Оноре Бальзак - Крестьяне Страница 35

Сын суланжского сборщика податей, он же племянник содержателя почтовой станции г-на Гербе, занимал важное место судебного следователя при виль-о-фэйском суде. Третий судья, сын нотариуса Корбине, был, разумеется, предан и душой и телом всесильному мэру. Наконец, помощником судьи был сын жандармского поручика молодой Вигор. Сибиле-отец, служивший секретарем суда с момента его учреждения, выдал свою сестру замуж за Вигора, жандармского поручика в Виль-о-Фэ. Старик Сибиле, отец шестерых детей, приходился свойственником отцу Гобертена по жене своей, урожденной Гобертен-Валля.

Полтора года тому назад оба депутата, г-н де Суланж и председатель Гобертен, соединенными усилиями создали для второго сына секретаря Сибиле место полицейского комиссара в Виль-о-Фэ.

Старшая дочь Сибиле вышла замуж за учителя, г-на Эрве, школа которого в связи с этим браком была преобразована в коллеж, и теперь в Виль-о-Фэ уже год был свой собственный коллеж.

Третий Сибиле, старший писец у нотариуса Корбине, собирался купить контору своего патрона и ждал только денежного поручительства от Судри, Гобертенов и Леклерков.

Последний сын секретаря служил в управлении государственными имуществами, но ему была обещана должность сборщика в управлении косвенными налогами, когда занимавший это место чиновник выслужит срок для получения пенсии и выйдет в отставку.

Наконец, младшая шестнадцатилетняя дочь Сибиле была просватана за капитана Корбине, брата нотариуса, и ему было выхлопотано место почтмейстера.

Конная почта в Виль-о-Фэ была в руках зятя банкира Леклерка, г-на Вигора-старшего, являвшегося и командиром местной Национальной гвардии.

Некая пожилая девица Гобертен-Валля, сестра супруги секретаря суда, занималась продажей гербовой бумаги.

Словом, в Виль-о-Фэ, куда ни повернись, всюду сидел сочлен этой незримой коалиции, вождем которой, признанным всеми от мала и до велика, был мэр города, главный агент всех лесопромышленников — Гобертен!..

Спустившись от супрефектуры в долину Авоны, вы также неминуемо сталкивались с г-ном Гобертеном: в Суланже — через чету Судри, через заместителя мэра, Люпена, управлявшего суланжским поместьем и состоявшего в постоянной переписке с графом, через мирового судью Саркюса, через сборщика податей Гербе, через доктора Гурдона, женатого на представительнице семейства Жандрен-Ватбле. Гобертен управлял селением Бланжи через г-на Ригу; Кушем — через содержателя почтовой станции, мэра сельской общины. По тому, как честолюбивый мэр Виль-о-Фэ распространял свое влияние на долину Авоны, легко догадаться, как он прибирал к рукам и остальной округ.

Глава банкирского дома Леклерк был пешкой, носившей депутатское звание. Он с самого же начала согласился уступить свое депутатское кресло Гобертену, как только сам станет сборщиком налогов по департаменту. Прокурор Судри должен был занять пост товарища прокурора при департаментском суде, а богатый судебный следователь Гербе рассчитывал на место члена судебной палаты. Таким образом, замещение этих должностей не только никого не ущемляло, а, наоборот, способствовало продвижению по службе молодых виль-о-фэйских честолюбцев и обеспечивало коалиции дружбу их семейств.

Влияние Гобертена было так велико, так значительно, что Ригу, Судри, Жандрены, Гербе, Люпены и даже сам Саркюс-богатый помещали свои капиталы, сбережения и тайные свои накопления по его указаниям. К тому же город Виль-о-Фэ верил своему мэру. Таланты Гобертена превозносились не менее его честности и обязательности: он готов был в лепешку разбиться для родных и знакомых, конечно, при условии, чтобы и ему платили тем же. Муниципальный совет обожал своего главу. Поэтому весь департамент осуждал г-на Мариота из Оссэра за то, что он пошел против милейшего г-на Гобертена.

Виль-о-фэйские буржуа сами не подозревали, какая они сила, ибо им еще не представилось случая проявить себя в деле; пока они хвастались только, что у них всюду свои люди, и считали себя добрыми патриотами. Итак, все было подвластно этой хитрой, хотя и неприметной тирании, которую все считали победой их города. Так, например, как только либеральная оппозиция объявила войну старшей ветви Бурбонов, Гобертен, не знавший, куда бы пристроить своего побочного сына по фамилии Бурнье, о существовании которого не подозревала мадам Гобертен, ибо тот давно проживал под присмотром Леклерка в Париже, где учился на типографского фактора, выхлопотал ему патент на открытие типографии в Виль-о-Фэ. По совету своего покровителя молодой Бурнье стал издавать газету под названием «Авонский курьер», она выходила три раза в неделю и сразу же отбила доход от казенных объявлений у официального органа префектуры. Новая департаментская газета поддерживала правительство в целом, а в частности — левый центр и была чрезвычайно полезна для торговли, ибо регулярно печатала справочные цены бургундских рынков; в общем же она была полностью предана интересам триумвирата — Ригу, Гобертена, Судри. Очутившись во главе довольно выгодного предприятия, уже начавшего давать некоторую прибыль, Бурнье стал ухаживать за дочерью стряпчего Марешаля. Этот брак считали вполне вероятным.

Единственным чужаком в этом огромном авонском клане был инженер путейского ведомства, поэтому общественное мнение настоятельно требовало замены его г-ном Саркюсом, сыном Саркюса-богатого, и по всему можно было заключить, что этот «недосмотр» скоро будет исправлен.

Грозная лига, захватившая в свои руки все государственные и частные должности, выжимавшая соки из края и присосавшаяся к власти, словно рыба-прилипала ко дну корабля, как-то ускользала от постороннего глаза. Генерал Монкорне и не подозревал о ней. Префектура не могла нарадоваться на виль-о-фэйский округ, о котором в Министерстве внутренних дел говорили: «Вот примерная супрефектура, все в ней идет как по маслу! Если бы все округа были такими, как было бы хорошо!» Дух кумовства так удачно сочетался с духом местного патриотизма, что здесь, как и во многих маленьких городках и даже департаментских центрах, чиновник-чужак не удержался бы и года.

Такая властолюбивая компания породнившихся между собой буржуа связывает по рукам и ногам намеченную ею жертву, затыкает ей рот, так что она не смеет и пикнуть и чувствует себя, как улитка, заползшая в улей и увязшая в липком меду. У этой незримой, неуловимой тирании есть могущественные союзники: желание жить среди родни, присматривать за своими владениями, взаимная поддержка, спокойствие центральной власти, которая знает, что ее представитель — свой человек в городе. Поэтому-то кумовство развито и в высших департаментских сферах, и в захолустных городках.

К чему же все это приводит? Местные и краевые интересы берут верх над общегосударственными, воля парижской центральной власти часто бывает нарушена, истинное положение вещей искажается.

Совершенно ясно, что, если не говорить об удовлетворении основных потребностей государства, законы, вместо того чтобы влиять на массы, сами подпадают под их влияние, и население, вместо того чтобы применяться к ним, приспособляет их к себе. Всякий, кому приходилось путешествовать по югу и западу Франции или по Эльзасу не только с целью ночевать в гостиницах и любоваться памятниками старины или красивыми видами, должен признать справедливость этих наблюдений. Такое буржуазное кумовство в настоящее время проявляется в единичных случаях; но при современных законах эти случаи легко могут умножиться. Господство пошлых людей может привести к большим бедствиям, как это наглядно покажут некоторые моменты драмы, разыгравшейся в описываемое нами время в Эгской долине.

Строй, разрушать который было гораздо более неосторожно, чем это принято думать, — строй былой монархии и империи — отчасти устранял эти злоупотребления благодаря искони установившимся различиям в общественном положении, сословиям и существованию социальных противовесов, получивших глупейшее название «привилегий». Привилегий больше не существует, ибо каждому дозволено карабкаться на ярмарочную мачту за призом в виде власти. А все-таки не лучше ли общепризнанные и всем известные привилегии, чем привилегии, добытые так случайно, установленные с помощью хитрости, в обход равенства, которое хотят сделать общественным достоянием, — привилегии, воздвигающие новый деспотизм, только на этаж ниже, чем прежний, так сказать «подвальный»? Неужели для того и свергли знатных тиранов, преданных своей стране, чтобы вместо них создать себялюбивых мелких тиранчиков? Надо ли власти ютиться в подвалах вместо того, чтобы царить на своем настоящем месте? Об этом следует подумать. Дух захолустья в том виде, как он сейчас описан, захватит и парламент.

Друг Монкорне, граф де ля Рош Югон, был уволен в отставку вскоре же после его посещения генералом. Отставка бросила этого государственного деятеля в объятия либеральной оппозиции, где он стал одним из столпов левой партии, но которую, однако, очень быстро покинул ради поста посланника. Его преемником, к счастью для генерала, оказался зять маркиза де Труавиля, граф де Катеран. Префект встретил Монкорне по-родственному и любезно просил его чувствовать себя в префектуре как дома. Выслушав жалобы генерала, он пригласил на следующий день к завтраку епископа, департаментского прокурора, жандармского полковника, советника префектуры Саркюса и дивизионного генерала.