Пелам Вудхаус - Дживс и феодальная верность; Тетки – не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом! Страница 34

– Ах, ты вот о чем! – Он беззаботно отмахнулся от моих слов. – Забудь об этом, приятель. Выкинь из головы, милый человек. Возможно, я тогда слегка и обозлился, но это дело прошлое.

– Точно? – недоверчиво переспросил я.

– Совершенно точно. Теперь я понимаю, что я перед тобой в большом долгу. Если бы не ты, я бы мог и сейчас еще быть помолвлен с этой несносной Флоренс. Спасибо тебе, Берти, дружище.

Ну, я ему ответил «пожалуйста», или «не стоит благодарности», или еще что-то в том же духе, но голова у меня шла кругом. Сначала пришлось рано встать к завтраку, потом Сыр Чеддер обозвал Флоренс «несносной» – понятное дело, я чувствовал себя словно в дурном сне.

– Я думал, ты ее любишь, – пробормотал я, растерянно тыкая вилкой в сосиску.

Он опять засмеялся. Только такая мясистая масса оптимизма, как Д’Арси Чеддер, способна столько смеяться в столь ранний час.

– Кто? Я? Нет, конечно. Может, мне и померещилось это когда-то… знаешь, бывают детские фантазии… но, когда она заявила, что у меня голова как тыква, завеса упала с моих глаз, и от этой фантазии тоже ничего не осталось. Тыква, видите ли. Могу сказать тебе, друг мой Берти, что есть люди – не буду называть имен, – которые находят мою голову величественной. Да-да, я знаю из надежного источника, что с такой головой я выгляжу как король среди людей. И это даст тебе приблизительное представление о том, какая на самом деле дурочка эта Флоренс Крэй, чтоб ей пусто было. Какое облегчение, что благодаря тебе я от нее избавился.

Он еще раз меня поблагодарил, и я еще раз ответил «пожалуйста», а может быть, «не стоит благодарности». Все плыло у меня перед глазами.

– Значит, ты не думаешь, – спросил я дрожащим голосом, – что, когда горячая кровь поостынет, может состояться примирение?

– Совершенно исключено.

– Один раз так уже было.

– Больше не будет. Теперь я знаю, что такое любовь, Берти. Говорю тебе, когда человек – который да останется безымянным – смотрит мне в глаза и говорит, что при первом взгляде на меня, хотя у меня тогда были усы, такие же гнусные, как твои, она ощутила удар вроде электрического, я испытываю душевный подъем, точно выиграл Хенлейнскую гонку «Бриллиантовое весло». Между мною и Флоренс все кончено и забыто. Она твоя, старик. Бери ее, дружище, бери ее.

Ну, я, естественно, сказал ему «большое спасибо» или что-то в этом роде, но он уже не слушал. Его позвал серебристый голос, и он, задержавшись еще на миг, чтобы доесть остатки окорока, пулей вылетел из комнаты с раскрасневшимся лицом и сияющими глазами.

А я остался с тяжелым сердцем в груди и с беконом и сосисками, обратившимися в пепел у меня во рту. Я понимал, что это конец. Самому ненаблюдательному человеку было бы очевидно, что Д’Арси Чеддер подвел черту. Акции «Морхед, привилегированные» растут, акции «Крэй, обыкновенные» идут вниз и не имеют спроса.

А я-то надеялся, что со временем здравый смысл возобладает, эти два разлученных сердца раскаются и решат попытать удачу еще разок, а я тем самым опять буду спасен. Но увы, этому не бывать. Бертрам попался с потрохами. Придется ему все-таки испить горькую чашу до дна.

Я взял себе вторую чашку кофе – она показалась мне той самой горькой чашей. Но тут в столовую вошел Л. Дж. Троттер.

В моем ослабленном состоянии мне меньше всего улыбалось сейчас беседовать с Троттерами, но, если сидишь в столовой с кем-то один на один, разговор, так или иначе, неизбежен, и, пока Троттер наливал себе чай, я заметил, что сегодня прекрасная погода, и порекомендовал взять сосисок с беконом.

Реакция его была неожиданной: он задрожал весь с головы до ног.

– Сосиски? – переспросил он. – Бекон? – переспросил он. – Не говорите со мной о сосисках и беконе, – простонал он. – У меня обострилась диспепсия.

Что ж, если ему угодно было обсуждать на людях боли в животе, я готов предоставить ему терпеливое ухо. Но он перескочил на другую тему.

– Вы женаты? – спросил он. Я страдальчески поморщился и объяснил, что пока еще нет. – И не женитесь, если имеете хоть крошку здравого смысла. – На минуту он в мрачном молчании завис над чашкой чаю. – Вам известно, что происходит, когда вы женитесь? Вами помыкают. Вам больше не принадлежит даже собственная душа. Вы становитесь нулем у себя в доме.

Должен признаться, что я удивился той открытости, с какой он посвящал малознакомого человека в свои семейные дела. Но я отнес это на счет его обострившейся диспепсии. Животные колики вполне могут лишить страдальца способности уравновешенного суждения.

– Съешьте яйцо, – посоветовал я, ведь я же не чудовище бессердечия.

Он позеленел и скрутился двойным узлом.

– Не говорите, чтобы я ел яйцо! Не советуйте, что мне есть! Я на яйца и смотреть не могу, такое со мной творится. Это все чертова французская кухня. Погибель для пищеварения. А вы говорите – жениться, – вернулся он к первоначальной теме. – Не толкуйте мне о женитьбе. Не успеешь жениться, как на тебя уже навешивают пасынков, которые отращивают бакенбарды и не желают работать. Единственная их работа – это, видите ли, писать стишки про закат. Пфу!

Я человек довольно проницательный, и у меня возникло подозрение, что, возможно, он намекает на своего пасынка Перси. Однако проверить это подозрение я не успел, так как в столовую уже набились люди, общим числом примерно двадцать девять – такова, как известно, сейчас средняя цифра насельников загородного дома, выстраивающихся в очередь за кормежкой. Вошла тетя Далия и взяла себе яичницу. Появилась миссис Троттер и взяла колбасу. Перси и Флоренс взяли: он – ломоть ветчины, она – порцию жареной пикши. Дяди Тома не было видно, из чего следовало, что он завтракает в постели – это его обычная манера: когда в доме гости, у него на них не хватает сил, пока он как следует не подкрепится.

Присутствующие расселись, склонили головы над тарелками, растопырили локти и занялись завтраком, когда явился Сеппингс с утренними газетами, после чего застольная беседа, и прежде не особенно оживленная, совсем замерла. И к этой безмолвной аудитории теперь присоединился еще некто, мужчина ростом добрых семи футов, с квадратным подбородком, с волевым лицом, в центре которого просматривались небольшие усики. Я давно не видел Родерика Спода, однако узнал его без труда. У него такая примечательная наружность, что, раз увидев, не забудешь никогда.

Мне он показался слегка бледноват, можно было подумать, что с ним недавно случился приступ головокружения, в результате которого он упал и ударился головой об пол. Голосом для него довольно слабым он произнес: «Доброе утро», – и тетя Далия оторвала взгляд от номера «Дейли миррор».

– Лорд Сидкап! – воскликнула она. – Вот уж не ожидала, что вы окажетесь в силах спуститься к завтраку! Вы уверены, что это разумно? Вы уже лучше себя сегодня чувствуете?

– Значительно лучше, благодарю вас, – храбро отозвался он. – И шишка почти совсем опала.

– Я очень рада. Это действие холодных компрессов. Я так и думала, что они помогут. Лорд Сидкап, – объяснила тетя сидевшим в столовой, – вчера вечером упал и сильно ушибся головой. По-видимому, у него случился приступ головокружения. В глазах вдруг почернело, не правда ли, лорд Сидкап?

Он кивнул – и тут же, похоже, раскаялся, так как болезненно поморщился, совсем как бывает со мной, когда необдуманно тряхнешь головой наутро после попойки у «Трутней».

– Да, – подтвердил он. – Чрезвычайно странная история. Я стоял и чувствовал себя вполне нормально – даже можно сказать, лучше не бывает, – и вдруг меня словно что-то ударило сзади по затылку. Больше я ничего не помню до той минуты, когда уже очутился у себя в комнате и вы поправляете у меня под головой подушку, а ваш дворецкий наливает мне прохладительный напиток.

– Да, такова жизнь, – философически заметила тетя Далия. – Да-да, так всегда бывает. Сегодня мы здесь, а завтра нас уже нет, как я часто говорю… Берти, несносный мальчишка. Выйди отсюда со своей сигаретой. От нее запах как от навозной кучи.

Я встал – почему бы не исполнить просьбу? – и уже подошел было к стеклянной двери в сад, как вдруг из уст миссис Троттер вырвался звук, который я бы определил как сиплый визг. Вам никогда не случалось наступить на невидимую кошку? Вот что-то в этом же роде. Я оглянулся и увидел, что лицо у нее сделалось почти таким же красным, как у тети Далии.

– Не может быть! – визжала она, глядя на развернутый лист «Таймс», который ей достался при давешнем разборе газет, и выражение у нее на лице было такое, с каким житель Индии мог бы смотреть на кобру, если бы обнаружил ее утром на дне ванны.

– Подумать только!.. – Дальше язык отказался ей подчиняться.

Со своей стороны Л. Дж. Троттер устремил на супругу взгляд, каким кобра могла бы посмотреть на жителя Индии, помешавшего ей принимать утреннюю ванну. Его можно было понять. Человек, страдающий диспепсией, без того не пользующийся сочувствием собственной жены, не может благосклонно слушать, как эта самая жена верещит за завтраком, будто ее режут.