Тощий Мемед - Яшар Кемаль Страница 31

Когда зашло солнце, они двинулись в путь. Впереди шел Сулейман, за ним Мемед.

— Послушай, Мемед, — начал Сулейман, когда они вышли из деревни. — Когда станешь разбойником, смотри не нападай на мой дом.

— Я прежде всего ограблю ваш дом. Это дело чести для разбойника. Или я не из отряда Шалого Дурду?

— Вот-вот! — рассмеялся Сулейман.

— А что, разве неправда? — спросил Мемед.

— Мемед, — сказал, изменившись в лице Сулейман, — если бы ты сделал плохое дело, убил кого-нибудь — не Абди-агу, — я бы собственными руками выдал тебя властям.

— Безвинного я и сам не убил бы, — ответил Мемед.

Сулейман остановился, схватил Мемеда за ворот рубахи и притянул к себе. Посмотрел ему в глаза.

— Послушай меня, сын мой Мемед! Если ты убьешь невинного человека, человека с малой виной или из-за денег, то я задушу тебя вот этими руками.

— Я больше не буду убивать людей, — спокойно ответил Мемед.

Сулейман не отпускал Мемеда.

— Если ты встретишь еще одного Абди-агу и не убьешь его, то и тогда я задушу тебя. Если ты встретишь сто таких людей, как Абди, убей их всех…

Мемед улыбнулся.

— Даю тебе слово, — сказал он. — Если я встречу сто таких людей, то всех до одного отправлю на тот свет…

Утром дождь перестал. Равнина превратилась в сплошное месиво грязи. Но они уже взбирались на гору. Мелкие камешки выскальзывали из-под ног. В воздухе пахло гнилым деревом, горькими цветами и травой. На небе горели яркие звезды. Вокруг каждой звезды — светлый ореол… Пела какая-то птица. Пение ее походило на блеяние козленка. Поднявшись еще немного, услышали горлицу. Наконец они достигли вершины горы.

— Тощий Мемед, вытащи револьвер и выстрели три раза! — сказал Сулейман и присел на землю, чтобы перевести дыхание. Ему было трудно дышать.

— О-о-о! — вздохнул он. — О-о-о, старость… Эх, молодость!

Мемед выстрелил три раза в воздух.

Издалека, отражаясь в скалах, долетело эхо выстрела.

— Ах, колени мои, — кряхтел, вставая, Сулейман. — Идем, сынок, прямо туда.

Мемед взял Сулеймана под руку. Вдруг совсем рядом раздался выстрел. Они остановились.

— Щенки, вы что, собираетесь меня убить? — закричал Сулейман.

— Кто здесь? — загремел молодой голос.

— Отведи нас к Шалому, — сказал Сулейман.

Справа, из-за скалы, вышел человек.

— Это вы стреляли? — спросил он.

— Мы, — громко ответил Сулейман. — Где Шалый? Веди меня к Шалому.

— Как мне сказать о вас Дурду-аге? — немного растерянно спросил человек.

— Скажи, дядя Сулейман из деревни Кесме.

— Извини, дядя Сулейман, я тебя не узнал по голосу.

— Старость, сынок, — ответил Сулейман. — Она и голос меняет. А ты кто будешь? И я тебя не узнал.

— Я — Джаббар, сын Мустука, из деревни Караджаорен. Помнишь, мы с отцом заказывали у тебя седла? Ты нам и седла сделал и песню спел.

— Удивительно! — сказал Сулейман. — И ты стал разбойником? А я ничего и не слыхал.

— Случилось однажды… — ответил Джаббар и крикнул Дурду: — Это дядя Сулейман из деревни Кесме…

Ударяясь о скалы, звук его голоса рассеялся.

Перед большой расщелиной в скале, напоминающей грот, горел костер. Человек семь-восемь стояли около костра и чистили оружие. Скала возвышалась над ними, как тополь. Огромные языки пламени чертили на ней страшные узоры. Когда Мемед увидел эту скалу, людей, оружие и огонь, душу его охватила тоска.

В темноте послышались шаги; человек, сидевший вместе с другими у костра, встал. Он был очень высокого роста. Его огромная тень заслонила длинные двигающиеся отсветы на скале. Человек шел прямо к ним.

— Это Шалый? — спросил Сулейман.

— Он, — подтвердил Джаббар. — Дурду-ага!..

— Добро пожаловать, дядя Сулейман! — закричал Дурду. Голос его гремел, как колокол. — Почему в такое позднее время? Ты что, хочешь в наш отряд?

Он взял руку Сулеймана и поцеловал ее.

— Послушай, Шалый, — сказал Сулейман, — я слышал, что ты стал падишахом здесь в горах. Делаешь все, что тебе вздумается.

— Стал, дядя Сулейман. Клянусь богом, я по нижней дороге не буду больше пропускать людей. Скоро закрою здесь проезд. Больше человеческая нога не ступит на эту землю. По всем дорогам до самого Марата харадж[23] буду собирать я. Еще узнают в Аксёгюте, кто такой Шалый Дурду!..

— Ты опять начал болтать вздор, — сказал Сулейман.

— Если меня еще когда-нибудь разозлят, я сожгу и разгромлю эту деревню, сровняю с землей.

— Брось эти разговоры, Шалый! — сказал Сулейман.

— Тогда ты ничего не знаешь обо мне, — с сожалением проговорил Дурду, — ничего не знаешь!

— Все знаю, — сказал Сулейман. — Знаю, недостойный. Ты опозорил имя разбойника.

— Пройдет несколько лёт, и я разбогатею. Увидишь тогда, как нужно разбойничать.

— К тому времени я умру, — сказал Сулейман. — Я не увижу, каким ты будешь. А пока что о тебе идет слава, как о грабителе.

— Вот ты увидишь, увидишь, — говорил Шалый Дурду.

Сулейман рассердился.

— Если так пойдет дальше, тебя убьют, и я увижу только твою смерть. Жаль твою молодость. Ты знаешь. Шалый, ведь я тебя люблю!

— Думаешь, я не знаю, что ты меня любишь? — сказал Дурду. — Спроси у моих товарищей, я каждый день им говорю: «Если корень мой от аллаха, то плоть моя от Сулеймана». — И обратившись к товарищам, спросил: — Ведь так, ребята?

— Так, так, — послышались голоса.

— Я никогда не хотел, чтобы ты стал разбойником. Скажи, почему ты ушел в горы? Из тщеславия? Нельзя так, Дурду. Это безумие.

— Садись пока, дядя Сулейман, — пригласил Дурду, — садись и попей чайку.

Сулейман сел, положив руки на колени.

— Так и промчится молодость, — сказал он. — Сучьи дети! Сгноите вы свою молодость в горах!

Затем он посмотрел на Дурду и улыбнулся:

— Ты знаешь себе цену. Где это ты нашел майоран?[24]

Вокруг костра на площадке величиной с деревенский ток был разложен майоран. Разбойники устроили из него ложе, мягкое, как тюфяк. В воздухе витал нежный, дурманящий аромат майорана.

— Благодаря тебе находим, дядя, — важно сказал Дурду. — Все в этих горах — наше.

— Ах, Шалый! — рассмеялся Сулейман. — Значит, ты и на поля с майораном достал купчую?..

Мемед внимательно присматривался ко всему. Разбойники были в красных фесках[25]. В горах был обычай носить красные фески. Красная феска — отличительный знак разбойника. Никто не видел разбойников в кепках или фуражках. В горах не знали, кто придумал феску. Не знали также, кто первый начал носить ее после введения шапок.

Может быть, в то время