Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла Страница 32

Элизабет видела, как от беспокойства исхудал Джозеф, как расширились от напряжения и стали почти белыми его глаза. Она пыталась найти дела, чтобы занять его. Ей нужен был новый шкаф, нужно было повесить новые верёвки для белья; пора было сделать высокий стул для ребёнка. Джозеф приступал к делам и заканчивал их ещё до того, как Элизабет могла придумать новые. Она послала его в город за припасами, и он вернулся на взмокшей и запыхавшейся лошади.

— Что это ты так гнал? — поинтересовалась она.

— Не знаю. Я боялся возвращаться. Что-то может случиться.

В его сознании медленно возрастал страх перед тем, что могут наступить засушливые годы. Пыльный воздух и высокие показания барометра совершенно не успокаивали его. Среди обитателей ранчо распространилась простуда. Дети чихали целыми днями напролёт. Сильный кашель начался у Элизабет, и даже Томас, который никогда не болел, на ночь ставил себе компресс от простуды, обматывая горло чёрным носком. Джозеф похудел и осунулся. Мускулы его шеи и лица выступили под тонкой коричневой кожей. Растущее беспокойство передалось его рукам, они принимались играть то с палкой, то с карманным ножом или бесконечно копались в бороде, то разглаживая, то взъерошивая её.

Он оглядывал свою землю, которая, казалось, умирала. Поблёкшие холмы и поля, пепельно-серый шалфей, голые камни пугали его. Не менялась только поляна с соснами. Как всегда, она тёмным пятном выделялась на вершине.

Элизабет была очень занята делами по дому. Чтобы поддержать свою репутацию тоскующей женщины, чей муж должен на днях вернуться, Элис пришлось уехать домой в Нуэстра-Сеньора. В этой ситуации она держалась с достоинством, а её мать получала похвалы за скромность Элис и её приличествующий случаю скорбный вид. Каждый день Элис начинала так, словно Хуанито вернётся к вечеру. Потеря помощницы прибавила Элизабет забот. Уход за ребёнком, стирка и готовка заполнили её дни. Время, предшествовавшее замужеству, вспоминалось ей смутно и в основном без всякого сожаления. Вечерами, сидя с Джозефом, она пыталась восстановить тот превосходный контакт, который был между ними до рождения малыша. Ей нравилось рассказывать ему о разных происшествиях, случившихся в ту пору, когда она была маленькой девочкой в Монтерее, хотя сами происшествия не казались ей больше реальными. В то время, как Джозеф с угрюмым видом сидел, неподвижно уставясь на огненные сполохи, появлявшиеся в маленьких окошках печи, она говорила ему:

— У меня был пёс. Звали его Камилл. И я, бывало, думала, что это — самое прелестное имя на свете. Я знала девочку, которую звали Камилла, и такое имя шло ей. У ней была кожа нежная, как камелии, и я назвала пса в её честь,[15] а она очень обиделась.

Элизабет рассказывала, как Тарпи застрелил человека, незаконно поселившегося на незанятой земле, и был повешен на суку дерева, растущего на отмели, где ловили рыбу; она также рассказывала о худощавой, строгой женщине, которая была смотрительницей маяка в Пойнт-Джо. Джозефу нравилось слушать её тихий голос, обычно он не вникал в слова, а, взяв её руку, водил по ней кончиками пальцев.

Иногда она пыталась рассеять его страхи.

— Не беспокойся о дожде, дорогой. Будет он. Даже если не будет достаточно воды в нынешнем году, будет в следующем. Я эти места знаю, дорогой.

— Но ведь нужно так много дождя. Если он вот-вот не начнётся, времени не хватит. Дождь пойдёт на будущий год.

Как-то вечером она сказала:

— Думаю, я бы не прочь снова съездить покататься верхом. Рама говорит, что теперь мне это не повредит. Съездишь со мной, дорогой?

— Конечно, — сказал он. — Через некоторое время начнём понемногу. Тогда это тебе не повредит.

— Мне бы хотелось, чтобы ты съездил со мной к соснам. Хорошо было бы подышать запахом сосен.

Он медленно поднял на неё глаза.

— Я тоже думал о том, чтобы съездить туда. Там на поляне есть источник, и я хочу посмотреть, высох ли он так же, как и все остальные.

Его глаза ожили, когда он подумал о растущих в кружок соснах. Скала была такой зелёной, когда он видел её в последний раз.

— Должно быть, тот источник — глубокий, я и представить себе не могу, чтобы он мог пересохнуть, — сказал он.

— О, у меня, чтобы поехать, причин гораздо больше, — смеясь, сказала она. — Думаю, я что-то тебе уже рассказывала. Однажды, когда я ещё носила ребёнка, я обманула Томаса и поехала к соснам. И вот я очутилась посередине поляны, где стоит большая скала и находится источник.

Она нахмурила брови, пытаясь вспомнить точно, как всё было.

— Конечно, — сказала она, — причина того, что случилось — моё положение. Я всё воспринимала обострённо.

Она быстро подняла глаза и обнаружила, что Джозеф внимательно смотрит на неё.

— Да, — сказал он. — Расскажи мне.

— Ну, как я и говорю, всё дело было в моём положении. Когда я носила ребёнка, даже мелочи препятствовали мне со всё возрастающей силой. Я шла вперёд и не находила пути. Я шла, продираясь сквозь кусты, а потом попала на замкнутую площадку круглой формы. Там было тихо, так тихо, Джозеф, как нигде. Я села под скалой, потому что всё там было словно пропитано покоем. Мне казалось: мне должно было быть дано что-то, что мне было нужно.

То ощущение вновь возникло у неё, когда она заговорила о нём. Отбросив волосы, упавшие на уши, она устремила взгляд широко раскрытых глаз вдаль.

— И я испытала чувство какого-то самоотверженного влечения к скале. Это трудно описать. Меня влекло к скале больше, чем к тебе, к малышу, или к самой себе. А ещё труднее описать то, как я, сидя там, вошла внутрь скалы. Из меня вытекал ручеёк, и я была скалой, а скала была, — ну, я не знаю, — самым дорогим для меня на свете.

В волнении она оглядела комнату. Её пальцы вцепились в юбку. То, о чём она намеревалась рассказать как о какой-то шутке, вновь настойчиво напомнило о себе.

Джозеф сжал пальцами её дрожащую руку.

— Расскажи мне, — мягко, но настойчиво повторил он.

— Ну, на какое-то время мне пришлось остаться там, в тишине, потому что стало двигаться солнце, но такое впечатление возникло у меня лишь на миг. А потом ощущение, связанное с этим местом, изменилось. В него вошло что-то злое, — от воспоминаний голос её сделался хриплым. — Что-то злобное было в поляне, что-то, что хотело уничтожить меня. Я побежала прочь. Я думала о том, что она, эта огромная наклонившаяся скала, позади меня, и, когда я выбежала из леса, я стала молиться. Ох, и долго же я молилась.

Глаза Джозефа загорелись, их взгляд стал пронзительным.

— Зачем же ты хочешь поехать туда снова? — стал допытываться он.

— Разве ты не видишь? — нетерпеливо ответила она. — Всё дело было в моём положении. Несколько раз я видела поляну во сне, и она часто возникала в моём сознании. Теперь, когда я снова хорошо себя чувствую, я хочу вернуться туда и ясно увидеть, что там — просто скала, поросшая старым мхом. Тогда она больше не будет мне сниться. Я хочу прикоснуться к ней. Я хочу бросить ей вызов, потому что она пугает меня.

Освободив свои пальцы от цепкой хватки Джозефа, она потёрла их, чтобы снять боль.

— Ты делаешь мне больно, дорогой. Ты что, тоже боишься этого места?

— Нет, — сказал он. — Я не боюсь. Я поеду туда с тобой

Он замолчал, размышляя о том, должен ли он говорить ей о том, что рассказывал Хуанито о беременных женщинах-индианках, которые приходили посидеть у скалы, и о стариках, которые жили в лесу. «Такое может напугать её, — подумал он. — Лучше будет, если у неё исчезнет страх перед этим местом». Он открыл печь, швырнул в неё пригоршню щепок и сразу же повернул заслонку, отчего пламя, загудев, вспыхнуло ярким светом.

— Когда бы ты хотела поехать? — спросил он.

— Да в любое время. Если завтра днём будет тепло, я уложу завтрак в седельную сумку. За малышом присмотрит Рама. Мы устроим пикник, — торопливо заговорила она. — С тех пор, как я здесь, мы ещё не устраивали пикника. Не знаю ничего, что нравилось бы мне больше. Дома, — сказала она, — мы с матерью брали с собой завтрак на Хаклберри-Хилл, а после того, как поедим, набирали вёдра ягод.

— Мы поедем туда завтра, — согласился он. — А сейчас пойду-ка я загляну в сарай, дорогая.

Он вышел из комнаты, и, провожая его взглядом, она поняла, что он что-то скрывает. «Может быть, он просто беспокоится насчёт дождя», — подумала она и, по привычке переведя взгляд на барометр, увидела, что стрелка сдвинулась вверх.

Джозеф быстро спустился по ступенькам с крыльца. Он почти уже подошёл к дубу, когда сообразил, что дерево мертво. «Если бы только он был жив, — подумал он, — я бы знал, что делать. И посоветоваться не с кем». Он направился к сараю, надеясь застать там Томаса, но в сарае было темно, и лошади зафыркали, когда он проходил между ними. «А сена запасли в нынешнем году немало», — подумалось ему. Эта мысль успокоила его.