Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак Страница 3

ОРАТОРСКИЙ УСПЕХ

Был Менюш, как сказано, недурен собой, лицо имел овальное, смугловатое, держался уверенно и у процентщиц с улицы Мадьяр пользовался двойным кредитом не в пример товарищам. И в кофейнях его в долг охотнее обслуживали.

На лекции он то ходил, то нет. Во всяком случае, однокурсникам за целые пять лет только раз запомнилось его присутствие.

Знаменитый хирург д-р Чепенка в тот день объяснял, как оперировать костоеду.

Необходимый для демонстрации труп был внесен служителями и положен на секционный стол. Чепенка надел халат и сказал студентам:

— Это был мужчина лет тридцати, с густыми усами и пышной шевелюрой.

— Ну, дружище, не унывайте! Стисните покрепче зубы!

Студенты засмеялись над этой комической ситуацией, порожденной педантической прихотью профессора, и никто больше не слушал Чепенку, который, прежде чем взрезать палец, стал пространно описывать признаки костоеды.

— Не бойтесь, это недолго! — невозмутимо продолжал между тем Менюш. — Вас ведь Чепенка оперирует, знаменитый профессор Чепенка. Вы радоваться должны, что к самому Чепенке попали.

Сквозь зеленые жалюзи на лицо покойника падал солнечный свет, и казалось, будто он и впрямь улыбается, на радостях, что к самому Чепенке попал. Студенты чуть животики не надорвали, даже Чепенка улыбнулся.

— Довольны будете, уверяю вас. Ну, поболит немножко, так это пустяки. На свете пострашнее вещи бывали. Бедного Дожу вон на раскаленный трон посадили *. Что там костоеда какая-то, подумаешь! А «Рогатого человека» Йокаи читали? Вот это да! Кожу содрать живьем и в буйволиную шкуру зашить! Как вам это понравится?

Менюш остановился, словно ожидая ответа, но покойник был нем и недвижим.

— Фу, перестаньте охать. Ну, что вы кричите? Думаете, поможет? Попробуйте лучше представить, что это так, укус блошиный. Ну-ка, давайте по-солдатски: зажмурьтесь — и…

Смех замер у всех на губах: покойник и вправду прикрыл один глаз.

— Он живой! — завопили студенты.

Тут и другой глаз у него закрылся. Грудная клетка начала мерно подыматься.

Один из ассистентов выронил со страху ванночку, которая со звоном разлетелась на тысячу кусков.

При этом звоне покойник опять приоткрыл левый глаз.

Все были поражены, потрясены; один д-р Чепенка сохранял свое обычное спокойное благодушие.

— Поздравляю, Катанги, — сказал он. — Это величайший ораторский успех, какой я когда-либо видывал.

И, достав табакерку, сначала зарядился понюшкой, а потом поднес гладкую полированную поверхность ко рту больного; другую же руку положил ему на сердце. Ощутив легкое биение, Чепенка стал ритмично массировать грудь.

— Ну-с, что требуется для операции костоеды? Кто знает? Никто? Ладно, я сам скажу. Для этого прежде всего нужен больной, страдающий костоедой. Так или нет?

— Так.

— Прекрасно, милостивые государи. Итак, предположив — указал он на труп, — что это наш больной. Первое условие, значит, налицо. Что еще нужно? Ну? Да скальпель, конечно. Чудно, прекрасно, скальпель, а еще? (Тут ученый уже приготовился загнуть третий палец.) А-я-яй, да распатор. Так, правильно, распатор. А еще? Пила. Еще? Губка. Потом ванночка с водой. Ну, а дальше?

— Дальше можно начинать, господин профессор.

— Ничего подобного. Чепуху изволите городить. Ну, что еще требуется?

— Хлороформ, — подсказал кто-то.

— Хлороформ для наркоза нужен, amici[5]. А мелкие операции без наркоза делаются, но зато с ассистентами. Один больного за руки держит. Подойдите сюда, господин Демень. Другой — за ноги, чтобы не брыкался. Не будете ли вы так любезны, господин Кон? Но и это еще не все. Ну, кто знает? Ладно, я сам скажу. Кто-нибудь пусть встанет в головах у больного и ободряет, уговаривает его. Гуманность и медицина — родные сестры. Уговоры больному нравятся; значит, их можно отнести к успокоительным средствам. Эту роль я попрошу взять на себя вас, господин Катанги.

Профессор засучил рукава, сунув предварительно скальпель в зубы. Господин Демень, плотный молодой человек, схватил покойника за руки, а тщедушный господин Кон — за ноги. Хорошо, что тот лягаться не мог, не то живо отпихнул бы беднягу.

— Итак, внимание! — вскричал господин Чепенка. — Каждый пусть исполняет свои обязанности.

Он ухватил покойника за большой палец, где надлежало быть костоеде, и, добиваясь полного правдоподобия, бросил нашему герою:

— Начинайте же!

Тот проворно подскочил к изголовью стола, где был распростерт бледный, окоченелый труп со страшно вытаращенными глазами. Ничья добрая, милосердная рука не позаботилась закрыть их на убогой больничной койке.

— Самый обыкновенный случай мнимой смерти, господа. Очень интересно, но совсем не по моей специальности.

Он позвонил служителю.

— Попросите сюда другого врача, этот больной нуждается в особом уходе. А что касается моей операции, то… гм… — Он запнулся в поисках нужного слова. — …принесите мне покойника поспокойнее.

Знаменательный этот случай тогда же попал в газеты с указанием всех имен (воскресшим из мертвых оказался бондарный подмастерье Михай Варга). Номер газеты старик Катанги везде таскал с собой в кармане.

— Ну, история, скажу я вам, — твердил он знакомым. — Такая только с моим Менюшем может приключиться. Ах, собачий сын! Со времен господа нашего Иисуса Христа ничего подобного не было. Даже Цицерону, да что! — самому Кошуту никого воскресить не удавалось. Наоборот, скорее уж обмирали все от их красноречия. Черт побери! Сказать мертвецу: «Зажмурься», — и он, на тебе, слушается, зажмуривается.

Послушный Михай Варга так понравился старику, что он даже в Пешт съездил навестить его, а месяц спустя, когда тот совсем поправился, взял к себе в Катангфалву слугой — гостям, как диковинку, показывать.

Так и остался Михай Варга в барском доме. И когда Менюш — этот «выдающийся ораторский талант», как шутя стали его величать с той поры студенты-медики, уже дипломированным врачом, в синей фамильной карете, сам погоняя лошадей, с триумфом прикатил со станции домой, отец, прослезясь, упал ему на грудь.

— Ну, Менюш, теперь ты человеком стал. Все, чего мы не сберегли, я к твои братья, ты вернуть должен. Золота, серебра я не могу тебе дать на обзаведение, у меня у самого их нет. Но образование я тебе дал и теперь еще Михая Варгу даю в лакеи. Он тебе непременно счастье принесет.

ПРАКТИКА

Однако до поры до времени Менюш сунул свой диплом туда, где уже лежали дипломы братьев: в ящик письменного стола. Ему больше нравилось бездельничать, за куропатками да зайцами с ружьем гоняться, чем за пациентами. Свирепый гриф, раскинувшийся на синем поле в гербе Катанги, никак не хотел выпускать его из своих когтей.

И когда отец напоминал, что пора, мол, и за практику приниматься, переехав для этого в город — Эперьеш или Кашшу, на выбор, — он неизменно отвечал, вторя Палу Пато: «А, успеется». Так что отъезд всякий раз откладывался. «Вот осенью поеду». И ни с места. «Ну, ладно, весной». И опять то же. Вечно что-нибудь мешало. То молодой доктор уклонится, то отец сквозь пальцы посмотрит — особенно с тех пор, как сын стал в дома побогаче захаживать, где имелись девицы на выданье. Было несколько таких в окрестных усадьбах — недурных собой и с приданым. Вдруг — чем черт не шутит! — дома удастся золотую рыбку подцепить.

Только иногда расшумится старик:

— Забудешь все, что учил. И нож ржавеет, если им не резать.

— Смотря какой футляр, отец. И потом ведь и дома практиковать можно.

Но в деревне редко когда захворает крестьянин, объевшись свежих огурцов; он и даст ему хинина от лихорадки. Или ногу сломает кто-нибудь, и доктор положит ее в лубки. Никаких заболеваний серьезнее не было.

Старый помещик только вздыхал да жаловался: очень уж ему хотелось, чтоб у сына практика была побольше.

— Летом нашему брату болеть некогда, — слышал он в ответ.

Но и зимой все ходили здоровехоньки. Старик опять ругать мужиков:

— Что же вы, совсем болеть не собираетесь?

— А с чего болеть-то? — отвечали ему. — Зимой мы, почитай, и не едим ничего.

Катангфалвские крестьяне — бедняки, земля у них тощая, урожая иногда и на новый посев не хватает.

Так, однако, не могло продолжаться in infinitum[6]. Сам доктор скоро увидел, что начинать практику все-таки придется.

Но и для этого ведь деньги нужны: квартиру снять, меблировать. А денег у Яноша Катанги не водилось ни больших, ни малых. Зато долгов — хоть отбавляй: и больших и малых.

Старик проделал обычную карьеру джентри — с начала и до конца. Когда-то верил в себя, потом в землю, — вдруг уродит сам-двадцать; потом в еврея-ростовщика, который в долг давал, и только когда уж и ростовщик не потянул, в бега уверовал. На него одного теперь вся надежда была. Говорится же в Писании, что он является людям своим в минуту наибольшей опасности. Явления господня ждал и Янош Катанги; но вместо господа бога явился судебный исполнитель. Так уж оно всегда бывает.