Бернард Маламуд - Помощник Страница 33

Фрэнк стоял в дверях, наблюдая за происходящим.

Мистер Миногью повернулся к нему:

— А это кто такой?

— Мой помощник, — сказал Моррис.

Сыщик расстегнул пальто и вынул из кармана чистый платок.

— Будьте любезны, — сказал он Фрэнку, — повяжите ему Я1 это на рожу.

— Мне что-то не хочется, — сказал Фрэнк.

— Уж будьте любезны! А то меня он может стукнуть наручниками.

Как это ни претило Фрэнку, он взял платок и обвязал им лицо верзилы, который стоял спокойно и даже не шелохнулся.

— Ну, как, Моррис, похож?

— Гм! Не могу сказать, — выдавил из себя Моррис и вынужден был снова опуститься на кушетку.

— Моррис, дать вам воды? — спросил Фрэнк.

— Не нужно.

— Не торопитесь, — сказал Миногью, — поглядите на него как следует.

— По-моему, это не он. Тот вел себя очень грубо. И голос у него был грубый, неприятный голос.

— А ну, скажи что-нибудь, сынок, — обратился Миногью i к верзиле.

— Этого я не грабил, — произнес тот безжизненным голосом.

— Ну, как, Моррис?

— Нет.

— Может, он больше похож на второго, на напарника?

— Нет, он совсем другой.

— Почему вы так уверены, Моррис?

— Так тот напарник был очень нервный. И ростом он был выше. У этого вон маленькие руки, а у того напарника руки были большие, крупные.

— Вы уверены? Этого парня мы взяли вчера с поличным. Он грабил бакалейную лавку; с ним был еще один субчик, но тот успел удрать.

Миногью снял с лица верзилы платок.

— Я его не знаю, — решительно сказал Моррис.

Мистер Миногью сложил платок и спрятал в карман. Затем он снял очки, положил их в кожаный очешник.

— Кажется, Моррис, я уже вас однажды спрашивал про моего сына, Уорда. После этого вы так его и не видели?

— Нет, — ответил бакалейщик.

Фрэнк подошел к раковине, набрал стакан воды и прополоскал рот.

— А вы — может быть, вы его знаете? — спросил сыщик Фрэнка.

— Нет.

— Ну, ладно, — сказал Миногью, застегивая пальто. — Кстати, Моррис, вы так и не обнаружили, кто тогда таскал у вас молоко?

— Больше никто ничего не таскает, — сказал Моррис.

— Пошли, сынок, — сказал сыщик верзиле.

Фрэнк наблюдал через окно, как они влезли в полицейскую машину, и ему стало жаль парня.

«Что, если бы меня сейчас так арестовали? — подумал он. — А ведь сейчас я — совсем не тот человек, что был тогда».

Моррис, вспомнив о пропаже молочных бутылок, виновато взглянул на Фрэнка.

Фрэнк посмотрел на свои большие руки и пошел в туалет.

Лежа после ужина на кровати и думая о своей жизни Фрэнк услышал, что кто-то поднимается по лестнице, затем раздался стук в его дверь. Он так и обмер от страха, но заставил себя встать и открыть дверь. На пороге, улыбаясь из-под своей дурацкой бесформенной шляпы, стоял Уорд Миногью. Он был тощ, бледен — краше в гроб кладут.

Фрэнк впустил Уорда и включил радио. Уорд сел на кровать; его ботинки были в снегу, и с них капало.

— Кто тебе сказал, что я здесь живу? — спросил Фрэнк.

— Я видел, как ты вошел в холл, и слышал, что ты поднялся сюда и хлопнул дверью.

«Неужели я так никогда и не отделаюсь от этого подонка?» — в отчаянии подумал Фрэнк.

— Тебе лучше держаться отсюда подальше, — сказал он. — Если Моррис тебя узнает, а это в твоей дурацкой шляпе проще пареной репы, так нам обоим придется видеть небо в клеточку.

— Я навестил моего пучеглазого дружка Луиса Карпа, — сказал Уорд. — Я хотел взять бутылку, но он не дал, потому что у меня наличных не хватает. Вот я и подумал, что мой красавчик приятель Фрэнк Элпайн одолжит мне пару центов. Он же честный, работящий сукин сын.

— Ты обратился не по адресу. Я сам нищий.

Уорд покосился на Фрэнка.

— Я уверен, ты кое-что поднакопил из того, что натаскал у еврея.

Фрэнк посмотрел на него, но ничего не ответил.

Уорд огляделся по сторонам.

— Впрочем, сколько ты у него тащишь, это не моя забота. А пришел я вот за чем. Есть тут у меня на примете одно дельце, и мы с тобой могли бы его обтяпать, без всякого риска.

— Я уже тебе сказал, Уорд, меня твои делишки не интересуют.

— А я думал, ты хочешь получить назад твою пушку. А то вдруг она случайно потеряется, а на ней — твое имя.

Фрэнк потер руки.

— Тебе ничего не придется делать, только вести машину, — осклабясь, продолжал Уорд. — Это большой винный магазин в Бей-Ридже. После девяти часов там остается только один продавец. Есть шанс взять больше трех кусков.

— Уорд, еще раз тебе говорю: на меня в таких делах больше не рассчитывай. И, по-моему, как ты выглядишь, так тебе нужнее не винный магазин, а больница.

— Вот еще! Небольшая изжога!

— Лучше подумай о своем здоровье.

— Ой, ты меня разжалобил, я сейчас просто заплачу!

— Почему бы тебе не завязать?

— А тебе?

— Я завязал.

— Это твоя жидовочка тебя вдохновляет?

— Не говори о ней, Уорд.

— Я за вами следил на той неделе, вы ходили в парк. Лакомый кусочек! И часто ты с ней?…

— А ну, проваливай отсюда!

Уорд встал.

— Гони на бочку пятьдесят монет, не то я доложу твоему жидовскому боссу, какие у тебя шашни с его дочуркой. И еще я напишу ему письмецо, где расскажу, кто именно был в ноябре участником налета на его вшивую дыру.

Фрэнк поднялся, лицо его исказилось. Вынув из кармана бумажник, он выпотрошил его на кровать. Там было восемь долларовых бумажек.

— Вот все, что у меня есть.

Уорд схватил деньги.

— Хорошо, за остальным я приду в другой раз.

— Уорд, — сказал Фрэнк, стиснув зубы, — если ты еще раз притащишь сюда свой зад или будешь следить за мной и этой девушкой, или хоть слово скажешь Моррису, то первое, что я сделаю, это позвоню в полицию и сообщу твоему старику, где он может тебя найти. Он как раз сегодня был в лавке и спрашивал про тебя. И, по-моему, если он тебя встретит, он тебе голову оторвет.

Уорд выругался и плюнул в Фрэнка, но не попал; плевок угодил в стену.

— Жид вонючий! — крикнул он.

Выскочив из комнаты, он скатился по лестнице. Моррис и Ида выглянули, чтобы посмотреть, кто это наделал такой тарарам, но Уорда уже и след простыл.

Фрэнк лег на кровать и закрыл глаза.

Однажды темным, ветреным вечером, когда Элен в довольно поздний час ушла из дому, Ида выскользнула следом за ней и засеменила по холодным, выстуженным улицам, через продуваемую насквозь площадь в темный, тенистый, пустой парк. Там она увидела, как ее дочь встретилась с Фрэнком Элпайном. В парке, между полукружием высоких кустов сирени и густой кленовой рощицей, спряталась укромная лужайка; на лужайке стояло несколько скамеек, здесь было темно и сюда редко кто заглядывал. Элен с Фрэнком любили сюда приходить, чтобы побыть вдвоем. Ида подсмотрела, как они уселись на одну из скамеек и поцеловались. У нее потемнело в глазах, и она ни жива ни мертва поплелась домой. Моррис уже спал, будить его ей не хотелось, и она села на кухне и заплакала.

Когда она вернулась и увидела, что мать плачет, сидя за кухонным столом, она сразу же поняла, что Ида все знает; Элен была одновременно и тронута и напугана.

Она с жалостью спросила:

— Мама, почему ты плачешь?

Ида подняла, наконец, заплаканное лицо и в отчаянии заголосила:

— Почему я плачу? Я оплакиваю весь мир! Я оплакиваю мою пропащую жизнь! Я оплакиваю тебя!

— Что я такого сделала?

— Ты меня ударила прямо в сердце.

— Я не сделала ничего дурного, ничего такого, отчего мне должно быть стыдно.

— И тебе не стыдно, что ты целуешься с гоем?

Элен задохнулась.

— Мама, неужели ты за мной следила?

— Да, — сказала Ида плачущим голосом.

— Мама, как ты могла?

— А как ты могла целоваться с гоем?

— Мне не стыдно, что мы целовались.

Она все еще надеялась, что ей удастся избежать тягостной сцены. Все произошло слишком быстро, Элен к этому разговору не подготовилась.

— Если ты выйдешь замуж за такого человека, — сказала Ида, — вся жизнь у тебя будет разбита.

— Мама, успокойся. Я пока ни за кого не собираюсь замуж.

— Какое может быть замужество с человеком, которому девушка позволяет себя целовать в парке, где их никто не видит?

— Я целовалась и раньше.

— Но он же гой, итальянер!

— Он человек, мама, такой же человек, как мы.

— Человек — этого еще мало. Еврейской девушке нужен только еврей.

— Мама, уже поздно. Мне не хочется спорить. Мы можем разбудить папу.

— Фрэнк — не для тебя. Не нравится он мне. Его глаза не смотрят на того, с кем он говорит.

— У него просто печальные глаза. Потому что он в жизни хлебнул горя.