Итало Звево - Дряхлость Страница 34

Стефано с жаром заверил, что заслуживает это доверие. Он пообещал, что в тот день, когда во время сеанса с Анджолиной забудет об искусстве хотя бы на миг, то сразу же выставит её за дверь. Эмилио имел слабость принять это обещание.

На следующий день Балли пришёл к Эмилио, чтобы отчитаться о первом сеансе. Стефано работал, как вол, и не мог пожаловаться на Анджолину, которая, находясь в неудобной позе, всё же терпела, сколько могла. Она ещё не прочувствовала эту позу, — но Балли не терял надежду на успех. Он был ещё больше влюблён в свой проект, чем раньше. Ещё иосемь или девять сеансов у него даже не будет времени, чтобы обменяться хотя бы словом с Анджолиной.

— Когда я заколеблюсь и остановлюсь в работе, то обещаю, что мы будем говорить только о тебе. Так что держу пари, что она полюбит тебя всем сердцем.

— Более того, это будет замечательно, — ответил Эмилио, — так как, разговаривая с ней обо мне, ты ей так надоешь, что она не полюбит и тебя.

Следующие два дня Эмилио не мог видеть Анджолину и встретился с ней только в воскресенье в середине дня в студии Балли. Он застал их за работой.

Студия Стефано была ничем иным, как большим складом. Он оставил в ней всё отвечающим старому назначению и не хотел видеть её элегантной. Плитки мощёного пола были плохо подогнаны друг к другу, как будто здесь постоянно разгружались тюки с товаром. Только в середине пола зимой большой ковёр спасал ноги скульптора от прикосновения с землёй. Стены были грубо побелены, и тут и там на штативах крепились нагромождённые глиняные или гипсовые фигуры, которые вызывали восхищение. Тем не менее, хозяин не пренебрегал и удобствами. Температура оставалась вполне комфортной благодаря пирамидальной печке. В студии также было огромное количество стульев и кресел разных размеров, их элегантная форма отчасти лишала помещение признаков склада. Эти стулья и кресла сильно разнились каждый с каждым, потому что Балли говорил, что ему нужно отдыхать комфортно, вынашивая в голове свои идеи. Он даже ощущал потребность в стульях, которых у него ещё не было. Анджолина позировала ему на подставке, укреплённой мягкими белыми подушками. Стоя на стуле рядом с другой вращающейся подставкой, над едва начатой фигурой работал Балли.

Увидев Эмилио, Стефано спрыгнул со стула для того, чтобы его тепло поприветствовать. Анджолина также поменяла свою позу и села на белоснежные подушки. Она в свою очередь тоже любезно поприветствовала Эмилио. Так давно не виделись. Она нашла, что Брентани немного бледен. Может, ему нездоровится? Эмилио не смог выказать признательность за такие проявления любви. А вдруг она хотела продемонстрировать благодарность за то, что он оставлял её наедине с Балли?

Стефано остановился напротив своей работы:

— Тебе нравится?

Эмилио пригляделся. На бесформенном основании была расположена получеловеческая фигура на коленях с прикрытыми одеждой плечами. Судя по форме и положению, это были плечи Анджолины. На данном этапе работы в композиции было что-то трагическое. Может быть, фигура была погребена в глине и прилагала ужасные усилия, чтобы освободиться. Даже голова, в которой несколькими прикосновениями большого пальца были очерчены виски и лоб, казалась черепом, аккуратно покрытым землёй с тем, чтобы скрыть крик.

— Смотри, как всё зарождается, — сказал скульптор, бросая ласкающий взгляд на своё творение. — Идея уже воплощена, не хватает только формы.

Но эту свою идею видел только сам Балли. Можно было догадаться только о каком-то неуловимом замысле. Из этой глины должна Пыла выйти мольба человека, который стал верующим только на мгно-иение и который уже никогда не станет таковым впредь. Балли объяснил и задуманную им форму. Основание останется прежним, а фигура будет отделана вплоть до волос, которые он расположит с кокетством парикмахера. Эти волосы предназначались для отказа от молитвы, которую выражало лицо.

Анджолина вернулась к своей позе, а Балли к работе. В течение получаса она позировала вполне умело, изображая мольбу, как ей указал скульптор, для того, чтобы на её лице было выражение просьбы. Но Стефано это выражение не понравилось, и только Эмилио заметил появившуюся мину отвращения на лице Стефано. Эта монахиня не умела молиться. Вместо того, чтобы смотреть жалобно, она постоянно упрямо поднимала глаза вверх. Анджолина кокетничала с Синьором Богом.

Усталость Анджолины стала проявляться со временем в затруднённом дыхании. Балли совсем не догадывался об этом, будучи погруженным в важный этап работы: безжалостно склонял голову бедняжки на правое плечо.

— Сильно устала? — спросил Эмилио Анджолину, и в то время, как Балли его не видел, погладил её нежно и поддержал на несколько секунд подбородок.

Она поцеловала его руку, но не изменила своё положение.

— Я могу потерпеть ещё немного.

О, как это было восхитительно — жертвовать собой ради произведения искусства. Если бы Эмилио был художником, то расценил бы такое самопожертвование как доказательство любви.

Вскоре Балли согласился на короткую передышку. Он сам в ней, конечно, не нуждался и, тем временем, стал заниматься основанием. В споём длинном плаще Стефано имел вид священника. Анджолина, сидя рядом с Эмилио, смотрела на скульптора с недовольством и, в то же иремя, с восхищением. Он был красив, со своей элегантной бородой с проседью, но с отблесками золота; ловкий и сильный, он скакал вокруг статуи, сохраняя равновесие своё и статуи, и являлся воплощением умной работы. Даже Эмилио восхищался им, страдая от этого.

Скоро они вернулись к работе. Скульптор помял ещё немного голову статуи, не заботясь о том, что она могла потерять уже приобретённую форму. Он прибавлял глины с одной стороны и убавлял с другой. Можно было предположить, что он снимает копию с натурщицы, заметив, как часто он на неё смотрит, но Эмилио не казалось, что глина воспроизводит хоть какую-то черту лица Анджолины. Когда Стефано закончил работу, Эмилио сказал ему об этом, и скульптор научил его, как надо правильно смотреть. Сначала не было никакого сходства, но это только если смотреть на эту голову из одной точки.

Анджолина также всего этого не понимала, и ей даже не нравилось, что Балли считал, что изобразил её голову в этом бесформенном куске глины. Эмилио же теперь видел сходство и считал его очевиднейшим. Голова казалась заснувшей, неподвижная в своей прилегающей повязке, а ещё не вылепленные глаза казались закрытыми, но подразумевалось, что дыхание жизни собиралось оживить эту грязь.

Балли обернул фигуру мокрой простынёй. Он был удовлетворён своей работой и от этого весь возбудился.

Вышли все вместе. Искусство Балли было на самом деле единственной точкой соприкосновения двух друзей. Говоря об идее скульптора, они чувствовали, что становятся ближе друг другу, и в этот день их отношения носили действительно дружеский характер, чего не было уже давно. Поэтому из них троих, если кто и развлекался меньше всех, то это была Анджолина, ощущавшая себя почти что третьей лишней. Балли, которому не нравилось то, что его видят в такой компании на ещё светлых улицах, захотел, чтобы Анджолина шла впереди, что она и сделала, задрав презрительно свой носик. Балли постоянно говорил о статуе, в то время как Эмилио следил глазами за движениями девушки. Последние несколько часов не было места ревности. Балли лишь мечтал, а возвращался мысленно к Анджолине только для того, чтобы держаться от неё подальше, не шутил над ней и не обращался с ней грубо.

Становилось холодно, и скульптор предложил зайти в таверну и выпить тёплого вина. Увидев, что в ближайшей таверне стоит резкий запашище еды и табака, они решили остаться во внутреннем дворике. Сначала Анджолина, испугавшись холода, запротестовала, но затем, когда Балли сказал, что это очень оригинальная мысль, она завернулась в мантию и стала развлекаться наблюдением, как ею восхищаются люди, выходящие из тёплого помещения, и официант, который прибежал им услужить. Балли не замечал холода и смотрел в свой бокал, как будто в нём была спрятана его идея. Эмилио занялся отогреванием рук Анджолины, которые она ему протянула. Это был первый раз, когда она позволяла ему ласкать себя в присутствии Балли, и Эмилио наслаждался этим.

— Сладкая моя! — пробормотал он и приблизился к ней, чтобы поцеловать в щёку, которую она подставила для его губ.

Это был яркий, лазурный вечер. Ветер свистел над высоким домом, и они были от него защищены. Наглотавшись тёплого, ароматного напитка, они сопротивлялись этой суровой температуре почти целый час. Это был ещё один незабываемый эпизод для любви Эмилио. Этот тёмный внутренний дворик и на его территории их компания в конце длинного деревянного стола. И Анджолина, решительно оставленная ему Балли, была более чем покорная и любящая.

На обратном пути Балли рассказал, что этим вечером должен идти на бал-маскарад. У него был скучающий вид, когда он об этом Говорил. Но его просил явиться туда один друг, доктор медицины, которому для того, чтобы развлечься на балу, была нужна почтенная компания такого человека, как скульптор, для того, чтобы его клиенты легко простили ему присутствие в таком месте.