Свифт Грэм - Свет дня Страница 36

С ними, помимо прочего, бывает и такое: входят во вкус, в азарт. Тайная слежка. Подпольщики. Я и в таком ключе, оказывается, могу на них действовать.

Но у Риты это не просто воображение, это на самом деле. Оказалось – есть задатки, дар. Может, по-настоящему может! Жила себе и не подозревала, что в ней затаился детектив. Неожиданные люди внутри нас. А она зря тратила время на фабрике, где делают пустые коробки.

«Тебе нужен кто-то в помощь, Джордж. – Взяла поднос с остатками завтрака. – Твой кабинет – это тоска. Надо привести его в порядок. Ты не справляешься один».

В конце концов я ее нанял. Перешла ко мне. На чисто профессиональной основе, конечно. И стал давать ей не только кабинетные задания. Поначалу ничего особенно хитрого. Но есть вещи, которые лучше делать женщине – или мужчине в паре с женщиной. И оказалось, может, отлично может, не подвела меня ни разу. Настоящая находка! Из тех женщин, которых надо ценить на вес золота.

«На вес золота? Что тогда будет с моей фигурой, Джордж?»

Провела руками по бедрам.

Она, конечно, сейчас там. Стережет цитадель.

Как же я буду без тебя, Рита? Боюсь, очень скоро придется узнать.

А ведь я чуть было не поручил ей дело Нэшей. Чуть было.

53

Марш сказал:

«Но на обратном пути ничего не случилось, так? Мистер Нэш добрался домой благополучно».

«Да, – подтвердил я. – Благополучно».

Хотя, наверно, «благополучно» – не самое удачное слово.

«В восемь тридцать пять вы увидели, как он повернул на Бичем-клоуз. Вы всегда так точно отмечаете время?»

«Старая привычка».

«Даже когда работа уже кончена?»

«Она не совсем была кончена».

«Хотели убедиться, что он вернулся».

«Да. Я сказал миссис Нэш, что он едет домой, – а вдруг он не приехал бы?»

«Куда еще он мог деться?»

«Не знаю».

Он опустил взгляд на мои неподписанные показания.

«Он повернул на Бичем-клоуз в восемь тридцать пять. А из аэропорта выехал в начале восьмого. Довольно долго получается...»

Но говорить ему я не собирался. Есть вещи, о которых лучше не говорить. А посадить человека за то, что у него в голове и больше нигде, нельзя.

«Пробки», – сказал я.

Ему очень легко было проверить. Позвонить в транспортный отдел. М4 и А4 в восточном направлении между семью и восемью вечера.

«Пробки?.. Да, понятно. Восемь тридцать пять. Миссис Нэш позвонила нам в восемь сорок шесть. Одиннадцать минут. Вы увидели, как он повернул на Бичем-клоуз. Потом вы уехали. Потом, через десять-пятнадцать минут, из-за вашей „интуиции", из-за какого-то дурного предчувствия повернули обратно».

«Да».

«Почему так поздно? Почему вы не вошли в дом одновременно с мистером Нэшем? Почему все-таки вначале уехали? Если собирались... вмешаться, то чего вы ждали?»

«Я не думал...»

«Но через десять минут уже что-то подумали. Сказали констеблю: „Я знаю, что делаю". Если уж вы сочли нужным принять участие...»

Взгляд старшего по должности. Полицейский всегда и везде должен быть полицейским. Выходит, я его подвел, Марша?

«Я должен был вмешаться раньше», – сказал я.

«Вы о нем беспокоились – о мистере Нэше – или о ней?»

Я должен был вмешаться в Фулеме, после той квартиры, но я дал ему пройти. Решил, что с ним обошлось. С ним и с Сарой. С нами всеми.

«Вы относились к ней... к миссис Нэш так же, как к другим вашим клиентам?»

«Можно с ней повидаться? – повторил я. – Хотя бы на минуту».

Он посмотрел на меня так, словно в рот ему попало что-то нехорошее. Кремень в глазах то появлялся, то пропадал.

«Вы знаете, что я этого не могу», – сказал он. Его руки по-прежнему лежали на моих показаниях.

Он довольно долго на меня смотрел – казалось, стоял на краю какой-то расселины и, может быть, даже нуждался в моей помощи.

Пододвинул ко мне мои показания.

«Ну ладно, – сказал он. – Я думаю, достаточно. Подписывайте».

Потом добавил:

«Между прочим, мы добрались-таки до Дайсона. Теперь не выкрутится. Сядет надолго».

54

Включаю сцепление и еду. Почти полпятого. В офис надо вернуться самое позднее в пять сорок пять. Встреча с миссис Лукас. Но я знаю, куда мне нужно сначала. Теперь, в темноте.

Он сел в «сааб», посидел, потом поехал. Я проскользнул в свою машину, увидел, как он тронулся с места, и последовал за ним, как будто мы – одна команда.

Я думаю, он проделал три мили до Уимблдона, понимая, что это в последний раз (но не зная, что вообще в последний раз сидит за рулем). От Кристины всегда возвращался точно крадучись, нехотя, но уступая. Каждый приезд домой был маленькой пантомимой. Можно было не спрашивать, где он был, и нелепо было спрашивать, как у него прошел день. Фарс, мучительный фарс. Но лучше несчастливый мир... – так она мне сказала. Говорила ли ему?

В камерах, наверно, уже зажгли свет. В определенный час его всюду разом выключают.

Чем это могло кончиться? Он хотел, чтобы война – там, у них – длилась вечно. Или чтобы хорваты проиграли, были разбиты, поруганы – так что ей пришлось бы распрощаться с мыслью о возвращении на родину. Плевать ему было на убитых, на искалеченных. А ведь медик. Человечная профессия. Ревность к ее стране, к Хорватии, как ревнуют к другому мужчине.

Выходит, лучше несчастливая война...

Но хорваты победили – он проиграл.

Чем это могло кончиться? Что ж, теперь он знал – или почти знал. Квартирой в Фулеме, похожей на опустевшую клетку. Он мог остаться там насовсем. Но каким-то образом вырвался.

Значит – свободен?

У него брезжила надежда: если уж этому суждено кончиться, не станет ли он тогда снова «собой», настоящим Бобом Нэшем? И только тот, другой человек будет страдать. Но не был ли тот, другой (и в этом вся суть), подлинным Бобом?

Всякое возвращение – мучительный фарс. Но так ли уж велика была боль, так ли уж велика плата? Ничего похожего на это, теперешнее. И боль, так или иначе, действовала только в одном направлении. Она утихала, едва он отправлялся в Фулем. Настоящую боль, он знал, терпела Сара. Так почему же она продолжала его пускать, почему не выставила вон?

Только по одной причине, по одной невыносимой причине.

Так что если этому суждено было кончиться, он, казалось, мог бы даже испытать облегчение, мог бы вздохнуть полной грудью. Казалось, мог бы даже почувствовать себя спасенным.

В те последние дни он выглядел – Сара потом мне сказала – странно спокойным. (Хотя его спокойствие могло означать и то, что у него есть тайный план.)

Но теперь он знал. Он и вышел из той квартиры, и остался в ней. Он был где-то высоко в ночном небе и понятия не имел, домой он движется или нет. Он и был настоящим Бобом Нэшем, и не был.

Из Фулема – в Уимблдон. Я за ним. Расчухал он наконец? Все время одна и та же машина сзади.

Доехав до Фулем-Пэлис-роуд, он повернул налево, в сторону Патни, и я, как дурак, кажется, даже издал радостный возглас. Вдруг, как дурак, возликовал – обрадовался за Сару, которая совсем скоро услышит его машину. И мы все будем спасены.

Мост Патни-бридж. Черная, невидимая река внизу. Патни-Хай-стрит: сияние магазинов. «Супердраг», «Боди шоп», «Маркс энд Спенсер». Безопасный, знакомый мир.

Мимо вокзала, мимо светофора, вверх по Патни-хилл. Кольцевая развязка у Тиббетс-корнер, поворот на Уимблдон.

Меньше мили от кладбища Патни-вейл.

Да, он возвращался. Длинный прямой отрезок по Уимблдон-Парксайду. Слева – Парксайдская больница. Никаких сумасшедших выходок – хотя опять знакомое место, куда могли бы ввезти на каталке. И все-таки я, сам того не зная, наблюдал за ним в последние минуты его жизни.

Справа парк Уимблдон-коммон, темный как лес. Потом поворот на тихие, ухоженные улицы, где окошки домов светятся среди деревьев точно фонарики.

Теперь я сам еду в Уимблдон и знаю зачем. Новая попытка. В темноте, как тогда.

55

Расскажу я ей когда-нибудь или нет? Что он сначала поехал на ту квартиру. Не прямо домой. Что я ждал снаружи. Ждал, смотрел.

Первое правило полицейской работы: не ввязывайся. Не допускай случившееся до себя. Тут есть своя красота: дело принадлежит к ведению полиции и, значит, имеет к тебе прямое отношение – и в то же время тебя не касается. Осматриваешь место, ведешь расследование – и только. Иначе как ты будешь работать? Своя красота: ты не затронут, защищен. Твой пожизненный мандат: я полицейский. Я из полиции, пропустите.

То же самое у Боба – в его мире. Необходимая отрешенность, необходимая сталь. Я всего-навсего ваш гинеколог. И, разумеется, они ему доверяли – его женщины. Профессионал. Надежные руки. Они рассказывали ему интимные вещи. Иной раз даже, когда ситуация этому способствовала, могло возникнуть – ему ли не знать – нечто большее, чем доверие.

Но не ввязывайся, не ввязывайся.

Они, наверно, тоже благодарили его даже за плохие новости. Сидел перед ними с рентгеновским снимком в руках, с результатами анализов. Но у него не было в запасе оговорки, какая есть у бывшего полицейского, у недобросовестного полицейского. Не обязательно давать этому ход, это может остаться здесь, у меня. Мы можем даже все уничтожить.