Арчибалд Кронин - Замок Броуди Страница 37

Мэри положила на место пакет, закрыла ящик, потом, воротясь к окну, села и снова принялась вязать. Надо кончить сегодня чулок отцу. Подумав об этом, она не ощутила никакой живой ненависти к нему — в ней как будто умерли все чувства. Отец с того дня ни разу с ней не разговаривал. Рука его зажила. Его жизнь шла без перемен и после ее смерти будет идти так же, с той же неукоснительной размеренностью, в том же надменном равнодушии, и так же мать будет ублажать его и рабски служить ему.

Мэри на мгновение перестала вязать и выглянула в окно. Несси возвращалась из школы. В душе Мэри проснулось сострадание к впечатлительной сестренке, которая в последнее время словно заразилась от нее печалью. Ей было жаль оставлять Несси. Бедная девочка! Она будет совсем одинока.

Но странно: маленькая фигурка не вошла в калитку, а остановилась, и в сгущавшихся сумерках видно было, как она делала какие-то непонятные настойчивые знаки. Это была не Несси, а какая-то другая девочка, которая упорно стояла под дождем и махала кому-то наверх рукой, выразительно и вместе с тем таинственно. Мэри внимательно вглядывалась в нее, но, как только девочка это заметила, она перестала делать знаки и убежала. Показались двое прохожих и скоро скрылись из виду. Улица снова была пустынна и темна. У Мэри вырвался вздох — рассеялась смутная, неосознанная надежда. Она машинально протерла глаза и безмолвно закрыла их руками.

Но вот она отняла руки и тотчас же снова увидела девочку, еще усерднее, еще настойчивее делавшую ей знаки. Мэри глядела, ничего не понимая, потом, решив, что она жертва какой-то галлюцинации, игры расстроенного воображения, и ожидая, что видение исчезнет так же мгновенно и магически, как появилось, она медленно, недоверчиво открыла окно и высунулась наружу. Тотчас же из неясного мрака полетел какой-то круглый предмет, брошенный безошибочно меткой рукой, ударился о плечо Мэри и с глухим стуком упал на пол, а улица в ту же минуту опустела. Мэри машинально закрыла окно и села. Она сочла бы все происшествие обманом чувств, если бы на полу у ее ног не лежал снаряд, пущенный в нее из надвигавшегося вечернего мрака, словно миниатюрный безвредный метеор, упавший с невидимого неба. Она пристальнее вгляделась в круглый предмет. Это было яблоко.

Мэри нагнулась и взяла его в руки. Оно было гладкое, точно отполированное, и теплое, как если бы его долго сжимали горячие человеческие руки, и, держа его на маленькой ладони, Мэри не понимала, зачем, собственно, она отложила вязание и рассматривает такой пустячный предмет. Это было яблоко сорта ранет, королевский ранет. И вдруг молнией мелькнуло в памяти Мэри замечание, сделанное как-то раз Денисом. «У нас дома все любят яблоки, — сказал он, — и в кладовой у нас всегда стоит бочонок королевского ранета». Под влиянием этого внезапного воспоминания Мэри, до сих пор в недоумении смотревшая на яблоко, начала внимательно его разглядывать и с удивлением, с растущим волнением заметила слабый надрез, сделанный, очевидно, тонким лезвием и шедший вокруг всего яблока. В ее серовато-бледные щеки хлынул жаркий, тревожный румянец, когда она дернула сухой черешок, сохранившийся у яблока, но она мгновенно снова побледнела, вся кровь отлила от ее лица, когда круглая, белая, аккуратно обрезанная сердцевина крепкого плода легко вынулась вместе с черешком и осталась в ее пальцах, а в пустой середине яблока оказалась туго забитая туда, свернутая в трубочку тонкая бумага. С сумасшедшей быстротой нервные пальцы Мэри ощупью извлекли и развернули трубочку — и вдруг ее бешено колотившееся сердце чуть не остановилось. Письмо от Дениса! Он пишет ей! Он ее не покинул! Неверящими, безумными глазами Мэри жадно смотрела на это письмо, дошедшее до нее так же вовремя, как помилование — к осужденному на смерть. Она лихорадочно принялась читать, увидела, что письмо писано почти две недели назад, что оно полно горячей нежности. Великая радость, как внезапный яркий свет, ослепила ее неожиданностью, согрела своими лучами. Слова письма сияли перед ее глазами, их смысл проникал ей в сердце, как жаркое тепло проникает в ледяное застывшее тело. Каким безумием было не доверять Денису! Он все тот же, ее Денис, и он любит ее!

Он любит ее, старался изо всех сил увидеть ее и даже пытался раз ночью просунуть ей свое письмо в окно. Значит, недаром она чувствовала, что он близко, — ее глупый крик со сна спугнул его. Но все это не имеет значения теперь, когда пришла радостная весть. С бьющимся сердцем прочла Мэри в письме, что он уже снял домик в Гаршейке. Можно будет переселиться туда к первому января. Коттедж называется «Остров роз», летом он похож на беседку, увитую розами, зимой — это теплое, надежное убежище, которое приютит их обоих. Денис делает все, что в его силах, и ничего не боится! Мэри была безмерно тронута. Как он старается ради нее! Он писал, что явился бы за ней открыто, но не все еще готово. Прежде, чем предпринять смелый шаг, им нужно иметь кров над головой, дом, в котором они смогут укрыться. А до тех пор он ради Мэри будет осторожен. Да, ей придется потерпеть еще немного. Подождать, пока он закончит последний осенний объезд района и будет иметь возможность всецело посвятить себя ей. Тогда он возьмет ее к себе навсегда, будет о ней заботиться, создаст ей радостную и безопасную жизнь. Глаза Мэри затуманились счастливыми слезами, когда она читала все эти обещания. Может ли она подождать? Она должна ждать. Она все стерпит, раз она теперь уверена, что в конце концов Денис возьмет ее к себе.

Дочитав письмо, она с минуту сидела неподвижно, словно неожиданное радостное потрясение превратило ее в камень, в мраморную статую. Но постепенно кровь быстрее потекла по ее жилам; таинственные токи, рожденные волнующими словами письма, пронизывали все ее существо; после длившегося целую вечность, подобного смерти бесчувствия она снова ожила, и, как у оживавшей Галатеи, кожа ее приобретала живой оттенок, розовело лицо, тело, руки. Глаза засверкали ярко, жизнерадостно, сжатые губы жадно полуоткрылись, и застывшая на лице печаль преобразилась в стремительную, бурную радость. Как человек, забытый на необитаемом острове, измученный бесконечным тщетным высматриванием судна на горизонте, давно оставивший надежду и вдруг увидевший возможность спасения, она испытывала невероятный восторг, она почти отказывалась верить. Громкое биение воскресшего сердца ликующей песней отдавалось у нее в ушах, в бескровные руки, державшие письмо, точно вливались жизнь и энергия; пальцы жадно схватились за лежавший рядом карандаш и торопливо забегали по оборотной стороне письма.

Она написала короткую записку, сообщая, что здорова и что теперь, когда получила от него вести, счастлива. Она ничего не написала о перенесенных душевных терзаниях, о пропасти, чуть было не поглотившей ее. Она писала, что с радостью переберется в их домик, если он приедет за ней в декабре, и много раз благодарила за письмо. У нее не было времени написать еще что-нибудь, так как внизу, на улице, она в быстро гаснущем свете сумерек увидела снова девочку, терпеливо и выжидательно смотревшую в окно. Это Роза, наверное, Роза, та преданная ему сестренка, о которой он как-то говорил. Мэри готова была благословлять девочку.

Вложив письмо обратно в яблоко, она подняла окно и, изо всей силы швырнув яблоко, следила, как оно летело в воздухе и потом, дважды подскочив, упало на землю. Она смутно разглядела Розу, подбежавшую, чтобы взять его, видела, как она вынула письмо и спрятала его в карман жакетки, потом с триумфом помахала ей рукой и побежала прочь, весело жуя раздавленный ранет. С трепетом благодарного восхищения следила Мэри за детской фигуркой, которая уходила все дальше, шагая с таким же непобедимым и задорным видом, так же весело и смело, как Денис. Мэри слегка улыбнулась, вспомнив бесшабашную игру Розы на рояле, но тотчас рассердилась на себя: не глупо ли по каким-то гаммам судить об этой бесстрашной посланнице Дениса!

Она наконец встала и блаженно потянулась всем телом. Она подняла руки над головой, словно в бессознательном стремлении к кому-то, фигура ее точно выросла, голова откинулась назад, шея напряглась. Подняв глаза вверх, она, казалось, хотела благодарить небо, и этот порыв благодарности незаметно перешел в призыв к будущему. Она снова жива, полна сил, новых надежд, нового мужества. Опустив руки, она неожиданно почувствовала, что голодна: вот уже несколько недель она почти ничего не ела, заставляя себя только за столом, под взглядом отца, с трудом проглатывать немного пищи, которая казалась ей безвкусной, а сейчас, вместе с чудесным возвращением любви к жизни, к ней вернулся и аппетит.

Ребенок в ее теле двигался, бился, словно радуясь избавлению от смерти.

И когда Мэри ощутила внутри себя это слабое, беспомощное выражение благодарности, сердце ее внезапно дрогнуло жалостью. В страстном порыве раскаяния она бросилась к комоду, где спрятала лимонную соль, и, с отвращением взяв пакетик, сжала его в руке и помчалась вниз. Пробегая мимо полуоткрытой двери гостиной, она увидела сонно клевавшую носом бабку и с радостью убедилась, что часовой спит на посту и, значит, Роза осталась незамеченной. Поспешно пройдя через кухню, она вошла в посудную и, вместо того чтобы бросить пакет обратно на полку, с отвращением высыпала его содержимое в раковину, откуда сильная струя воды из крана смыла его бесследно.