Марк Твен - Том 11. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1894-1909 Страница 37

— Умер! Умер! О, не смейтесь надо мной, несчастным! В самом деле умер? Нет, он не обманывает меня? Это правда?

— Правда. Такая же правда, как то, что ты тут стоишь, — заверил его Хэм Сандвич, и вся компания подтвердила эти слова.

— Его повесили в Сан — Бернардино на прошлой неделе, — добавил Фергюсон, внеся полную ясность в этот вопрос, — пока он вас там разыскивал. Его приняли за кого-то другого. Хоть они и сожалеют об этом, но теперь уже ничего не поделаешь.

— Теперь ему ставят там памятник, — сообщил Хэм Сандвич с таким осведомленным видом, как будто сам внес в это дело пай.

«Джеймс Уокер» испустил глубокий вздох — должно быть, вздох облегчения — и ничего не ответил. Но взгляд его сделался несколько спокойнее, лицо заметно прояснилось, стало менее удрученным. Мы все отправились ко мне домой, и ребята угостили его самым изысканным обедом, какой только возможно было приготовить из имевшихся в поселке продуктов. Пока они занимались приготовлением обеда, мы с Хильером переодели гостя с ног до головы во все новое из нашего гардероба и превратили его в симпатичного и почтенного старичка. Увы, именно старичка! Старческая сутулость, седина в волосах, следы, которые оставляют на лице горе и отчаяние, — а ведь по годам он мог быть еще в расцвете сил. Пока он ел, мы курили и беседовали между собой. К концу обеда он снова обрел голос и по собственному желанию предложил поведать нам о своих злоключениях. Я не могу воспроизвести каждое его слово, но постараюсь пересказать все как можно точнее.

«Все началось так: я жил в Денвере. Там я прожил много лет, — иногда помню, сколько именно, иногда забываю, но это не имеет значения. Однажды я получил уведомление о том, что должен уехать, иначе меня изобличат в чудовищном преступлении, совершенном давным — давно в одном из восточных штатов. Я знал об этом преступлении, но не совершал его. Преступником был мой двоюродный брат, носивший ту же фамилию и имя. Я не знал, что предпринять. От страха в голове у меня все спуталось. На сборы мне было дано очень мало времени, кажется, всего один день. Если бы мое имя было оглашено, никто бы не поверил в мою невиновность, и меня бы линчевали. Ведь при линчевании обычно так и бывает: когда обнаружат, что произошла ошибка, все чрезвычайно сожалеют о случившемся, но исправить ошибку уже поздно, подобно тому, как это произошло с мистером Шерлоком Холмсом. Я решил продать свой рудник, скрыться и жить на вырученные деньги, а потом, переждав, пока все успокоится, вернуться и доказать свою невиновность. И вот однажды ночью я убежал, скрылся далеко от Денвера в горах и стал жить там под вымышленным именем.

Мои волнения и страхи все возрастали, вскоре я стал видеть призраки и слышать голоса. Я потерял способность что — либо ясно и связно обдумывать, а если думал о чем-нибудь, то забирался в такие дебри, что не мог из них выбраться, и голова моя раскалывалась от боли. Мне становилось все хуже, а призраков и голосов появлялось все больше. Они не оставляли меня ни на миг, сначала по ночам, а потом и днем. Они шептались у моей постели, строили против меня какие-то козни, и я потерял сон и вконец обессилел, потому что не мог как следует отдохнуть.

А потом наступило самое худшее. Однажды ночью голоса прошептали: «Ничего не выйдет, потому что мы его не видим и не можем указать на него людям». Послышались вздохи, потом один из голосов сказал: «Необходимо вызвать Шерлока Холмса. Он доедет сюда за двенадцать дней». Все согласились и продолжали бормотать, радостно хихикая. Но я впал в отчаяние, потому что читал про Шерлока Холмса и знал, что это значит, если за мной погонится он, человек сверхчеловеческой проницательности и неутомимой энергии. Призраки отправились за ним, я же, вскочив среди ночи, бросился наутек, прихватив с собой саквояж с деньгами — там было тридцать тысяч долларов. Две трети этой суммы все еще хранятся в нем. Только через сорок дней Шерлок Холмс напал на мой след. Я едва успел укрыться. По привычке он сперва записал свое имя в книге гостиницы, но потом зачеркнул подпись и сверху написал: «Дэггет Баркли». Страх придает человеку особую зоркость: я сумел разобрать зачеркнутое и помчался прочь оттуда, как олень от охотника.

Три с половиной года почти без передышки он гонялся за мной по всему свету — по западным штатам, Австралии, Индии, потом по Мексике и опять по Калифорнии, но мне всегда удавалось распознать его имя в книгах гостиниц, и это меня спасало. Вот почему то существо, в которое я превратился, еще живет. Но я так устал! Столько времени он жестоко мучил меня, однако же, клянусь честью, никогда я не причинял зла ни ему, ни кому-либо другому!»

На этом кончился рассказ, добела накаливший негодующих слушателей. Что до меня, то каждое его слово наносило мне жестокую рану.

Мы решили, что старичок будет нашим гостем — моим и Хильера — и поживет у нас. Я, разумеется, ни о чем не стану ему рассказывать, а когда он отдохнет и поправится, поеду с ним в Денвер и верну ему все его состояние.

Ребята обменялись с ним самым сердечным костедробильным рукопожатием и отправились разносить эту новость.

На заре следующего дня Фергюсон и Хэм Сандвич потихоньку вызвали нас из хижины и конфиденциально сообщили:

— История про злоключения старикана разнеслась по всей округе и подняла ни ноги все поселки. Ребята валом валят отовсюду, собираются линчевать профессора. У констебля Гарриса трясутся поджилки, он по телефону вызвал шерифа. Пошли!

Мы припустили бегом. Остальные были вольны испытывать какие угодно чувства, но я-то в глубине души питал надежду, что шериф явится вовремя, ибо я, как ты понимаешь, не имел ни малейшего желания, чтобы Шерлока Холмса повесили за злодеяния, совершенные мною. Я многое знал о шерифе понаслышке, но для собственного успокоения все же осведомился:

— А сможет он справиться с такой толпой?

— Справиться с толпой? Может ли Джек Фэрфакс справиться с толпой? Просто смех берет! Бывший головорез, девятнадцать скальпов на счету! Справиться? Ого!

Пока мы мчались вверх по ущелью, в окружающей тишине до нас доносились далекий гул голосов, возгласы, выкрики, неуклонно нараставшие по мере нашего приближения. Рев толпы, подобно залпам, разрывая воздух, становился все громче и громче, ближе и ближе. А когда мы, наконец, ворвались в несметное скопище народа, собравшегося на пустыре перед трактиром, рев и гул оглушили нас. Несколько свирепых молодцов с прииска Дейли держали Шерлока Холмса, который, надо признать, казался спокойнее всех. Презрительная улыбка играла на его устах, и, даже если страх смерти таился в сердце британца, железная воля подавляла его, не позволяя проявляться ни в чем.

— А ну-ка, проголосуем, ребята! — Этот призыв исходил от Хиггинса — «Квакера» из банды Дейли. — Живо! Петля или пуля?

— Ни то, ни другое! — выкрикнул один из его дружков. — Он же через неделю опять воскреснет! Для такого одно верное средство — огонь.

И тут же головорезы со всех дальних и ближних рудников одобрили предложение громовым воплем и, продираясь сквозь толпу, устремились к пленнику. Окружив его, они закричали: «На костер его! На костер!» Они потащили Шерлока Холмса к коновязи, поставили спиной к столбу, привязали, а потом завалили до половины хворостом и шишками. Но по-прежнему ни единый мускул не дрогнул на его мужественном лице, и презрительная улыбка по-прежнему играла на его тонких губах.

— Спичку! Эй, вы, спичку!

Хиггинс — «Квакер» чиркнул спичкой, прикрыл огонек рукой, нагнулся и подержал его под сосновой шишкой. В толпе воцарилась глубокая тишина. Шишка занялась, на секунду мелькнуло крошечное пламя… В этот миг вдали послышался топот копыт — все отчетливее, все ближе… Поглощенная зрелищем толпа ничего не замечала. Спичка потухла. Хиггинс чиркнул вторую, наклонился, и опять шишка занялась, на этот раз по — настоящему. Огонь пополз дальше, кое — кто в толпе отвернулся. Палач, не выпуская обгоревшей спички, наблюдал за делом своих рук. Топот слышался уже за выступом скалы, и вот конь, гулко стуча копытами, поскакал прямо на нас. Почти в тот же миг раздался возглас:

— Шериф!

И вслед за этим шериф врезался в толпу, вздыбив, рывком осадил коня и крикнул:

— Эй вы, отребье! Назад!

Все повиновались. Все, кроме вожака. «Квакер» не двигался с места, рука его потянулась к револьверу, но шериф его опередил:

— Придержи лапу, ты, герой «Мушиная смерть»! Затопчи огонь и освободи незнакомца.

Герой «Мушиная смерть» повиновался, и шериф стал держать речь. Он отпустил удила и заговорил без всякой горячности, даже, наоборот, весьма размеренно и обдуманно, тоном, полностью соответствующим истинному смыслу его высказываний и эффектно подчеркивающим их нарочитую оскорбительность.