Гилберт Честертон - Наполеон Ноттингхильский Страница 33
Гилберт Честертон - Наполеон Ноттингхильский читать онлайн бесплатно
Небо над вершинами холмов и верхушками деревьев посерело; издалека повеяло утром. Маленький собеседник перебрался поближе к высокому и заговорил немного иначе.
– Предположи, друг,– сказал он,– ты предположи в простейшем и горчайшем смысле, что все это – одно сплошное издевательство. Что от начала ваших великих войн некто следил за вами с чувством невыразимым – отчужденно, озабоченно, иронично и беспомощно. Кому-то, предположи,– известно, что все это, с начала до конца, пустая и глупая шутка.
Высокий отвечал:
– Не может ему это быть известно. Не шутка это была. Порывом ветра разогнало облака, и сверкнула серебряная полоса у его ног. А другой голос проговорил, еще ближе.
– Адам Уэйн, – сказал он,– есть люди, которые исповедуются только на смертном одре; люди, которые винят себя, лишь если не в силах помочь другим. Я из них. Здесь, на поле кровавой сечи, положившей всему этому конец, я прямо и просто объясняю то, что тебе не могло быть понятно. Ты меня узнаешь?
– Я узнаю тебя, Оберон Квин,– отозвался высокий, – и я рад буду облегчить твою совесть от того, что ее тяготит.
– Адам Уэйн,– повторил тот,– ты не будешь рад облегчить меня, услышав, что я скажу. Уэйн, это было издевкой с начала и до конца. Когда я выдумывал ваши города, я выдумывал их точно кентавров, водяных, рыб с ногами или пернатых свиней – ну, или еще какую-нибудь нелепость. Когда я торжественно ободрял тебя, говоря о свободе и нерушимости вашего града, я просто издевался над первым встречным, и эта тупая, грубая шутка растянулась на двадцать лет. Вряд ли кто мне поверит, но на самом-то деле я человек робкий и милосердный. И когда ты кипел надеждой, когда был на вершине славы, я побоялся открыть тебе правду, нарушить твой великолепный покой. Бог его знает, зачем я открываю ее теперь, когда шутка моя закончилась трагедией и гибелью всех твоих подданных. Однако же открываю. Уэйн, я просто пошутил.
Настало молчанье, и ветер свежел, расчищая небо, и занимался бледный рассвет. Наконец Уэйн медленно выговорил:
– Значит, для тебя это была пустая шутка?
– Да,– коротко отвечал Квин.
– И значит, когда ты измыслил,– задумчиво продолжал Уэйн,– армию Бейзуотера и хоругвь Ноттинг-Хилла, ты даже отдаленно не предполагал, что люди пойдут за это умирать?
– Да нет,– отвечал Оберон, и его круглое, выбеленное рассветом лицо светилось простоватой искренностью,– ничуть не предполагал.
Уэйн спустился к нему и протянул руку.
– Не перестану благодарить тебя,– сказал он звенящим голосом,– за то добро, которое ты нехотя сотворил. Главное я уже сказал тебе, хотя и думал, что ты – это не ты, а насмешливый голос того всевластья, которое древнее вихрей небесных. А теперь я скажу доподлинно и действительно. Нас с тобою, Оберон Квин, то и дело называли безумцами. Мы и есть безумцы – потому что нас не двое, мы с тобою один человек. А безумны мы потому, что мы – полушария одного мозга, рассеченного надвое. Спросишь доказательства – за ним недалеко ходить. Не в том даже дело, что ты, насмешник, был в эти тусклые годы лишен счастия быть серьезным. И не в том, что мне, фанатику, был заказан юмор. Мы с тобой, различные во всем, как мужчина и женщина, мы притязали на одно и то же. Мы – как отец и мать Хартии Предместий.
Квин поглядел на груду листьев и ветвей, на поле кровавой битвы в утренних лучах, и наконец сказал:
– Ничем не отменить простое противоречие: что я над этим смеялся, а ты это обожал.
Восторженный лик Уэйна, едва ли не богоподобный, озарил ясный рассвет.
– Это противоречие теряется, его снимает та сила, которая вне нас и о которой мы с тобой всю жизнь мало вспоминали. Вечный человек равен сам себе, и ему нет дела до нашего противоречия, потому что он не видит разницы между смехом и обожанием; тот человек, самый обыкновенный, перед которым гении, вроде нас с тобой, могут только пасть ниц. Когда настают темные и смутные времена, мы с тобой оба необходимы – и оголтелый фанатик, и оголтелый насмешник. Мы Возместили великую порчу. Мы подарили нынешним городам ту поэзию повседневности, без которой жизнь теряет сама себя. Для нормальных людей нет между нами противоречия. Мы – два полушария мозга простого пахаря. Насмешка и любовь неразличимы. Храмы, воздвигнутые в боголюбивые века, украшены богохульными изваяниями. Мать все время смеется над своим ребенком, влюбленный смеется над любимой, жена над мужем, друг – над другом. Оберон Квин, мы слишком долго жили порознь: давай объединимся. У тебя есть алебарда, я найду меч – пойдем же по миру. Пойдем, без нас ему жизни нет. Идем, уже рассветает.
И Оберон замер, осиянный трепетным светом дня. Потом отсалютовал алебардой, и они пошли бок о бок в неведомый мир, в незнаемые края.
[1]
Беллок Джозеф Хилэр (1870-1953) английский поэт, писатель, историк, ближайший друг Честертона.
[2]
Уэллс Герберт Джордж (1866-1946) – английский писатель-фантаст; его технократические утопии и языческую веру в «Человека Технического» Честертон высмеивал в эссе «Герберт Уэллс и великаны» («Еретики», 1905), а также в главе «Человек из пещеры» («Вечный человек», 1925).
[3]
Эдвард Карпентер (1844-1929) – английский писатель, проповедник и мыслитель, сторонник социал-реформистской программы У. Морриса; предвосхищая трагические последствия технического прогресса, ратовал за возврат к природе и крестьянскому труду.
[4]
Толстой и иже с ним… – Льву Толстому (1828-1910) Честертон посвятил эссе «Толстой и культ опрощения» и некоторые другие.
[5]
Сесил Родс (1853-1902) – британский путешественник, финансист и государственный деятель; возглавлял военные действия против буров, коренного населения Британской Южной Африки.
[6]
Бенджамин Кидд (1858-1917) – английский экономист и социолог, в своем труде «Социальная эволюция» (1894) рассматривал вопросы социальной прогностики.
[7]
Сидней Уэбб (1859-1947) – английский экономист, социал-реформатор и историк, член лейбористской партии.
[8]
Макс Бирбом (1872-1956) – английский карикатурист, писатель, сатирик, литературный критик. Близкий друг Честертона и Б. Шоу.
[9]
…звали Оберон Квин.– По мнению многих исследователей, прототипом этого героя послужил Макс Бирбом.
[10]
…бронзовый Данте.– Речь идет о бронзовом бюсте итальянского поэта Данте Алигьери, отлитого с его посмертной маски и хранящегося в Национальном музее (Неаполь).
[11]
Желтая бумага и красная тряпка… Символика Никарагуа. – Желтый и красный цвета – на флагах таких латиноамериканских государств, как Гайана и Боливия; цветовая символика Никарагуа – синее с белым.
[12]
Никарагуа покорили, как были покорены Афины… как изничтожили Иерусалим.– Здесь писатель оказывается провидцем, предрекая высадку американского морского десанта в Никарагуа через четыре года после выхода романа в свет.
[13]
Флаг и герб Никарагуа.– На гербе Никарагуа изображен колпак свободы, надетый на шест, и символическая горная цепь, уходящая в море.
[14]
…различие между Стюартами и Ганноверцами.– Речь идет о двух королевских династиях Великобритании: Стюарты правили с 1603 по 1714 г.; Ганноверы – с 1714 по 1837 г.
[15]
Сохо – район в центре Лондона.
[16]
Мейдстоун – район в графстве Кент в шести километрах к юго-востоку от Лондона; старинная резиденция норманских архиепископов.
[17]
Кенсингтон-Гарденз – большой парк в Лондоне, заложен в 1728– 1731 гг., примыкает к Гайд-Парку.
[18]
Чешир – графство на северо-западе Англии, граничит с Уэлльсом.
[19]
«Кто потерпит Гракхов, сетующих на мятеж?» – Ювенал, «Сатиры», ii, 24. Букв.: кто бы стал терпеть человека, нетерпимого к тем ошибкам других, которыми страдает он сам.
[20]
…завиральными идейками насчет городских парков.– Речь идет о проектах Джонатана Каминс Кэрра, ландшафтного архитектора, впервые применившего красный кирпич для отделочных работ в Бедфорд-Парке, любимом лондонском уголке Честертона.
[21]
…к древнему Кенсингтонскому дворцу, королевской резиденции.– Речь идет об одном из королевских дворцов в Лондоне, где и по сей день живут некоторые члены королевской семьи.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.