Жорж Санд - Жак Страница 30

XXXIV

От Сильвии — Октаву

Неожиданные и не зависящие ни от вас, ни от меня обстоятельства, которые я не имела права открыть вам, заставляют меня уехать, и я не знаю, надолго ли. Я постаралась бы объясниться пространно и смягчить обещаниями печальные стороны этой вести, если бы полагала, что ваша любовь может выдержать хотя бы недельную разлуку; но сколь бы легким ни было испытание, оно окажется вам не под силу, и я не возьму на себя ненужный труд утешать вас — через неделю вы сами стали бы смеяться над моими заботами. Итак, вы совершенно свободны, ищите себе каких угодно развлечений; я ничего не смогу сделать для вашего счастья, а вы для моего — еще меньше. Мы действительно любим друг друга, но не пылаем страстью. Иной раз я давала волю своему воображению, а вы это делали еще чаще, и тогда наша любовь казалась нам гораздо сильнее, чем была в действительности; но если вникнуть глубже в истинное положение, то я скорее ваш друг, ваш брат, чем ваша подруга и ваша возлюбленная; у нас совершенно различные вкусы и взгляды, противоположные характеры. Уединение, потребность в любви и романтические обстоятельства сблизили нас, и мы привязались друг к другу; привязанность эта если и не возвышенная, то вполне честная. Однако ваша любовь, исполненная тревоги и подозрительности, постоянно заставляла меня краснеть, а моя гордость зачастую ранила и унижала вас. Простите мне горести, которые я вам причиняю, как и я прощаю обиды, нанесенные мне вами; в конечном счете нам не в чем упрекнуть друг друга. Нельзя полностью изменить свою душу, а ведь тут необходимо было, чтобы такое чудо произошло и в вас и во мне; только тогда мы подошли бы друг к другу и любовь связала бы нас прочными узами; мы никогда не обманывали, никогда не изменяли друг другу; пусть эта мысль послужит нам утешением в мучениях, пережитых нами, пусть она сотрет воспоминания о наших ссорах. Я унесу о вас память как о человеке слабохарактерном, но порядочном; о душе не героической, но чистой; у вас так много достоинств, что вы составите счастье женщины менее требовательной, чем я, и к тому же не такой мечтательницы. У меня не останется никакой горечи против вас; если мне когда-нибудь представится случай оказать вам услугу, я с радостью сделаю это. Если вы сколько-нибудь цените мою дружбу, будьте уверены, что она сохранится навсегда; но любовь, еще не совсем угасшая в моем сердце, приведет лишь к взаимному нашему мучительству. Я постараюсь подавить ее, и уж во всяком случае, что бы ни случилось, вы можете устраивать свою судьбу как вам заблагорассудится; никогда след этой любви не станет в будущем преградой на вашем пути.

XXXV

От Фернанды — Клеманс

Незнакомка прибыла. Нынче утром Розетта с таинственным видом вызвала Жака; через несколько минут он возвратился, ведя за руку высокую молодую особу в дорожном костюме, и, подтолкнув ее в мои объятия, сказал:

— Вот мой друг, Фернанда. Если хочешь сделать меня вполне счастливым, будь и ты ее другом.

Незнакомка оказалась такой красавицей, что я опешила и не сразу решилась ее поцеловать. Но она сама обвила руками мою шею, заговорила со мной на ты и ласкала меня с таким чистосердечным дружелюбием, что у меня слезы выступили на глазах. Я заплакала, то ли от радости, то ли от печали — сама не знаю, почему, как это частенько со мной случается; тогда Жак, обняв нас обеих, поцеловал незнакомку в лоб, а меня в губы, прижал обеих к сердцу и сказал при этом; «Будем жить вместе, будем любить друг друга, крепко любить; Фернанда, даю тебе доброго, искреннего друга, а тебе, Сильвия, я доверяю ту, что мне всего дороже на свете. Помоги мне сделать ее счастливой. Если я буду творить какие-нибудь глупости, брани меня; о Фернанде же помни, что она еще дитя и не умеет выражать свои желания. Ах, милые мои дочки, полюбите друг друга из любви к старому вашему Жаку! Он благословляет вас».

И он заплакал как дитя.

Мы провели весь день вместе. Водили Сильвию по всем живописным уголкам парка; она выказывала большую нежность к близнецам и говорила, что хочет заменить Розетту во всех заботах, какие им потребуются. Сильвия просто очаровательна; тон у нее решительный и добрый, и такие ласковые черные глаза, и простые манеры. Она итальянка, насколько я могу судить по ее акценту, и с Жаком говорит на каком-то из тамошних наречий. Мне это немножко неприятно: они могут разговаривать на этом диалекте о чем угодно, а я почти ничего не понимаю. Но ревнуй не ревнуй, а как ее оттолкнуть, когда она такая услужливая и так хочет меня любить. Она рано ушла в свою комнату, и тогда Жак поблагодарил меня за радушный прием, который я оказала ей, поблагодарил так горячо, что мне было и больно и приятно его слушать.

Я очень довольна, что нашла случай показать Жаку, как я слепо покоряюсь его желаниям и могу пожертвовать своими слабостями ради его счастья.

А все-таки, знаешь, Клеманс, все это необычайно, и мало найдется женщин, которые, не испытывая мучений ревности, смотрели бы на столь пылкую дружбу между их мужьями и молодыми красавицами. Когда я дала согласие принять Сильвию в дом, я не знала и даже вообразить не могла, что Жак станет ее обнимать, да еще говорить с ней на ты! Я, конечно, понимаю, это еще ничего не доказывает. Он ведь поклялся мне, что никогда ее не любил и никогда не полюбит. Поэтому мне нечего бояться их близости. Жак смотрит на Сильвию как на свою дочь и соответственно обращается с нею. И все же странно мне слышать, что Жак говорит ты не только мне, но и чужой женщине! Ему следовало бы избавить меня от этих обидных мелочей — ведь любой женщине, окажись она на моем месте, они были бы неприятны.

Напиши, что ты думаешь об этой Сильвии и как ты полагаешь, могу ли я ей довериться. Я очень хотела бы с ней подружиться, потому что она мне ужасно нравится. И как устоять перед ее обращением, таким естественным и приветливым?

XXXVI

От Клеманс — Фернанде

Я думаю, друг мой, что было бы нелепо, низко и несправедливо подозревать, будто Жак привел в дом свою любовницу. И, право, не вижу, какие у тебя причины мучиться — ведь не можешь же ты до такой степени презирать своего мужа, чтобы у тебя возникали подобные подозрения. Какое тебе дело до красоты этой молодой особы? Она могла бы стать весьма опасной, если бы твоему мужу едва исполнилось восемнадцать лет; но в его возрасте мужчина может устоять перед таким искушением, и если б он был падок до подобных соблазнов, то, уж верно, не стал бы ждать и согрешил бы с нею раньше, чем женился на тебе. Скажу поэтому с уверенностью, что ты просто-напросто сумасбродка и с твоей стороны почти преступление, что, приняв новую свою подругу, ты не питаешь к ней полного доверия. Если же тебе не под силу относиться к ней с доверием, зачем ты потребовала клятвы от своего мужа и как ты можешь чувствовать к ней дружеское расположение, если считаешь ее низкой и бесстыжей негодяйкой, способной вытеснить тебя даже в собственном твоем доме?

Мысль о такой опасности никогда мне не приходила, но после того, как ты передала мне свой разговор с Жаком по поводу нее, мне стало ясно, что эта «дружба втроем» приведет к весьма серьезным осложнениям. Не знаю, стоит ли сейчас предупреждать тебя о них — при твоей бесхарактерности тебе не избежать их, да и заметишь ты их слишком поздно. Наименьшая из всех грозящих вам неприятностей — это мнение света о вашей романической троице. Я достаточно повидала на своем веку дружеских отношений, выходящих за рамки обычного, и знаю, что внешние приличия далеко не всегда спасительны. Вот я, например, от всей души верю в чистоту вашей дружбы; но будьте осторожны, иначе в глазах света, который нисколько не считается с исключениями, вы покроете себя позором, вас оклевещут и выставят в смешном виде. Одного уж обращения на ты, самого по себе невинного и вполне естественного, достаточно для того, чтобы очернить во мнении общества привязанность господина Жака к мадам или мадемуазель Сильвии. Да и тебя, бедненькая моя Фернанда, тоже не пощадят! Надо немедленно дать обществу более веское объяснение вашей близости с прелестной незнакомкой, чем то, что она приемная дочь Жака и потому привязана к нему. Лучше было бы выдавать ее за твою компаньонку и не показывать перед посторонними, что она держится с вами запросто. Раз твой муж не хочет никому выдавать тайну ее происхождения, он мог бы прибегнуть к невинному обману и сказать на ушко тому, другому, что Сильвия — его побочная сестра. Слух побежит тайком из уст в уста, и наглые толки сразу же прекратятся. Советую тебе поговорить об этом с мужем, но представить мои опасения как твои собственные и добиться, чтобы он проявил тут надлежащую осторожность. Удивляюсь, как ему самому не пришло это в голову. Может быть, Сильвия действительно его сестра, и как раз это он и хочет скрыть. Но почему же у него недостало доверия потихоньку сказать тебе об этом?