронивший голову на руль и в сползшей фуражке.

— Господи! Что с ним? — воскликнула леди Франклин. — Он живой?

— Живой, но, похоже, пьяный, — отозвался дворецкий, сверля Ледбиттера неодобрительным взглядом.

— В такую рань? — изумилась леди Франклин. — Не может быть. Кроме того, кто-то сейчас не помню, кто именно, — мне его очень хвалил.

— Сейчас я с ним разберусь, — пообещал дворецкий и, крадучись, словно собираясь поймать с поличным преступника, стал приближаться к автомобилю. Обогнув его спереди, он заглянул в окно.

— Он, кажется, спит, миледи.

К этому времени леди Франклин тоже спустилась к машине и заглянула в другое окно.

— Спит? — удивилась она. — Пожалуй, вы правы. И в самом деле спит, бедняга. Что же нам делать, Симмондс?

— Надо его разбудить, миледи.

— Ой, нет, зачем же? Это слишком жестоко. Пусть выспится. Я могу и подождать.

— Боюсь, что ждать некогда, — отрезал дворецкий, — если вы действительно хотите пообедать в Кентербери. И так вы уже опаздываете, — добавил он с легкой укоризной. — По-моему, надо ехать. Хотя, конечно, начало весьма неудачное. Не дай Бог он уснет за рулем — что тогда вы будете делать? Сейчас я его растолкаю.

И прежде чем леди Франклин успела что-либо возразить, он просунул руку в открытое окно и весьма невежливо потряс Ледбиттера за плечо.

Ледбиттер медленно поднял голову. Сначала на его лице написалось неимоверное отвращение, словно пробуждение было слишком мучительным и болезненным делом. Потом его черты исказила бешеная злоба, будто все пороки, присущие племени дворецких, собрались воедино в этом конкретном представителе. Но не успел Симмондс ретироваться перед мелькнувшей во взгляде водителя угрозой, как произошла новая перемена. Свирепость уступила место обычной учтивости. Ледбиттер поправил фуражку, выскочил из машины и сказал:

— Прошу прощения, миледи. Я на мгновение потерял над собой контроль.

Он распахнул дверцу, чтобы она могла сесть.

Она взглянула ему в глаза — маленькая женщина лет двадцати семи — двадцати восьми. Под шубкой, которую она впопыхах забыла застегнуть, она была одета весьма просто — во что-то синее с белым в тон ее невинным, наивным, огромным синим глазам. В ее манерах было какое-то трепетно-порывистое обаяние, которое она время от времени слегка разбавляла повелительностью, как это делал бы простой смертный, неожиданно оказавшийся на королевском троне.