Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна Страница 34

— Ах вы наглые маленькие мерзавцы!

Ещё до того, как он успел закончить эту фразу, они бросились на него и начали молотить кулаками везде, куда только могли достать. Он яростно отбивался, но не мог бить в полную силу, потому что они были слишком близко от него. Но с точки зрения силы шансы всё равно были неравные, и уже через минуту Том кувырком полетел назад через скамейку, а Флэшмен со злобной усмешкой повернулся, чтобы сокрушить Иста. Но тут Диггс вскочил со стола, на который уселся перед этим.

— Стоп, — закричал он, — первый раунд окончен, полминуты перерыва!

— А ты какого … вмешиваешься? — огрызнулся Флэшмен, который уже начинал трусить.

— Я арбитр, я же сказал, — сказал Диггс, ухмыляясь и прищёлкивая своими длинными красными пальцами, — это нечестно, когда ты дерёшься с каждым из них по очереди. Ты готов, Браун? Время вышло!

И они кинулись на него снова. Они понимали, что их наилучший шанс — это ближний бой, а Флэшмен совсем взбесился и потерял голову: он схватил Иста за горло и старался повалить его на окованный железом стол; тут Том обхватил его за талию и, вспомнив бросок, которому научил его Гарри Уинбурн дома, в Долине Белой Лошади, сделал подножку и перебросил вперёд весь свой вес. Мгновение все трое балансировали в воздухе, а потом рухнули на пол, причём Флэшмен стукнулся головой о скамейку.

Оба младших мальчика тут же вскочили на ноги, но Флэшмен лежал неподвижно. Тогда они испугались. Том наклонился над ним и закричал, вне себя от страха:

— Он истекает кровью! Ист, Диггс, скорее, он умирает!

— Как бы не так, — сказал Диггс, не спеша вставая со стола, — он прикидывается. Просто боится драться дальше.

Ист был напуган не меньше Тома. Диггс приподнял голову Флэшмена, тот застонал.

— В чём дело? — заорал Диггс.

— Трещина в черепе, — всхлипнул Флэшмен.

— Я побегу за экономкой, — закричал Том. — Ой, что же делать?

— Чепуха! Только кожа рассечена, — сказал безжалостный Диггс, ощупывая ему голову. — Холодная вода и кусочек тряпки — вот и всё, что ему нужно.

— Отпусти меня, — буркнул Флэшмен, садясь. — Не нужна мне ваша помощь.

— Нам правда очень жаль, — начал Ист.

— Подавитесь вы своей жалостью, — ответил Флэшмен, прижимая к больному месту носовой платок. — Вы за это заплатите оба, я вам обещаю.

И он вышел из холла.

— По-моему, он всё-таки не очень сильно поранился, — сказал Том со вздохом облегчения, глядя, как бодро шагает его враг.

— Конечно, нет, — сказал Диггс, — и вы увидите — больше он вас не тронет. Слушай, а у тебя тоже голова разбита — весь воротник в крови.

— Правда? — сказал Том, щупая рукой. — А я и не знал.

— Скорее застирай, а то испортишь куртку. А у тебя глаз подбит, Скороход, иди-ка лучше промой его холодной водой.

— Если за такую цену мы покончили с нашим старым другом Флэши, то мы ещё дешёво отделались, — сказал Ист, и они пошли наверх промывать раны.

Они действительно покончили с Флэшменом в том смысле, что больше он их и пальцем не тронул, но зато прикладывал все усилия, чтобы нанести им весь возможный вред, на который только были способны его злобное сердце и ядовитый язык. Стоит лишь швырять достаточно грязи, и сколько-нибудь да прилипнет; так и получилось с пятым классом и со старшими в целом, с которыми Флэшмен в большей или меньшей степени общался, а они — нет. Он сумел сделать так, чтобы они оказались в немилости, и это продолжалось ещё некоторое время после того, как сам подстрекатель исчез из школьного мира навсегда. Это событие, о котором долго молилась вся мелкота, произошло через несколько месяцев после вышеописанной стычки. Как-то летним вечером Флэшмен угощался пуншем с джином в трактире в Браунсовере, и, превысив свой обычный лимит, отправился домой изрядно навеселе. По дороге ему встретилась пара друзей, которые возвращались после купания, он предложил им выпить по стакану пива, и они согласились, поскольку погода стояла жаркая, и им хотелось пить, а о том, сколько спиртного Флэшмен уже успел принять на борт, они и понятия не имели. В результате Флэшмен напился как свинья; они пытались отвести его домой, но увидели, что это невозможно, поэтому наняли двух человек, чтобы его отнесли на куске плетня. По пути им встретился один из преподавателей, и они, естественно, бросились бежать. Бегство части процессии возбудило его подозрения, а ангел-хранитель фагов надоумил осмотреть груз, а после осмотра лично препроводить его в Школьный корпус. Доктор, который уже давно присматривался к Флэшмену, выгнал его на следующее же утро.

Зло, которое делают люди, и взрослые, и мальчишки, живёт и после них; Флэшмена не стало, но, как уже было сказано, наши герои всё ещё ощущали на себе последствия его ненависти. Кроме того, именно они были зачинщиками забастовки против незаконного использования труда фагов. Причина была вполне справедливой, а борьба успешной; но даже лучшие представители пятого класса, которые никогда не заставляли младших прислуживать или сразу же бросили это дело, всё же не могли не иметь зуб против первых повстанцев. В конце концов, поражение потерпел их класс, хотя и на законных основаниях; настолько законных, что они сами сразу же признали это и не подключились к борьбе, — потому что, если бы все они присоединились к Флэшмену и его шайке, мятежникам пришлось бы сдаться сразу же. В целом, они были рады, что поступили так, и что сопротивление, оказанное их одноклассникам, достигло успеха, потому что чувствовали, что закон и порядок от этого только выиграли, — но простить зачинщиков так сразу не могли. «Эти юные мошенники, того и гляди, скоро совсем обнаглеют», — таково было общее мнение.

Вот так оно всегда и бывает, дорогие мои мальчики. Если бы сам Архангел Гавриил спустился с небес и возглавил борьбу против самых подлых и неправедных кругов, под гнётом которых стонет этот бедный старый мир, он наверняка потерял бы свою репутацию на многие годы, а то и на целые столетия, и не только среди их сторонников, но и среди вполне респектабельной массы людей, которых сам же и освободил. Его перестали бы приглашать к обеду, не разрешали бы печатать в газетах свои имена рядом с его именем, а говоря о нём у себя в клубе и прочих общественных местах, тщательно следили бы, как бы не сболтнуть чего лишнего. Что же говорить о простых смертных вроде Кошута, Гарибальди или Мадзини,[104] которые при всей своей храбрости могут и заблуждаться, и удача в борьбе за правое дело сопутствует им не всегда? В их броне найдётся не одна брешь, доступная для ударов добропорядочных людей с крупными банковскими счетами, раскинувшихся в шезлонгах. Но вы — смелые и отважные мальчики, шезлонги вам не по вкусу, и у вас нет не банкиров, ни банковских счетов. Вы хотите только одного — быть на правой стороне; поэтому не забывайте, что большинство, и особенно респектабельное большинство, бывает не право в девяти случаях из десяти; и если вы видите, как взрослый или мальчик борется на стороне слабых, то, как бы сильно он ни заблуждался и какие бы ошибки ни делал, вы не должны присоединяться к хору осуждающих его голосов. Если вы не можете присоединиться к нему и помочь или дать дельный совет, то помните, по крайней мере, что он нашёл в этом мире что-то такое, за что стоит бороться и страдать, а это как раз то, что должны сделать вы сами; и поэтому думайте и говорите о нём с уважением.

Вот так Том, Ист, Головастик и ещё некоторые стали этакими юными исмаилитами,[105] пребывающими в вечном противостоянии со всеми. О том, как началась их война с учителями и с пятым классом, уже было сказано, примерно то же самое произошло и с шестым. Они видели, что старосты боятся пятого класса или поддерживают его и не выполняют свои обязанности; поэтому они их не уважали, а если подчинялись, то не по доброй воле. Одно дело убирать кабинеты для героев вроде старшего Брука, и совсем другое — для таких, как Снукс и Грин, которые и в футболе особой храбрости не проявляли, и порядок в коридорах по вечерам поддерживать не могли. Поэтому свои обязанности фагов они выполняли кое-как, лишь бы только избежать взбучки, а часто не делали и этого, и заработали себе репутацию строптивых и нерадивых фагов. Их имена то и дело всплывали в разговорах в комнате пятого класса после ужина, когда обычно обсуждались такого рода дела.

— Слушай, Грин, — начал однажды вечером Снукс, — этот новенький, Гаррисон — он твой фаг?

— Да, а что?

— Я знал его ещё дома и хотел бы взять себе. Хочешь, поменяемся?

— А кого ты мне дашь?

— Давай посмотрим: Виллис, Джонсон — нет, этих я дать не могу. А вот Иста — пожалуй, могу тебе его дать.

— Ишь, какой умный нашёлся! — ответил Грин. — Давай лучше так: я дам тебе за Виллиса сразу двоих, если хочешь.

— Кого? — спрашивает Снукс.