Феридун Тонкабони - Избранные рассказы Страница 33

Приятели накурились вдоволь. Затем все убрали и вернулись к гостям. Снова пили водку и виски, пока Маршалу не стало совсем плохо. Тогда они поднялись на крышу. Маршал снял пиджак и галстук, расстегнул воротник сорочки, влажным платком отер лицо и шею.

— Нет, так не пойдет, открой-ка заслонку кулера[80].

Визитер снял одну из заслонок, и вода хлынула наружу. Маршал подставил голову под струю, потом вздохнул облегченно и с наслаждением.

— Будь осторожен — как бы кулер не отрезал тебе голову.

— Я осторожен, мне не впервой.

Еще несколько раз он облил водой голову. Затем вытерся платком.

— Только так можно привести себя в чувство. Только так, — сказал он.

Остальные продолжали разговаривать.

— Инженер, у нас есть кусок земли, может быть, ты нам ее застроишь?

— На сколько рассчитывать?

— Пятьсот-шестьсот тысяч туманов, если будет больше — не страшно.

— Извините, мы не беремся за дела меньше нескольких миллионов, иначе это просто трата времени. Но знаете, я, может быть, смогу найти кого-нибудь.

— Ну, старина Инженер! И ты становишься шишкой!

— Вы не видели шишек, если меня называете так. Настоящая шишка — тот, у которого голова ни о чем не болит, у кого все спокойно.

— Старик, у тебя тоже солидная компания, тебе тоже можно быть спокойным и не волноваться.

— Нет, дорогой, какое там спокойствие! Действительно, наша компания — одна из десяти крупнейших в стране, собрать шестьдесят-семьдесят инженеров не так-то просто, но наша компания — строительная, у нас нет инженеров-архитекторов. Даже в дорожно-строительных компаниях положение лучше, чем у нас. У них всего две-три статьи расхода. Мы же, несчастные, имеем дело с тысячами наименований — начиная от цемента и металлических конструкций и кончая ключами и розетками. С утра до вечера нам приходится препираться с тысячами идиотов и невежд. Так что, дорогой, все не так-то просто. В нашем деле масса разных забот и неурядиц.

— Да ну, старик, ну что ты несешь? Чего тебе еще не хватает? В городе имеешь дом, на берегу моря — виллу, в Демавенде[81] купил сад.

— С тех пор как Инженер приобрел сад, — вставил Посол, — моя привязанность к нему увеличилась вдвое. Жаль, что тебя не было, мы уже несколько раз ездили туда. Он так здорово принимал нас, что нам даже неудобно было.

Инженер, довольный тем, что тема разговора отклонилась от его службы и денег, воскликнул:

— Клянусь вашими душами, этот сад я купил лишь ради друзей, чтобы мы могли хотя бы пару дней собираться вместе и без помех повеселиться и вспомнить старые времена. Какая же тогда у нас была спокойная и счастливая жизнь! Денег не было, да и к чему эти проклятые деньги!..

— Если тебе деньги не нравятся, отдай их мне, — прервал его Доктор.

Инженер, как бы не расслышав этой реплики, продолжал:

— Разве это жизнь? Я по нескольку месяцев не вижу жены и детей. Не успев вернуться из Шираза[82], должен ехать в Резайе[83], не успев вернуться оттуда, должен ехать в Мешхед[84], не вернувшись из Мешхеда — в Бендер-Аббас[85]. Короче говоря, я превратился в Вечного жида.

— Не успев приехать из Америки, должен ехать в Японию, — вставил Визитер, — не вернулся из Японии — надо отправляться в Европу.

— Старики, вы все время скулите, — заметил Маршал.

— А сам не скулишь?

— У меня положение иное. У вас хорошая работа, вы прилично зарабатываете, распоряжаетесь сами собой.

— Дело не в деньгах, — вмешался до сих пор молчавший Учитель. — Черт с ней, с моей работой. У меня тоже в душе чего-то не хватает. Эту пустоту нельзя заполнить ни деньгами, ни какой-либо ерундой вроде дома, сада и тому подобного. Это совсем не философия той кошки, которая не может добраться до мяса и поэтому объявляет его протухшим. Мы добрались до мяса, и нам неважно, пахнет оно или нет. Но я все равно недоволен, все равно мне плохо. Как бы это вам выразить — на сердце пусто. В самой глубине сердца что-то свербит: «Все это ерунда, бессмыслица, пустота, чепуха».

— О Будда! Спор принимает философский характер! — прокомментировал Визитер.

— Может быть, тебе недостает веры? — спросил Доктор. Затем, прижав одну руку к груди и подняв вверх другую, произнес проникновенным тоном оратора: — «О вера, дева светлая, как сталь!»

— Ради бога, не высмеивайте только память о нашей молодости, — перебил его Учитель, — не надо опошлять. Пусть хоть что-нибудь останется.

— Господин Учитель разогрелся, подождите чуток, сейчас закипит, — тихо проронил Визитер.

— Относительно веры… Я лично ни в кого и ни во что, никому и ничему не верю, — изрек Посол. — Ни в небо, ни в землю, ни коммунистам, ни капиталистам, ни социалистам, ни фашистам, ни левым, ни правым, ни в государство, ни в народ. Провались они все пропадом, и прежде всего этот поганый народ!

— А народ в чем виноват? — спросил Учитель.

— Больше всего во всем виноват народ. Если эти представители народа, выходцы из народа настолько тупы и безмозглы, они заслуживают, чтобы их били по головам и издевались над ними. Они, эти представители народа, никогда не были людьми и никогда ими не будут. Они погубили и свою жизнь, и нашу.

— А сами-то мы? Что мы сами собой представляем? На что можем рассчитывать? Чего мы можем ожидать от народа? Заслужили ли мы его уважение, заслужили ли право поносить его? Пока народ не взял нас за шиворот и не требует отчета, мы считаем его своим должником. Ну и ну!

— Я же говорил, — тихо промолвил Визитер.

— Ты сам-то веришь в народ, что так рьяно защищаешь его? — спросил Учителя Посол. — Ты вообще во что-нибудь веришь? В государство, в правительство, в народ, наконец, ради которого бьешь себя в грудь?

— Я такой же, как и ты. Я из того же теста. Но я хочу сказать другое: то, что подобные тебе люди не верят ни в правых, ни в левых, ни в бога, ни в черта, — это еще не самое плохое, наша беда в том, что мы не верим в самих себя. В противном случае мы не докатились бы до такого. Другая наша беда в том, что мы не ослы и не глупцы. А то бы были спокойны, жили безбедно и не жаловались бы. Мы пьем напропалую, чтобы забыться, но забыться не можем. Ищем развлечений, погружаемся в дела и заботы, чтобы заглушить в себе проклятый голос совести. Но это нам не удается. Мы хотим заполнить пустоту в душе, но у нас ничего не получается.

— Мне кажется, мы можем найти выход — нам нужно чаще встречаться друг с другом. Дружба по крайней мере успокаивает, — произнес хозяин.

— К тому же вместе водку пить приятнее, чем в одиночку, — полушутя-полусерьезно вставил Визитер.

Учитель пропустил это замечание мимо ушей и обратился к хозяину:

— Знаешь, почему мы годами не встречаемся? Ведь каждый раз, когда мы звоним друг другу или случайно сталкиваемся где-нибудь, мы жалуемся, сетуем о редких встречах. И тем не менее никто и пальцем не пошевелит, не сделает первого шага, чтобы собраться. И знаешь почему? Это правда, что мы все заняты, правда, что не хватает времени почесать затылок. Но мне кажется, что отчасти мы сознательно идем на это. В молодости наша дружба была зеркалом наших стремлений и надежд. Теперь это зеркало отражает измену тем надеждам. Мы видим в нем наше собственное крушение. Поэтому, естественно, нам не хочется заглядывать в него.

— Господа, я предлагаю выбросить или продавать все, что у нас есть, — снова вступил в разговор Визитер, — отправиться в глухую деревню, в отдаленную провинцию, жить совсем просто, чтобы избавиться от наших бед и несчастий.

— Наша беда, — продолжал Учитель, — наше несчастье в потере идеалов — мы разменяли их на вещи. И не надо искать виновных. Деньги, дома, автомобили, земельные участки ни при чем. Это средства для жизни. Наше несчастье в том, что эти средства приобретены по слишком высокой цене. Цена эта — надежды и идеалы нашей молодости. Поэтому мы и чувствуем обман. От этого и пустота, о которой я говорил, отсюда этот неумолкающий, навязчивый внутренний голос. Еще большая беда в том, что эти пустые забавы не приносят нам радости, а отказаться от них, бросить их нет сил. Твое предложение, Визитер, хоть оно смешно и нелогично, уже нечто, если бы было осуществимо. К сожалению, мы не можем пойти на это, не имеем мужества, не имеем достоинства — и сами это прекрасно осознаем.

— В деревне-то жить плохо, смешно говорить об этом, — задумчиво проговорил Доктор. — Выход в том, что делают все: надо бежать из этой дыры, уехать подальше и зажить по-человечески. Не зря же все поголовно уезжают. Берут жен, детей и уезжают навсегда.

— Куда же ты собираешься ехать? — спросил Учитель. — От чего, от кого убежишь? От себя? Куда бы ты ни пытался скрыться, твое проклятое «я» всегда с тобой. Наше горе — не во времени, не в месте, хотя время и место его родили. Наше несчастье в нашей вялости, в нашей неискоренимой лени, в том, что мы не в силах сопротивляться обстоятельствам из-за той же лени, из-за благодушия. А потому нам только и остается, что мечтать — мечтать о бегстве, и подальше.