Илья Штемлер - Архив Страница 38

Плотный полутемный мирок автобусного чрева насыщался особым недоброжелательным напряжением, которое вот-вот прорвется, Чемоданова это чувствовала. Дитя этого мирка, отлично усвоившая его законы, Чемоданова подняла глаза на неряшливого гражданина, стараясь своим решительным видом пресечь его дальнейшие действия. Но гражданин и ухом не повел, лишь полоснул беглым взглядом крысиных глаз настойчивое лицо Чемодановой. И вновь уставился на Янссона.

– Расселся, понимаешь, а тут женщина стоит. После работы, – бросил гражданин пробный камешек.

Казалось, Янссон не услышал реплику, увлеченный Чемодановой. Стоящие вокруг с ленивым любопытством оборотили взоры на гражданина, оглядели и Янссона с Чемодановой… Дородная моложавая женщина, в защиту которой подал голос гражданин в зачуханном кепаре, хранила индифферентный вид и даже изловчилась читать газету, сложенную в узкую полоску.

– Я тебе, тебе говорю… Расселся, понимаешь, – набирал обороты гражданин, чувствуя молчаливую поддержку тех, кто жался вокруг. Чемоданова не сводила отвердевшего взгляда с лица гражданина.

– Что вам угодно? – сурово бросила она.

– Мне угодно, чтобы твой кавалер уступил место… беременной женщине, – неожиданно завершил гражданин.

Пассажиры скользнули глазами по плотной фигуре дамы, что читала газету. Но никаких признаков, подтверждающих требование настырного гражданина, обнаружить было невозможно, даже при желании.

– Сам ты беременный, – вырвалось у Чемодановой.

– Я?! – визгливо задохнулся в обиде гражданин. – Встань, говорю! Уступи место бабе, ты, мужчина!

Откуда-то с задней площадки послышался ехидный женский голос:

– Мужчина. Где ты их видел… Небось свою кралю усадил.

Капитанское лицо Янссона покрылось розовыми пятнами, кисти рук вздулись. Он приподнялся. Жесткий крахмальный воротничок едва сдерживал напор смуглой шеи.

– А ты ударь, ударь, – взвился гражданин. – Ударь меня за правду.

Чемоданова вскочила на ноги.

– Идемте, Николай Павлович… Наша остановка. – И торопливо выпростала руку вперед, между Янссоном и гражданином в зачуханном кепаре. Случайно коснувшись пальцев злоязычного мужичка, Чемоданова вздрогнула от пронзившего холода. То были пальцы мертвеца. Кровь, лениво блуждая по его гнилому телу, видимо, совершенно забывала заглянуть к его рукам.

Чемоданова рванулась вперед, испытывая дрожь и омерзение. Янссон последовал за ней.

Они продирались к выходу, преодолевая недоброжелательное сопротивление толпы.

Господи, думала в отчаянии Чемоданова, да они все тут мертвецы, их не сдвинешь с места, они же мертвецы.

Янссон почувствовал смятение в движениях Чемодановой, продавил толпу, зашел вперед и мощно повлек Чемоданову за собой.

Толпа молча проминалась под железным ходом иноземца.

– Скотный двор, а не автобус! Скотный двор! – вне себя от ярости громко бормотала Чемоданова.

Разметав запрудивших площадку пассажиров, они вырвались на улицу.

Ухнув в яму задним колесом и выплеснув грязь, автобус отошел от тротуара.

– Какой вы молодец, – проговорила Чемоданова. – Сдержались. Спасибо… А я, как дура, стала что-то говорить… Не знаю, может, я не права, может, надо быть более снисходительной к этим людям, но я не умею, не умею, – Чемоданова боялась, что ею сейчас овладеет истерика. Она остановилась, прильнув плечом к деревянному забору.

Янссон достал платок и умелыми движениями принялся тереть виски, придерживая ее затылок широкой жесткой ладонью.

– Что произошло? – приговаривал Янссон. – Ничего особенного не произошло, – он старался успокоить Чемоданову.

Они подошли к дому. Остановились. В глазах Янссона мерцали светлячки. Он сказал, что дела требуют его возвращения в Швецию, он не предполагал, что поиск в архиве затянется. Так что он улетит, как только достанет билет. Но, если Чемоданова получит положительный ответ, он вернется.

Янссон записал домашний телефон Чемодановой, неловко, по-мужски, пожал руку и, чопорно кивнув, удалился. А Чемоданова поднялась по сырой лестнице на свой четвертый этаж… Неужели, чтобы сообщить о своем решении вернуться домой, Янссон подкарауливал ее у архива? Чемоданова улыбнулась, уверенная, что еще повидает этого чудака Янссона. Настроение улучшилось. Инцидент в автобусе давно забылся, да и происходил ли он вообще? Подумаешь, чепуха какая-то… Сегодня ее дежурство по квартире, надо навести порядок. Это большая удача, что она сдает дежурство Майе Борисовне, та не станет придираться.

Бывший комендант оперного театра Сидоров в гневе вернулся на кухню. Следом шаркала спадающими туфлями соседка Константинова.

– Я не расслышала. Вроде просили позвать Сидорова, а оказалось Нину Васильевну, – плаксиво оправдывалась Константинова.

Чемоданова оставила швабру и обернулась.

– Непонятно. Меня к телефону, что ли?

– Вас, вас! – проворчал Сидоров. – Напутала. Вечно она путает. И с жировками за апрель месяц. Полгода разбираются.

– Напутала, – оправдывалась Константинова, – Говорит с каким-то акцентом. Нину Васильевну, а получается вроде Сидорова.

«Янссон», – мелькнуло в голове Чемодановой.

Аппарат висел на стене у самой входной двери. Старый, с гнутой ручкой, перемотанной голубой изолентой, с двумя звонковыми чашечками на корпусе. Его давно предлагали заменить, но соседи не соглашались, аппарат работал на славу. Чемоданова сняла трубку, что висела на гвозде под аппаратом, и тут торопливость оставила ее. Пальцы отяжелели, потеряли гибкость, словно на морозе.

– Господин Янссон? – волнуясь, произнесла она в трубку. – Слушаю вас.

– Добрый вечер, – спокойно, даже суховато отозвался Янссон. – Я купил билет на Москву, на семь утра… И хотел бы вас сегодня увидеть.

– Но… я не готова, – помедлив, ответила Чемоданова. – У меня уборка.

– Что? – переспросил Янссон.

– Вам, наверно, не понять.

– Тем более интересно.

– Словом, я не могу… И нет настроения куда-либо идти.

– Очень хорошо. Я сам приду, – ухватился Янссон. – Как вас найти? Дом я запомнил, а дальше?

Любопытство не подчиняется благоразумию, и в этом его сиюминутная упоительная сладость.

– Четвертый этаж. Квартира пятнадцать. Три звонка, – азартно проговорила Чемоданова и добавила: – Только не раньше, чем через два часа.

Она вернулась на кухню. Все разошлись, лишь на плите Майи Борисовны посапывал чайник.

Быстро завершив мытье пола, Чемоданова перешла в ванную комнату, ужасаясь мысли, что Янссон сюда заглянет. Азарт ее не оставлял, она почувствовала даже злорадство. Вспомнила, с какой брезгливостью возвращался каждый раз в комнату Рудольф. Его белобрысое, типично немецкое лицо с рыжими короткими ресницами в такие минуты казалось заплаканным… «И черт с вами, – яростно бормотала Чемоданова. – Подумаешь, аристократы». Она вытерла ржавые потеки на треснувшей раковине, задвинула в угол стиральную машину Сидорова. Прочнее укрепила санки Константиновой, что могли сорваться со стены на чью-нибудь голову. Константинова зимой возила на них из магазина продукты… Ванну трогать Чемоданова не стала, бесполезно бороться со стойкой желтизной бывшей эмали. Да и никто ванной не пользуется, только душем, когда дают горячую воду. Потом принялась за полку с шестью разноцветными мыльницами. Лишь мыло Сидорова лежало в черепке от блюдца. Ничто так не обескураживает в коммунальных квартирах, как вид этих пластмассовых мыльниц с обмылками.

Свою сменщицу Чемодановой приглашать не пришлось, та сама вышла за чайником.

– Что? Уже?! – удивилась Майя Борисовна.

– Да, – ответила Чемоданова. – Стерильная чистота, – она знала, что Майя Борисовна принимает дежурство без придирок. Одно время Чемоданова сдавала дежурство Сидорову, вот кто трепал нервы, каждый уголок вынюхивал, совал свое маленькое личико чуть ли не в унитаз, душу вытягивал.

– Зачем вы тронули его стиральную машину? – Майя Борисовна заглянула в ванную комнату. – Начнет зудеть. Ставлю вам четыре, – вздохнула Майя Борисовна. – Понимаю, вы очень спешите, может нагрянуть человек.

Чемоданова стянула платок и встряхнула головой. Заклацали бигуди, топорщась в разные стороны, словно елочные пушки. Она смотрела на Майю Борисовну и лукаво молчала.

– У вас есть чем накормить человека? Чтобы не ударить лицом в грязь? – еще раз вздохнула Майя Борисовна. – Или опять ваши жареные пельмени?

– Что вы! – дурачась ответила Чемоданова. – Самый деликатес. Я и сама их люблю.

На этот деликатес надоумила ее подруга Маргарита, переводчица Интуриста. Обычные сибирские пельмени, пачка – полтинник. Главное, не надо их предварительно варить, а сразу жарить, не жалея масла, до розового цвета. Становятся хрустящие и сочные. Ни в каких заграницах нет подобных дивных пирожков. И еще тертую редьку с помидорами и сырым луком на постном масле. Пальчики оближешь. Только где их взять, помидоры? Сезон закончился, а на рынке до десяти рублей, особенно не разгонишься…