Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году Страница 32

— Ах! — воскликнула она в глубоком волнении. — Будьте отныне чистым источником, откуда я почерпну те идеи, которые мне еще надо приобрести... Я готова сделать это. Но позвольте мне верить, что вы единственный дворянин, который, исполняя свой долг, нападает на Францию лишь с помощью французов, а не иностранцев. Я женщина и чувствую, что если бы мой ребенок в гневе ударил меня, я могла бы ему простить, но если бы он хладнокровно смотрел, как чужой терзает меня, я сочла бы его чудовищем.

— Вы всегда останетесь республиканкой, — сказал маркиз в сладостном опьянении от этих благородных слов, которые подтверждали его самолюбивые мысли.

— Республиканка? Нет, я больше не республиканка. Я не стала бы вас уважать, если бы вы покорились первому консулу, — возразила она, — но я не хотела бы видеть вас во главе людей, которые грабят уголок Франции, вместо того чтобы бороться со всей Республикой. Ради кого вы сражаетесь? Чего вы ждете от короля, который будет восстановлен на троне вашими руками? Некогда одна женщина совершила такой подвиг, но освобожденный ею король допустил, чтобы ее живою сожгли на костре... Эти люди — помазанники божьи, а касаться святыни опасно. Предоставьте богу сажать их на пурпурные престолы, низвергать и вновь на них возводить. Если вы заранее взвесили, какая награда вас ждет, вы в моих глазах в десять раз выше, чем прежде; попирайте меня тогда ногами, если хотите, я разрешаю вам это, я буду этим счастлива!

— Вы очаровательны! Пожалуйста, не вздумайте поучать этих людей! Я останусь без солдат.

— Ах, если бы вы позволили мне обратить вас в мою веру, мы бы уехали отсюда за тысячу лье!

— Эти люди, которых вы, видимо, презираете, быть может, погибнут в борьбе, — возразил маркиз более серьезным тоном, — проступки их будут забыты. А впрочем, если мои действия увенчаются некоторым успехом, разве лавры триумфа не скроют все?

— Я вижу, что здесь только вы один чем-то рискуете!

— Нет, не я один, — ответил он с искренней скромностью. — Вон два новых вождя Вандеи. Одного, как вы слышали, называют по его прозвищу — Большой Жак, это граф де Фонтэн; а другой — ла Биллардиер, я вам уже его показывал.

— А вы забыли Киберон? Ла Биллардиер играл там весьма странную роль! — сказала она, пораженная одним воспоминанием.

— Ла Биллардиер многое принял на себя, поверьте мне. Нелегкое дело служить принцам...

— Ах, вы пугаете меня! — воскликнула Мари. — Маркиз, — продолжала она уклончиво, как будто не решаясь открыть тайну, известную только ей одной, — достаточно бывает одного мгновения, чтобы разрушить иллюзию и разоблачить секреты, от которых зависит жизнь и счастье многих людей...

Она остановилась, словно испугавшись, что сказала лишнее, и, помолчав, добавила:

— Мне хотелось бы твердо знать, что республиканские солдаты здесь в безопасности.

— Я буду осторожен, — сказал Монторан, стараясь улыбкой скрыть волнение, — но перестаньте же говорить о ваших солдатах, я отвечаю за них честью дворянина.

— А впрочем, какое я имею право руководить вами? — продолжала она. — Будьте всегда господином в наших отношениях. Ведь я уже говорила вам, что пришла бы в отчаяние, если бы властвовала над рабом.

— Маркиз, — почтительно сказал майор Бриго, прерывая этот разговор. — Синие долго тут останутся?

— Как только отдохнут, немедленно отправятся дальше, — воскликнула Мари.

Маркиз испытующим взглядом окинул собравшихся и, заметив какое-то волнение среди них, отошел от мадмуазель де Верней; тотчас же его место заняла г-жа дю Га. Лицо ее — смеющаяся коварная маска — нисколько не изменило своего выражения в ответ на горькую улыбку молодого предводителя. В эту минуту Франсина глухо вскрикнула. Мадмуазель де Верней с удивлением увидела, что преданная ее спутница бросилась в столовую, а взглянув на г-жу дю Га, была поражена бледностью, сразу покрывшей лицо ее недруга. Желая узнать причину внезапного исчезновения Франсины, она подошла к амбразуре окна, куда за ней последовала и соперница, чтобы рассеять подозрения, которые могла пробудить чья-нибудь неосторожность; обе женщины поглядели на озеро и вместе вернулись к камину — Мари разочарованная, ибо она не заметила ничего, что объясняло бы бегство Франсины; г-жа дю Га — улыбаясь неизъяснимо лукавой улыбкой, довольная, что ее приказания выполнены. Озеро, у берега которого, на призыв этой женщины, появился во дворе Крадись-по-Земле, сообщалось с глубоким рвом, защищавшим замок и ограждавшим сад своими излучинами, затянутыми белой дымкой, то широкими, как пруды, то узкими, как искусственные речки в парках. Высокий крутой берег, омываемый светлыми водами, был в нескольких шагах от окна, Франсина долго смотрела, как на поверхности воды черными линиями вырисовываются тени, отброшенные кронами старых ив, рассеянно наблюдая, как ветер равномерно клонит их ветви. Вдруг ей показалось, что одна из теней движется по зеркальной глади резкими, порывистыми толчками, словно живое существо, и в этом неясном, темном отражении она как будто различила человеческую голову. Сначала Франсина подумала, что такое видение вызвано игрой лунного света, падавшего сквозь листву, но вскоре появилась вторая голова, а вслед за нею вдали показались еще головы. Прибрежные кусты пригнулись и стремительно выпрямились, и тогда Франсина увидела, что вся длинная живая изгородь еле заметно шевелится, извиваясь, как огромная индийская змея сказочной величины. Затем в высоких кустах терновника и дрока заблестели, задвигались светящиеся точки. Возлюбленная Крадись-по-Земле напрягла все свое внимание и как будто узнала первую из черных фигур, пробиравшихся по берегу в оживших зарослях. И как ни были неясны очертания этой фигуры, частое биение сердца показало ей, что она видит перед собою Крадись-по-Земле. Убедившись в этом по одному знакомому его жесту и сгорая нетерпением узнать, не кроется ли предательство в таком загадочном нашествии, она кинулась во двор. Добежав до середины этой зеленой площадки, она окинула взглядом оба крыла замка и оба берега, но не заметила никаких следов потаенного движения на том берегу, который тянулся против пустующего крыла. Она внимательно прислушалась и уловила легкий шорох, подобный звуку шагов дикого зверя в тишине лесов; она вздрогнула, но не растерялась. Несмотря на ее молодость и простодушие, любопытство быстро подсказало ей хитрый план. Заметив во дворе почтовую карету, она проворно спряталась в нее и осторожно подняла голову, словно заяц, который слышит шум отдаленной охоты. Она увидела, как из конюшни вышел Хватай-Каравай, за ним последовали двое крестьян, и все несли охапки соломы; солому они разостлали вдоль стены пустующего крыла, параллельно берегу, окаймленному низкорослыми деревьями и кустарником, где шуаны двигались в полном молчании, выдававшем приготовления к какой-то ужасной военной хитрости.

— Что это ты столько соломы стелешь? Будто и в самом деле им придется на ней спать?.. Хватит, приятель, хватит! — сказал хриплый, глухой голос, который Франсина сразу узнала.

— Да разве они не уснут здесь? — возразил Хватай-Каравай и засмеялся зычным глупым смехом. — А ты не боишься, что Молодец рассердится? — спросил он так тихо, что Франсина не услышала его слов.

— Ну, пусть сердится, — вполголоса ответил Крадись-по-Земле, — а все-таки синие уже не воскреснут. Гляди, карета, — продолжал он, — надо нам с тобой прибрать ее в сарай.

Хватай-Каравай потянул за дышло, Крадись-по-Земле подтолкнул заднее колесо, и карета двинулась с такой быстротой, что не успела Франсина подумать о своем положении, как уже оказалась в сарае и ее едва не заперли там. Хватай-Каравай вышел, чтобы помочь прикатить во двор бочку сидра, которым маркиз приказал угостить солдат конвоя. Крадись-по-Земле направился к двери, собираясь выйти из сарая и запереть его, но когда он проходил мимо кареты, чья-то рука ухватилась за длинную шерсть козьей шкуры и остановила его. Он узнал кроткие глаза, чей взгляд действовал на него магнетически, и с минуту стоял как зачарованный. Франсина быстро выпрыгнула из кареты и властным тоном, который так чудесно подходит разгневанной женщине, сказала:

— Пьер, какие вести принес ты на дороге той даме и ее сыну? Что здесь творится? Почему ты прячешься? Я хочу все знать.

На лице шуана появилось выражение, еще неведомое Франсине. Бретонец подвел свою невинную возлюбленную к двери, повернул лицом к беловатому лунному свету и ответил, глядя на нее страшными глазами:

— Да, загублю я свою душу, Франсина, все тебе скажу. Только поклянись мне сначала вот на этих четках...

И он вытащил из-под козьей шкуры старые четки.

— Помнишь ты эту святыню? — продолжал он. — Поклянись, что ответишь правду на мой вопрос, на один только вопрос!

Франсина взглянула на четки и покраснела — они были залогом их любви.

— На этих четках, — взволнованно сказал шуан, — ты клялась...