Вирджиния Вулф - По морю прочь Страница 31

— А вас действительно устроила бы жизнь без модных платьев, сладостей и всего остального, что вы, молодые дамы, так любите? — спросил мистер Перротт, скрывая за иронией некоторую душевную боль.

— Я не молодая дама! — Эвелин покраснела и закусила нижнюю губу. — Просто я люблю все прекрасное, а вы надо мной за это смеетесь. Почему теперь нет таких мужчин, как Гарибальди?!

— Погодите, — сказал мистер Перротт. — Вы не даете мне шансов. Вы считаете, что нам стоит начать все заново. Хорошо. Но я не совсем понимаю, зачем завоевывать земли. Они вроде все уже завоеваны, разве нет?

— Дело не в землях, — объяснила Эвелин. — Дело в идее, неужели не понятно? Мы живем так пресно! А я уверена, у вас есть прекрасные качества.

Хьюит увидел, как трогательно разгладились рубцы и борозды на понятливом лице мистера Перротта. Можно было легко представить, как он в этот момент про себя прикидывает, стоит ли делать женщине предложение, учитывая, что он зарабатывает своим адвокатским ремеслом не более пяти сотен в год, состояния не имеет и должен заботиться о больной сестре. Кроме того, мистер Перротт сознавал, что он «не вполне», как в своем дневнике выразилась Сьюзен. Она имела в виду, что он не вполне джентльмен: сын бакалейщика из Лидса, начал карьеру с корзиной на спине и теперь, будучи практически неотличим от джентльмена по рождению, проницательному наблюдателю выдавал себя безупречной аккуратностью костюма, отсутствием свободы в манерах, крайней чистоплотностью и особой, не поддающейся описанию, робостью и скрупулезностью в обращении с ножом и вилкой, что, возможно, было отголоском тех времен, когда мясо на столе было редкостью и съедалось моментально.

Две компании, разбредшиеся было порознь, опять соединились и вместе долго любовались пейзажем, который источал жар и был будто скроен из зеленых и желтых кусков. В потоках горячего воздуха смутно виднелись крыши домов на равнине. Даже на вершине горы, где играл легкий бриз, было настоящее пекло; жара, съеденная пища, необъятный простор, а возможно, и еще какие-то не столь определенные причины привели людей в состояние приятной сонливости и расслабленности. Они почти ничего не говорили, но в их молчании не чувствовалось напряжения.

— Не пойти ли нам посмотреть, что есть интересного вон там? — предложил Артур Сьюзен, и оба удалились, причем их уход вызвал у оставшихся определенные мысли.

— Странный народ, правда? — сказал Артур. — Я уж было думал, на вершину всех не дотащишь. Но я рад, что мы пошли, ей-богу! Ни на что не променял бы это.

— Мне не нравится мистер Хёрст, — вдруг сказала Сьюзен. — Он вроде очень умный, но почему умные люди такие… Впрочем, наверное, он очень мил, — поправилась она, чувствуя, что ее замечание может показаться слишком резким.

— Хёрст? А, он из этих ученых малых, — безразлично сказал Артур. — По нему не скажешь, что это его особо радует. Вы бы слышали, как он говорил с Эллиотом. Я и понимал-то их едва-едва… В книгах я никогда не был силен.

Перемежая эти замечания паузами, они добрели до небольшого холмика, на котором росло несколько тонких деревьев.

— Вы не против тут посидеть? — спросил Артур, осматриваясь. — В тени хорошо, да и вид… — Они сели и некоторое время молча смотрели перед собой. — Хотя иногда я этим умникам завидую, — продолжил Артур. — Они, наверное, никогда… — Он не закончил фразу.

— Не понимаю, чему вы можете завидовать, — с большой искренностью сказала Сьюзен.

— Странные вещи творятся с людьми, — заметил Артур. — Вроде жизнь идет гладко, одно следует за другим, все хорошо, как по маслу, кажется, все ты уже знаешь и понимаешь, но вдруг — раз — и ничего не знаешь, ничего не понимаешь, все не так, как было. Сегодня, когда я ехал по той тропинке за вами, мне показалось, будто всё… — Он замолчал, вырвал с корнем пучок травы и стряхнул застрявшие в корешках комки земли. — Будто всё это неспроста. Вы для меня не то, что другие, — вдруг выпалил он. — Не знаю, почему я должен это скрывать. Я это чувствую с тех пор, как узнал вас… Потому что я люблю вас.

Уже во время обмена банальностями Сьюзен охватило волнение оттого, что они оказались наедине, и это состояние открыло нечто новое не только в ней самой, но и в деревьях, и в небе; казалось, речь Артура текла каким-то неизбежным порядком, что причиняло ей острую душевную боль, поскольку еще ни один человек не был к ней так близок.

Слушая его, она оцепенела, а на последних словах ее сердце чуть не выскочило из груди. Она крепко сжимала в руках камень и смотрела прямо перед собой, на равнину, простиравшуюся внизу. Итак, это произошло с ней, ей сделали предложение.

Артур обернулся к ней, его лицо было странно перекошено. Сьюзен дышала с таким трудом, что едва ли могла ответить.

— Вы, наверное, знали! — Он обнял ее. Они прижимались друг к другу еще и еще, бормоча что-то нечленораздельное. — Да… — вздохнул Артур, откидываясь на землю. — Это самое чудесное из всего, что было в моей жизни. — У него был такой вид, будто он старается отделить сон от яви.

Последовала долгая пауза.

— Лучшее из всего, что есть в мире, — провозгласила Сьюзен, очень мягко, но с глубоким убеждением. Это было уже не просто предложение выйти замуж, но выйти за Артура, которого она любила.

Опять помолчали, и она, держа свою руку в его руках, молилась Богу о том, чтобы стать Артуру хорошей женой.

— А что скажет мистер Перротт? — наконец спросила она.

— Старый добрый друг… — сказал Артур. Теперь, когда первое волнение улеглось, он отдался исключительно приятному чувству расслабленности и удовлетворения. — Мы должны быть с ним поласковее, Сьюзен.

Он рассказал ей, какие тяготы пришлось пережить Перротту и какой он преданный друг. Затем — о своей матери, вдове с сильным характером. В ответ Сьюзен описала ему своих близких, особенно Эдит, младшую сестру, которую она любила больше всех.

— Кроме тебя, Артур… Артур, — продолжила она, — чем я тебе понравилась при нашей первой встрече?

— Пряжкой, которая была на тебе тем вечером, у моря, — поразмыслив, ответил Артур. — Помню, я еще заметил, — как это ни смешно! — что ты не ешь горох, потому что я сам его никогда не ем.

Затем они стали сравнивать свои более серьезные вкусы, а точнее, Сьюзен выясняла, что любит Артур, и признавалась в тех же самых пристрастиях. Они будут жить в Лондоне, возможно, у них еще будет домик в провинции, поближе к родным Сьюзен, потому что им поначалу будет без нее не по себе. Ее воображение, оправившись от шока, начало рисовать перемены, которые повлечет за собой помолвка: как восхитительно будет вступить в ряды замужних женщин, больше не тосковать среди девушек намного моложе себя, избежать нескончаемого одиночества старой девы. Опять и опять ее захватывало чувство, что ей выпало удивительное счастье, и она обращалась к Артуру с любовными восклицаниями.

Лежа в объятиях друг друга, они и не думали, что их кто-то может увидеть. Внезапно среди деревьев над ними появились двое.

— Вот тут есть тень… — начал Хьюит, но Рэчел вдруг замерла как вкопанная. Чуть ниже они увидели мужчину и женщину на земле, которые слегка катались из стороны в сторону, то ослабляя, то опять усиливая объятия. Мужчина сел прямо, а женщина, оказавшаяся Сьюзен Уоррингтон, осталась лежать на спине с закрытыми глазами и таким отсутствующим выражением лица, будто она была без сознания. По ее лицу также нельзя было понять, хорошо ей или она страдает. Когда Артур опять повернулся к ней и ткнулся в нее головой, как ягненок тыкается в овцу, Хьюит и Рэчел безмолвно ретировались. Хьюит чувствовал неловкость.

— Мне это не нравится, — через какое-то время сказала Рэчел.

— Насколько я помню, мне тоже, — сказал Хьюит. — Насколько я помню… — но передумал и продолжил нормальным тоном: — Мы вполне можем предположить, что они помолвлены. Как по-вашему, он будет летать или она этому помешает?

Но Рэчел все еще была взволнована: она не могла забыть только что увиденное. Не ответив Хьюиту, она продолжила свою тему:

— Странная вещь любовь. От нее так бьется сердце.

— Просто она очень важна, — ответил Хьюит. — Теперь их жизнь изменится бесповоротно.

— И поэтому их становится жаль, — сказала Рэчел, как будто прослеживая нить своих ощущений. — Я с ними не знакома, но почти готова расплакаться от жалости. Глупо, правда?

— Только потому, что они влюблены? — спросил Хьюит. — Да, — согласился он, подумав, — в этом есть нечто ужасно жалкое.

Они уже отошли довольно далеко от рощицы и набрели на закругленный овражек, очень соблазнительный для спины. Они сели, и впечатление от любовной сцены слегка потеряло свою силу, хотя их восприятие действительности осталось обостренным, что было, вероятно, тоже результатом увиденного. Бывают дни, которые отличаются от других тем, что какое-то сильное чувство подавляет все остальные; для Рэчел и Хьюита необычным стал этот день — просто оттого, что они увидели двух человек в кульминационный момент их жизни.