Уильям Голдинг - Клонк-клонк Страница 3

Лесной Огонь дополз почти до гнезда. Коленями, бедрами, ступнями обхватил сук, оторвал обе руки и потянулся вверх — чтобы взять перья. Одним гибким движением Леопарды окружили дерево, не отводя от Лесного Огня внимательных и восторженных глаз.

— А-ах!

Лесной Огонь схватил и сунул за пояс красные перья. Леопарды уже раскрыли было рты, готовясь издать по бедный клич, но… с неба раздался крик, промелькнули когти, огромный клюв, зашумели крылья и перья. Наверху, под гнездом, замелькали руки и перья, полетели перья и брызнула кровь. Потом наступила тишина. Лесной Огонь, с искаженным от напряжения лицом, двумя руками свернул птице шею. По нему текла яркая кровь. Струились красные змеи. Он издал крик и швырнул в зеленую крону мертвое тело. Леопарды засмеялись, захлопали ляжками, сгрудились возле дерева. Лесной Огонь съехал по голой ветке вниз и, громко крикнув, скрылся среди листвы. Опережая его, на землю посыпались сучья, кора и листья. Он повис на ветке, прыгнул, пролетев оставшиеся десять футов, и оказался в кругу соплеменников. Молодые и старые бросились к Лесному Огню, сияя от радости. Молодые обнимали его и целовали, не обращая внимания на кровь, не боясь запачкаться. Все говорили, и все смеялись. Лесной Огонь освободился от объятий и заговорил громче других:

— Алое перо Яростному Льву!

— Мне? Друг ты мой!

— Алое перо Бегущему Носорогу!

— Тебе нет равных!

— Алое перо Сутулому Орлу!

— Приятель!

Под кровавой маской лицо Лесного Огня подергивалось от напряжения и восторга. Его хлопали по спине, гладили, целовали, но вдруг он замолчал, ощупал пояс и воззрился на свои пустые ладони. Лицо вытянулось, рот раскрылся. Он посмотрел под дерево, туда, где на голой земле лежали его оружие и украшения. Сжал зубы. Схватил копье и вонзил его в ствол:

— Ни одного алого пера для Лесного Огня!

Он заплакал.

В ту же минуту его окружили молодые, утешая словами и песней. Лесной Огонь шмыгал носом, глотая слезы. Яростный Лев обнял его за плечи, поцеловал и вложил в ладонь красное перышко:

— Посмотри-ка, Лесной Огонь, вот тебе алое перо!

— Нет-нет! Не нужно!

— А вот и еще…

— И еще…

— Я хотел подарить их вам. Когда я увидел перья, я сказал себе: это для Яростного Льва, Бегущего Носорога и Сутулого Орла…

— Лесной Огонь украшает шею алыми ягодами…

— Лесной Огонь украшает лодыжки алыми ягодами…

— Алые перья Лесному Огню!

— Не могу. Не сейчас. О! Неужели же вы и впрямь этого хотите?

— Наклони-ка немного голову…

— Правда? Вы отдаете их не потому, что я глупец и плакса?

— По-моему, лучше все три прямо посередине. Вот так!

Лесной Огонь тряхнул головой и рассмеялся сквозь слезы. Он наклонился, повесил на шею красные ягоды, застегнул на ногах браслеты из красных ягод. Сутулый Орел снял с ветки свой трехструнный инструмент, перекинул через плечо и запел:

Лесной Огонь сжег огромное дерево от корней до вершины!Лесной Огонь вырвал красные перья у самого солнца!

Лесной Огонь взвился в воздух. Он взлетал, подпрыгивал, приседал, носился под деревом в круге голой земли. Он раскинул руки и взмахивал ими, как будто крыльями.

— Посмотрите! Я умею летать!

— Я тоже умею летать!

— Я тоже!

Лесной Огонь постоял и легко, с раскинутыми руками, запрыгал:

— Посмотрите! Я прекрасная птица!

— Он — прекрасная птица!

— Я прекрасная птица! Смотрите на меня! Слушайте меня! Любите меня! Я — прекрасная птица!

Он втянул голову в плечи и приблизился к Старейшему из Старейших:

— Правда, Прекрасная Птица?

Старейший из Старейших строго оглядел Леопардов. Он поднял копье. Все торжественно подняли копья. Все молчали. Старейший из Старейших опустил взгляд. Лесной Огонь преклонил колени. Старейший из Старейших медленно опустил ему на плечо острие копья:

— Ты — Прекрасная Птица.

Прекрасная Птица поднялся, излучая радость, из глаз полились слезы — он улыбался. Сутулый Орел обнял его за плечи и поцеловал.

В тишине послышалось еле слышное стрекотание. Леопарды развернулись все, как один, вглядываясь в высокую траву равнины. Стрекотание стало ближе, трава зашевелилась — это возвращались под тень своего дерева шимпанзе. Первыми показались молодые и тотчас громко заверещали. Матери с детенышами заковыляли обратно. Молодые запрыгали, скаля зубы. Леопарды отступили на шаг и выстроились в линию, затылок в затылок, боком к врагу. Головы подняты, взгляды прикованы к обезьянам. Вожак стаи выпрямился — над травой показались его голова и плечи. Он оскалился и зарычал. Леопарды засмеялись и все замахнулись, делая вид, будто готовятся бросить копья. Главный Шимп зарычал, запрыгал, заколотил лапами о землю. Молодые Леопарды засмеялись и сделали то же самое. Только старшие стояли неподвижно, зажав копья в изгибе локтей, улыбаясь улыбкой терпения. Вожак шимпанзе остановился. Он выпрямился, медленно и неуклюже. Неуклюже повернулся спиной. Неуклюже и медленно двинулся прочь по высокой траве. И только когда трава снова дошла до плеч, опустился на четвереньки и вместе со всеми подданными быстро исчез из виду.

Когда шимпанзе ушли, Леопарды облегченно вздохнули, запели и засмеялись. Старейший из Старейших посмотрел на свою тень, которая была не намного длиннее ступни. Потянулся и широко зевнул. Леопарды дружно принялись зевать и вернулись к большому дереву. Все разом заговорили, но мало кто слушал, что говорят другие.

Пальма или Пескарик не стали бы даже вникать в такой разговор. Женщины знают, когда слова лишены смысла. Здесь же, в болтовне Леопардов, были только чувства, каждый пел главным образом для себя и раз говаривал сам с собой. Выразительность жестов, трепетание горла — в этом и заключалась беседа, общая и неточная, как ум Леопарда. В ней звучали и презрение к шимпанзе, и радость при мысли о сне и любви — любви бессознательной, как и сон. Один отложил свой трехструнный лук, другой — маленький барабан. Все сняли оружие и легли вповалку между торчащих корней. Шевелились пестрые тени. Пение сменилось баюканьем и бормотаньем, когда они устраивались, обнимаясь, ласкаясь, и занимались любовью. Так они прижимались друг к другу, пока от жары и усталости их не сморил сон.

Но уснули не все. Один молодой человек все же не принимал участия в общих ласках и единении. Не от того, что стремился их избегать. С другой стороны под деревом было достаточно укромных мест, но он туда не пошел. Нет, он сидел на краю земляной площадки, рядом с уснувшими Леопардами, возле раскинутых ног. Он сидел на корточках, то и дело молча бросая на собратьев косые взгляды. И поглаживая лодыжку. На лодыжке был длинный рубец, ниже расползся синяк. Человек потирал синяк, трогал пальцем рубец и глазами скользил по лицам охотников, которые то занимались любовью, то, вновь провалившись в сон, храпели с открытыми ртами. Один раз он все же уткнулся в колени усами и бородой, на мгновенье прикрыл глаза, но тотчас поднял голову и украдкой метнул косой взгляд на спящих.

Прекрасная Птица лежал, обнимая молодого Леопарда, чья голова покоилась у него на плече. Прекрасная Птица приоткрыл сонные глаза, увидел человека с рубцом и ухмыльнулся. Сонный, он высунул язык. Набрал в грудь воздуха и тихонько запел:

— Могучий Слон повалился ничком у ног Антилопы.

Груда сонных тел заколыхалась, задвигалась, захихикала, но вяло — так, будто шутка успела уже хорошо надоесть. Мальчик, дремавший на плече у Прекрасной Птицы, ухмыльнулся и теснее прижался к любовнику. Прекрасная Птица закрыл глаза, но ухмылка осталась и высунутый язык тоже.

Могучий Слон отвел взгляд, отнял руку от больной лодыжки. Он не сказал ни слова. Поверх коленей он молча смотрел на разбросанное снаряжение. Угрюмо исследовал взглядом барабан и трехструнный лук, посмотрел на флейту из белой кости, лежавшую возле его ног. Потянулся, взял флейту, поднес к губам. Собрался было дунуть, потом скосил глаза на Старейшего из Старейших и вновь положил на землю. За спиной он услышал шепот, но не увидел, кто говорит:

— Могучий Слон повалился ничком у ног Антилопы…

Могучий Слон торопливо заговорил:

— Там был камень… Ветка наклонилась, корень торчал, крепкий… Смотри!

Он вскочил, лодыжка подвернулась, и он едва не упал. Осторожно ступил на больную ногу, сжал зубы и неуклюже заковылял перед Леопардами. Мальчик, чья голова лежала на груди Старейшего из Старейших, от восторга взвизгнул:

— Шимп!

Старейший из Старейших оттолкнул его прочь и так шлепнул по мягкому месту, что мальчишка взвыл от боли. Молодые тоже зафыркали и захихикали; тряслись плечи, груди ходили ходуном. С другой стороны площадки послышались еще шлепок и скулеж. Но постепенно все успокоились, и вновь наступила тишина, прерывавшаяся то коротким смешком, то фырканьем, то — один раз — взрывом всеобщего хохота.