Август Стриндберг - Жители острова Хемсё Страница 31

— Да, действительно! Кто бы это мог быть?

— Пойди же и посмотри! — ответила жена и снова толкнула старика.

Пастор натянул кальсоны, надел шубу, въехал ногами в ботики, взял со стены ружье, зарядил его и вышел.

— Кто там? — крикнул он.

— Флод! — ответил глухой голос за кустами бузины.

— Что случилось, что ты так поздно здесь? Не умирает ли старуха?

— Еще того хуже! — раздался обессиленный голос Густава.— Мы потеряли ее.

— Потеряли?

— Да, мы потеряли ее на море.

— Но иди же ты ради бога в дом и не стой на холоде.

При свете Густав выглядел сильно изможденным, так как за весь день ничего не ел и не пил и, кроме того, выдержал, как собака, отчаянную борьбу с восточным ветром.

После того как он все одним вздохом сообщил пастору, последний пошел к старухе.

После бурного объяснения, продлившегося несколько минут, удалось ему вынести ключи от известного шкафа, находящегося в кухне, куда он повел потерпевшего крушение путника.

Вскоре Густав сидел у большого кухонного стола, пастор тем временем принес водки, студня, хлеба и угощал проголодавшегося.

Затем стали рассуждать по поводу того, что можно было бы предпринять для оставшихся на море. Теперь ночью созывать людей и выезжать в море было бы бесцельно; зажечь костер на берегу было бы опасно, потому что это могло бы ввести в заблуждение суда, если только мог вообще быть виден огонь сквозь снежную метель.

Положение Рундквиста и Нормана на островке было уже не так опасно, но гораздо хуже обстояло дело с Карлсоном. Густав был уверен, что море тронулось и что Карлсон погиб.

— Положительно, кажется, что он наказан за свои дела,— заметил он.

— Послушай, Густав,— возразил пастырь Нордстрём,— я нахожу, что ты несправедлив к Карлсону; и я не понимаю, что ты называешь его злыми делами. На что похожа была мыза, когда он появился? Не довел ли он ее до цветущего состояния? Не добыл ли он тебе дачников и не выстроил ли новую стугу? А что он женился на старухе, так ведь она же этого хотела. Что он просил ее написать завещание — тоже не есть преступление с его стороны; что она это исполнила — вот это было необдуманно. Карлсон ловкий парень и сделал все то, что ты хотел бы сделать, но не мог. Что? Не хочешь ли ты, чтобы я сосватал тебе вдову из Овассы с ее восемьюдесятью тысячами риксдалеров? Нет, послушай, Густав, не будь таким странным. Людей можно всегда рассматривать с различных точек зрения!

— Это все возможно, но во всяком случае он убил мою мать, и этого я ему никогда не забуду.

— Ну вот! Это ты забудешь, коль скоро полезешь к жене своей в постель! И потом это еще не доказано, убил ли ее Карлсон. Если бы, например, старуха надела на себя что-нибудь в тот вечер, когда она выбежала, то и не простудилась бы. Одно то, что он, молодой парень, балагурит с девушками, так бы на нее не повлияло. Об этом мы больше говорить не будем, а завтра поутру увидим, что предпринять. Завтра воскресенье, и люди соберутся в церковь, так что нам не придется их и созывать. Иди же теперь спать и поразмысли о том, что для одного смерть, то другому — хлеб.

На следующее утро, когда люди собрались вокруг церкви, появился пастор Нордстрём в сопровождении Флода. Вместо того чтобы пройти прямо в церковь, он остановился в толпе, уже знавшей о случившемся. Сообщив, что церковной службы не будет, он потребовал, чтобы все с лодками насколько возможно скорей собрались к церковной пристани, чтобы отправиться всем вместе на спасение погибающих.

Среди присутствующих у чужестранца Карлсона должны были быть враги, потому что в задних рядах раздались недовольные голоса, заявлявшие, что отменять церковную службу не следует.

— Что такое? — воскликнул пастор.— Насколько я вас знаю, вы уж не так дорожите тем, что я в проповеди выругаю вас. Что? Ты что говоришь? Ты ведь у нас такой законник, что всегда слышишь, когда я в своих проповедях начинаю сначала.

В толпе пробежал тихий смех, и колебания были наполовину уничтожены.

— Впрочем, через неделю опять настанет воскресенье, тогда приходите и приведите с собой своих жен, я обещаюсь намылить вам головы так, что хватит на четверть года. Согласны ли вы теперь идти вытаскивать осла из колодца?

— Да,— прогудела толпа, как бы получив прощение за осквернение субботы.

На этом расстались, и каждый пошел домой переодеваться.

Снежная метель прекратилась, ветер подул с севера, и наступила холодная, ясная погода. Море очистилось ото льда и бушевало темно-синими волнами вокруг ослепительно белых островков.

Десять рыбацких лодок собрались к церковным мосткам. Люди надели меховое платье и тюленьи шапки и захватили топоры и драги. Нечего было и думать о парусах; были приготовлены весла. Пастор и Густав сели в первую лодку, имеющую гребцами четверых самых лихих молодцов; они посадили боцмана Рэмпа в первую пару и поручили ему же быть вахтенным.

Настроение было согласное, но не особенно грустное: одной человеческой жизнью больше или меньше — это на море уж не так важно.

Волны поднимались довольно высоко. Вода, попадающая в лодку, замерзала немедленно, приходилось ее вырубать и выбрасывать. Иногда приплывала льдина, ударялась о борт лодки, погружалась в воду и снова выплывала; иногда к такой льдине бывали прикреплены тростник, ветка, куски дерева, оторванные от берега.

Пастор направил свою подзорную трубу к Тролшхере, где находились под арестом Рундквист и Норман. Он то бросал безнадежный взор на море, в котором, по всей вероятности, утонул Карлсон, то искал, не увидит ли на плавающих льдинах следы ног, часть одежды или даже труп человека. Но напрасно.

После нескольких часов дружной гребли стали приближаться к шхере. Уже издали Рундквист и Норман заметили спасательную флотилию и зажгли на берегу радостный костер. Когда причалили лодки, то они проявили больше любопытства, чем восторга, потому что действительной опасности они не подвергались.

— Нет, под нашими ногами была твердая земля! — заметил Рундквист.

Вследствие краткости дня подняли немедленно лодку и начали с помощью дрега {6} ощупывать дно.

Рундквист указал точно место, где лежал гроб, потому что он в воде видел морской свет. Один раз за другим бросали и вытягивали дрег, но ничего не появлялось на поверхности воды, кроме длинных морских водорослей с раковинами. Так вылавливали до вечера, но без результата.

Люди устали и были недовольны. Некоторые отправились на берег, чтобы выпить водки, поесть хлеба с маслом, сварить себе кофе.

Наконец Густав пришел к тому заключению, что ничего не оставалось делать, так как, вероятно, течение снесло гроб в глубину.

Так как никому не было дела до того, чтобы поднять тело, и, строго говоря, это близко никого не касалось, то для всех было облегчением, что можно было не показаться бесчувственным перед чужим горем.

Чтобы по возможности освятить этот печальный конец, подошел пастор к Флоду и предложил ему прочесть по старухе молитву. Служебник был при нем, а пропеть что полагается сумеет всякий наизусть. Густав с благодарностью принял предложение и сообщил об этом остальным.

Солнце близилось к окончанию своего пути, и островок осветился светло-красным светом, когда собрались на берег люди, чтобы присутствовать при подобающем обстоятельствам погребении. Пастор вошел в сопровождении Густава в одну из лодок, встал на ахтерштевень, достал требник, взял в левую руку носовой платок и обнажил голову; на берегу все также сняли шапки.

— Споемте: «Я гость на земле». Знаете вы это наизусть? — спросил пастор.

— Да! — послышался ответ с берега.

Затем раздалось пение; голоса дрожали сначала от холода, потом от волнения, вследствие необычности службы и трогательных звуков старой церковной песни, проводивших уже стольких в место последнего упокоения.

Прозвучали последние слова, и эхо снова повторило их над водой против шхер в ясном воздухе. Наступила пауза, и слышно было только, как ветер журчал в иглах морских сосен, как волны плескались о камни, как кричали чайки и как лодки ударялись о берег. Пастор повернул свое седоволосое, внушающее страх лицо к морю. Солнце осветило его обнаженную голову, серые пряди волос которой развевались ветром, как ветки висячего на старой сосне мха.

— «Из земли ты вышел и в землю вернешься! Иисус Христос, наш Искупитель, воскресит тебя в радостное утро! Помолимся!» — начал он своим густым голосом, который, чтобы быть услышанным, боролся против ветра и волн.

Погребение кончилось чтением «Отче наш». После благословения пастор простер руку над водой, как бы для последнего прости.

Люди надели шапки. Густав пожал пастору руку и благодарил его, но казалось, что у него еще что-то на душе.