Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей Страница 38

После перелома, совершившегося в нем на четвертый год, он стал более деятельным, стал больше верить в себя, но внешность свою по-прежнему считал неказистой. Иногда он задумывался о ней и задавал себе вопрос: как могло случиться, что племянница клевишкского настоятеля, настоящая красавица, проявила благосклонность к нему, а не к кому-нибудь другому? И теперь, через два года после их последней встречи, он готов был думать, что это было с ее стороны лишь ребяческим капризом, если не коварной шуткой.

Но вскоре события показали, что он ошибочно судил и о ней, и о себе, и о своих взаимоотношениях с ней.

Во второе воскресенье по приезде Васарис получил от клевишкского настоятеля приглашение приехать на святую Анну; в этот день будет праздноваться его пятидесятилетие и двадцатипятилетие пастырской деятельности. Повод был нешуточный. Ксендз-настоятель Кимша был человек уважаемый, и не явись Васарис на такое торжество, поступок его сочли бы оскорбительным.

«Вот бы когда отправиться в Вильнюс! — подумал Васарис. — Ну, да ничего не поделаешь, придется ехать. Да и что в конце концов? У них праздник, соберется тьма гостей, даже не представится случая поговорить с «ней» один на один. Просто поздороваемся, перекинемся двумя-тремя фразами, а тут подойдет кто-нибудь, — и вся недолга. Это не то, что прогулки вдвоем на гору или по саду».

Он поехал в Клевишкис, тщательно принарядившись, надел манжеты, новый, застегивающийся не на затылке, а спереди воротник. Такие воротники отваживались носить только самые эмансипированные семинаристы-старшекурсники, да и то лишь во время каникул.

Дорогой настроение у него улучшилось. Он не мог отогнать мысль о Люце. Ему и страшно было и хотелось увидеться с ней. Тщетно он успокаивал себя, заставлял смотреть на эту встречу, как на самый обыденный случай, а на знакомство с Люце — как на мимолетную, веселую игру, на ребячество или, скорее всего — на дурачество. Память и сердце подсказывали ему иное. В ушах у него снова зазвучали слова Люце, сказанные ею на горе два года тому назад.

Встретил его Петрила, старший виночерпий настоятеля, как называли его в шутку гости.

— А, Людас, здравствуй! Давненько мы тебя не видали! Ну, как ты сегодня находишь Клевишкис?

И в самом деле Клевишкис приукрасился по-праздничному. Ворота костельного двора и двери костела были увиты гирляндами, а дом настоятеля утопал в зелени и цветах. И хотя это был не престольный день, а обычное воскресенье, обстановка была куда торжественнее, чем в самые большие праздники.

Васарис первым долгом пошел поздравлять настоятеля.

— Не забудь, что с нынешнего дня наш настоятель стал каноником, — предупредил его Петрила.

Действительно, по случаю юбилея епископ пожаловал ксендзу Кимше почетный титул каноника.

Юбиляр был в самом приятном расположении духа и казался весьма довольным приездом Васариса и его поздравлениями и пожеланиями.

— Спасибо, спасибо, — повторял он и, не дав ему поцеловать руку, сам обнял его. — Ну и хорошо, что не зазнался — приехал. Ведь ты, брат, оказывается, поэт. Как же, читал. Браво, браво! Ну, ну, чего тут конфузиться! Люблю я всяких художников, литераторов, поэтов. Когда-то, в твои годы, сам марал бумагу.

Васариса и впрямь сконфузило это публичное разглашение его тайны. Ему казалось, что и настоятель и гости в душе потешаются над его стихами и претензиями: ишь, поэт выискался!..

А настоятель продолжал нахваливать его:

— Вырос, возмужал, и по физиономии больше не примешь за несмысленыша, как два года тому назад. Эх, рано ты пошел в семинарию, да еще с твоим талантом. Следовало бы хоть гимназию окончить, поухаживать за барышнями, вот тогда бы ты был поэт!

Эти веселые речи привели Васариса в равновесие и, чтобы доставить удовольствие настоятелю, он сказал:

— Вижу, что и мне придется отказаться от стихов и пойти по стопам ксендза-каноника.

Каноник схватил его за руку, многозначительно подмигнул одним глазом и ответил полусерьезно, полушутливо:

— Не советую, брат, идти по моим степам, не то можешь всю жизнь пробыть безвестным викарием, а известным каноником не станешь.

Тем временем прибыли новые гости, и Васарис отошел в сторону. Было среди них несколько знакомых ему ксендзов, два семинариста, какие-то дамы и господа, приехавшие издалека справлять юбилей настоятеля. Люце все еще не показывалась.

Вскоре зазвонили к обедне, и все пошли в костел. Служил сам юбиляр, прислуживали семинаристы, но Васарису посчастливилось увильнуть от всяких обязанностей. Он стоял возле ризницы, преклонив колени на скамеечку, и следил за ходом торжественного молебствия. С другой стороны впереди разместились самые почтенные прихожане и приехавшие гости.

Среди них Васарис увидел и Люце. Он нашел, что она заметно изменилась, стала взрослее и степеннее. За всю обедню она ни разу не оглянулась на Васариса, а он, помимо воли, все время видел ее. Поэтому ли, по другой ли причине он был рассеян и никак не мог сосредоточиться, как того требовала святость места и момента.

В памяти его невзначай всплыла сцена встречи с настоятелем. Теперь, когда первоначальное чувство неловкости прошло, похвалы каноника были ему приятны. Его называют поэтом… Люце, конечно, тоже знает, что он пишет стихи и печатается. И ксендз Трикаускас… Больше тот не будет смотреть на него свысока сквозь пенсне и похлопывать по плечу. К тому же он, Людас, теперь семинарист пятого курса, а не какой-нибудь первокурсник. Местное духовенство относится к нему почти как к настоящему ксендзу.

И симпатичный же человек настоятель Кимша. Что, однако, означал давешний его взгляд и явно сказанные всерьез, хоть и под видом шутки, слова: «Не советую идти по моим стопам, не то можешь всю жизнь пробыть безвестным викарием, а известным каноником не станешь»? Почему? Что за тайну скрывает его прошлое? До Васариса доходили кое-какие сплетни касательно прошлого ксендза Кимши, поэтому смысл его слов казался еще более загадочным. Может быть, он намекал на свое пристрастие к рюмочке? Васарис знавал нескольких таких вечных викариев-алкоголиков. Нет, здесь было что-то другое. Каноник говорил, будто в молодости он писал стихи… Но какие же могли быть за ним проступки, если он не посоветовал идти по его стопам?

Потом Васарису вспомнилась другая фраза настоятеля: «Следовало бы гимназию окончить, поухаживать за барышнями, вот тогда бы ты был поэт!..» Чудак! Легко сказать — следовало бы…

Тут Васарис подумал, что его товарищи сейчас уже студенты-второкурсники, и ему стало жалко утраченной свободы, жалко неизведанной студенческой жизни, о которой он слышал и прочел много разных интересных историй.

Все время, пока продолжалось богослужение, в голове у него теснились такие вот мысли, а перед глазами время от времени появлялся красивый профиль племянницы настоятеля.

После обедни и приуроченной к случаю проповеди юбиляр вместе с гостями направился к себе домой. Люце уже была в гостиной. Васарис увидел ее разговаривающей с какой-то дамой и стал ждать случая поздороваться. Куда девались все его страхи, он больше не помышлял ни о каких опасностях. Здороваться, разговаривать с ней казалось ему самым обычным делом.

Наконец она отошла от дамы, и он шагнул вперед.

— Я вас, Люция, увидел еще в костеле, а поздороваться так и не удалось. Давно мы с вами не виделись. Как вы поживаете?

Людас думал, что она станет упрекать его за то, что он так долго не приезжал, или еще как-нибудь напомнит о прежнем близком знакомстве, но Люце, не чинясь, подала ему руку и приветливо улыбнулась.

— Благодарю вас. Живу хорошо, хотя особенно хвалиться нечем. Всякое случалось. В общем-то жизнь у нас унылая, неинтересная. А вы как? Ведь мы без малого два года не виделись.

В выражении ее лица, в улыбке была какая-то тайная грусть, а в голосе звучали глубокие, незнакомые Васарису ноты. Его удивила такая перемена. Он приготовился обороняться от неожиданных вспышек ее хорошего или дурного настроения, но как реагировать на такое ровное обращение, он не знал. Привыкнув видеть ее и представлять себе своенравно-веселой или обидчивой и даже злой, теперь он был смущен ее мягкостью и меланхоличностью.

Люце удивилась, узнав, что прошлым летом Васарис совсем недолго побыл дома, что он ездил в Вильнюс и Тракай. Они беседовали, как давно не встречавшиеся знакомые, и, слушая их, никто бы не подумал, что это знакомство волновало и до сих пор продолжало волновать сердца обоих, что оба они так много мечтали друг о друге. Гостей пригласили к столу.

— Вы будете сидеть недалеко от меня, только по другую сторону стола, — сказала Люце, показывая Васарису его место.

За обедом они не могли разговаривать друг с другом, потому что Люце сидела близко к дяде. Зато Васарис, который наравне с прочими гостями внимательно наблюдал, что делается вокруг юбиляра, все время видел ее, а ей приходилось слегка оборачиваться, когда она хотела взглянуть на Васариса.