Вирджиния Вулф - Ночь и день Страница 35

Так она сидела минут пять, пытаясь отрешиться от тревог, как вдруг звякнул дверной колокольчик. Глаза Мэри просияли: она почему-то была уверена, что это Ральф. А потому не спешила открывать дверь: сначала надо было успокоиться, взять себя в руки. Но ее старания оказались излишни, потому что это был вовсе не Ральф, а Кэтрин и Уильям Родни. Первой ее мыслью было: как потрясающе они одеты. Рядом с ними она невольно почувствовала себя замарашкой и понятия не имела, чем их занять, равно не догадывалась и о целях этого визита. О помолвке она еще не слышала. Но когда минутное оцепенение прошло, даже обрадовалась: Кэтрин ей нравилась, более того, с ней можно было вести себя естественно.

— Мы проходили мимо и увидели свет в вашем окне, вот и решили зайти, — объяснила Кэтрин. Она стояла прямая, как струнка, и казалась очень высокой, красивой и беспечной.

— Мы ходили смотреть картины, — сказал Уильям. — О Боже! — воскликнул он, оглядываясь по сторонам. — Эта комната напомнила мне об одной из самых тягостных минут моей жизни — когда я делал доклад, а вы все сидели рядом и потешались надо мной. Особенно Кэтрин. Я прямо чувствовал, как она злорадствует при каждой моей ошибке. Одна мисс Датчет пожалела меня. Мне кажется, без ее поддержки я бы не выжил.

Усевшись, он снял бледно-желтые перчатки и принялся постукивать ими по коленям. Его жизнелюбие подкупает, подумала Мэри, хоть он и смешной. Одна внешность чего стоит. Взгляд его темных, навыкате, глаз казался слишком суетливым, а губы едва заметно подрагивали, как будто он все время порывается что-то сказать, но не решается.

— Мы смотрели старых мастеров в галерее Графтона, — сказала Кэтрин, не обращая внимания на Уильяма и прикуривая предложенную ей сигарету. Она откинулась на спинку стула, окутанная облачком дыма, которое, казалось, еще больше отдаляло ее от остальных.

— Верите ли, мисс Датчет, — продолжал Уильям, — Кэтрин не любит Тициана. Не любит абрикосы, не любит груши, не любит зеленый горошек. Она любит элгиновские мраморы и серые пасмурные дни. Типичный пример холодной северной натуры. Я сам из Девоншира…

Может, они поссорились, предположила Мэри, и решили у нее пересидеть бурю? Или обручились? Или Кэтрин ему только что отказала? Мэри терялась в догадках.

Кэтрин вынырнула из облака дыма, стряхнула пепел в камин и бросила на своего раздраженного спутника странный озабоченный взгляд.

— Простите, Мэри, — робко сказала она, — не могли бы вы угостить нас чаем? Мы зашли в одну кондитерскую, но там оказалось полно народу, а в другой играл оркестр, и, кстати, картины большей частью были очень скучные, что бы ты ни говорил, Уильям. — Последние слова были произнесены светским тоном, без особой нежности.

Мэри удалилась в кухню готовить чай.

«Чего ради они ко мне пожаловали?» — спрашивала она у своего отражения в маленьком зеркале, висевшем над раковиной. Но сомнения ее вскоре рассеялись: когда она вернулась в гостиную с чайником и чашками, Кэтрин, вероятно по просьбе Уильяма, сообщила ей о помолвке.

— Уильям предположил, что, может, вы не знаете. Мы собираемся пожениться.

Мэри поспешила их поздравить, но обнаружила, что пожимает руку только Уильяму, Кэтрин же словно отгородилась от них: придвинула к себе чайник и явно решила за ними поухаживать.

— Если я правильно понимаю, — сказала Кэтрин, — сначала в чашки наливают кипяток? Уильям, у тебя есть какой-нибудь собственный способ заваривать чай?

Мэри показалось, что Кэтрин таким образом пытается скрыть волнение, и если так, то это ей удалось идеально. О помолвке больше никто не вспоминал. Можно было подумать, Кэтрин сидит у себя в гостиной — так просто, играючи она справилась с ситуацией, направив беседу в нужное русло. И вскоре Мэри, к своему большому удивлению, уже увлеченно обсуждала с Уильямом картины старых итальянских мастеров, а Кэтрин тем временем разливала чай, разрезала пирог, один кусок положила Уильяму на тарелку и не вмешивалась в разговор более чем это было необходимо. С видом хозяйки она передала Мэри чашку с блюдцем, точно это ее фамильный сервиз. Но все это выглядело до того естественно, что Мэри ничуть не обиделась, напротив, она даже из чувства признательности в какой-то момент положила руку на колено Кэтрин. Может, в этом стремлении контролировать все и вся по-своему выражалось материнское чувство? И если учесть, что Кэтрин вскоре предстоит выйти замуж, мысль о материнских чувствах вызвала у Мэри нежность и отчасти даже благоговение. Кэтрин казалась намного старше и куда более опытней ее.

Тем временем Родни говорил не умолкая. И если внешность его производила скорее отталкивающее впечатление, то обширность его познаний стала для Мэри приятной неожиданностью. Он много всего знал о картинах и, если нужно было, для верности заглядывал в блокноты, которые держал под рукой. Он сравнивал различные экспонаты из разных галерей и отвечал на ее вопросы обстоятельно и со знанием дела, для пущей важности постукивая тростью по каминной решетке. Она была потрясена.

— Твой чай, Уильям, — спокойно произнесла Кэтрин.

Он сделал передышку, послушно глотнул чаю и продолжил разговор.

И тут Мэри догадалась, что Кэтрин, в тени широкополой шляпки, в облаке дыма и ореоле загадочности, на самом деле улыбается, причем совсем не по-матерински.

Она говорила о простых вещах, но ее слова, даже «Твой чай, Уильям», — звучали нежно и осторожно — так ставит лапки персидский кот, пробираясь меж фарфоровых статуэток. Второй раз за этот день Мэри столкнулась с какой-то непостижимой чертой в характере человека, к которому испытывала симпатию. И ей пришло в голову, что если бы она была помолвлена с Кэтрин, то и она тоже вскоре стала бы подтрунивать над ней, как это, по-видимому, делает Уильям. И все же в голосе Кэтрин звучало смирение.

— Интересно, как ты находишь время для изучения всех этих картин и книг? — спросила она.

— Как нахожу время? — Уильяму, заметила Мэри, понравился этот маленький комплимент. — Ну, я даже в поездках не расстаюсь с блокнотом. И первым делом с утра пораньше спрашиваю, как пройти к картинной галерее. Потом, я вижусь с разными людьми, беседую с ними. У меня в конторе есть один человек, он абсолютно все знает о фламандской школе. Я тут рассказывал мисс Датчет о фламандской школе, так вот, многое я узнал от него — Гиббонс его зовут. Тебе обязательно надо с ним познакомиться, мы пригласим его на ланч. А то, что Кэтрин якобы дела нет до искусства, — пояснил он для Мэри, — так это просто поза, мисс Датчет, одна из многих. Вы не знали, что она позерка? Притворяется, что не читала Шекспира. А зачем ей читать Шекспира, если она и есть Шекспир — вернее, Розалинда. — И хихикнул.

Почему-то этот комплимент покоробил Мэри своей пошлой старомодностью. Мэри вся вспыхнула, как будто он произнес слово «женский пол» или «дамочки». Видимо, от волнения Родни продолжал в том же духе:

— Она достаточно знает — достаточно для любых достойных целей. На что вам, женщинам, образование, когда у вас есть другое… я бы даже сказал: все. Оставьте и нам хоть что-нибудь, а, Кэтрин?

— Что тебе оставить? — переспросила Кэтрин, которая, по-видимому, отвлеклась на минуту. — Я думаю, нам пора идти…

— Ах да, леди Феррилби обещала зайти к нам на ужин. Нет, опаздывать не годится, — сказал Родни, поднимаясь. — Вы знакомы с Феррилби, мисс Датчет? Среди их имений Трантемское аббатство, — добавил он, как будто это многое объясняло. — И если Кэтрин сегодня ее очарует, может, они пустят нас пожить там в медовый месяц.

— Согласна, это веская причина. Иначе я бы не выдержала: она такая зануда, — сказала Кэтрин. — По крайней мере, — добавила она, словно оправдываясь за излишнюю резкость, — мне нелегко найти с ней общий язык.

— Потому что ты считаешь, что кто-то другой должен об этом позаботиться. Как-то она молчала весь день, — сказал он, обращаясь к Мэри. — Вы никогда не замечали? Иногда, когда мы остаемся наедине, я засекаю время, — он посмотрел на большие золотые часы и постучал ногтем по стеклу, — между одной ее фразой и следующей. Однажды насчитал десять минут и двадцать секунд, и тогда, верите ли, она сказала «хм».

— Мне правда жаль, — сказала Кэтрин, — я знаю, это вредная привычка, но в конце концов, когда ты дома…

Окончания фразы Мэри не услышала — судя по всему, оно было отсечено хлопаньем входной двери. Но она живо представила, как Уильям на лестнице пытается найти очередной изъян в своей избраннице. Секундой позже дверной звонок снова звякнул — Кэтрин забыла на стуле свою сумочку. Она быстро нашла ее, подхватила, но, помедлив у двери, заговорила уже совсем другим тоном:

— Мне кажется, помолвка плохо сказывается на человеке. — Она потрясла сумочкой, в которой звякнули монеты, как будто сказанное относилось исключительно к ее забывчивости. Однако замечание озадачило Мэри — похоже, за этим стояло что-то еще; как странно переменилось ее поведение, когда Уильям ушел и не мог ее слышать, — и Мэри невольно посмотрела на нее с удивлением, ожидая разъяснений.