Уильям Теккерей - Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим Страница 38

Вот каким образом я, бедный беззащитный изгой, единственно силою дарованных мне талантов, а также честностью и дальновидностью, обрел могущественных покровителей. Даже его высочество принц Виктор был ко мне расположен. Когда его любимый конь заболел колером, я приготовил пилюлю, какою дядюшка Брейди обычно выхаживал своих лошадей, и лошадь поправилась, после чего его высочество частенько изволил меня замечать. Он пригласил меня на охоту и на соревнования в стрельбе, где я показал свое искусство, и раза два даже беседовал со мной о моих видах на будущее, сожалея, что я избрали карьеру игрока, а не какую-нибудь другую, более положительную стезю.

— Сир, — сказал я ему, — если мне дозволено говорить с вашим высочеством откровенно, игра для меня лишь средство к высшей цели. Чем был бы я сейчас, если бы не игра! Я все еще служил бы рядовым в гренадерском полку короля Фридриха. Я принадлежу к древнему роду, давшему своей стране немало повелителей; гонения отняли у нас наши обширные земли, верность дядюшки нашей исконной религии привела его к изгнанию из родного отечества. Я также решил искать отличий на военной службе, но, как высокородный дворянин, не стерпел поношения, своих начальников-англичан и бежал со службы — лишь для того, чтобы угодить в еще более жестокое и, казалось, беспросветное рабство, доколе счастливая звезда не послала мне избавителя в лице дядюшки, и только природное мужество и присутствие духа позволили мне воспользоваться представившейся возможностью побега. С тех пор мы существуем — я этого не отрицаю — игрой, но жаловался ли кто, что мы его обобрали? И все же когда бы мне подвернулось изрядное место с приличным доходом, я презрел бы свое ремесло и снисходил бы до карт лишь от случая к случаю, как благородный джентльмен, играющий для собственного удовольствия. Вы можете, ваше высочество, запросить берлинского резидента, запятнал ли я себя чем-нибудь на военной службе. Я чувствую в себе способности куда более высокого порядка и с величайшей готовностью применю их на деле, если, как я надеюсь, судьба пошлет мне такую возможность.

Искренность моих слов произвела на его высочество впечатление, и он соизволил сказать, что верит мне и что я всегда найду в нем друга.

Заручившись поддержкой двух герцогов, герцогини и правящей фаворитки, я, конечно, считал, что близок и цели; и я, пишущий эти строки, должен был бы, по логике вещей, быть сейчас владетельным принцем; если же меня постигла неудача, то моей вины тут нет, меня погубила злополучная привязанность герцогини к ничтожному, глуповатому и трусливому французу. Тяжело было наблюдать эту любовь в ее расцвете, но конец ее был поистине ужасен. Принцесса, в сущности, и не скрывала своих чувств. Достаточно было Маньи удостоить кого-нибудь из придворных дам малейшим вниманием, как в ней просыпалась ревность, и она обрушивала на невольную обидчицу всю ярость своего несдержанного языка. Она посылала ему в день с полдюжины записок; при его появлении на приемах или в тесном кругу приближенных лицо ее так оживлялось, что все обращали внимание. Удивительно, как муж много раньше не уличил неверную! Но принц Виктор был человек возвышенной и суровой души, ему и в голову не приходило, что принцесса может в такой мере уронить свое высокое звание, забыть стыд и честь. Когда ему намекали, что принцесса отличает своего шталмейстера перед другими придворными, он тут же обрывал доказчика, сурово воспрещая ему возвращаться к этой теме.

— Принцесса легкомысленна, — говаривал он, — она воспитана при дворе, где царят фривольные нравы; но все ее шалости идут не дальше кокетства; она не способна на измену: ее высокий род, мое имя и наши дети стоят на страже ее чести.

И он уезжал инспектировать армию и пропадал неделями или же, затворясь на своей половине, проводил целые дни в одиночестве; при дворе появлялся редко — лишь для того, чтобы на утреннем выходе отвесить ее высочеству низкий поклон или подать руку на торжественном празднестве, к посещению какового обязывал его этикет. Принц был человек простых вкусов: я не раз видел, как, забравшись в сад, этот рослый нескладный ученый и воин бегал взапуски или играл в мяч со своим маленьким сыном и дочкой, которых навещал раз десять на дню под любым предлогом. А между тем сиятельных малюток каждое утро приводили к маменьке в часы ее туалета, но она оставалась к ним безучастна, за исключением одного лишь случая, когда герцог Людвиг-младший впервые облачился в свою крошечную форму полковника гусарского полка, пожалованную ему императором Леопольдом, его крестным. День или два принцесса Оливия повозилась с сыночком, а потом охладела к нему, как ребенок охладевает к игрушке. Помню, как-то на утреннем выходе сынишка белым рукавом мундира нечаянно стер румяна с ее лица: ее высочество так разгневалась, что закатила ему пощечину, и мальчика в слезах увели в детскую. О женщины, сколько страданий причинили вы на этой земле! В какие трясины несчастья не ступали мужчины беспечно, с улыбкою на лице, не имея даже такого оправдания, как страсть, движимые лишь фатовством, тщеславием и бравадой! Мужчины играют этим опасным обоюдоострым орудием, словно оно не может причинить им ни малейшего вреда. Я, знающий жизнь лучше, чем большинство людей, доведись мне иметь сына, на коленях молил бы его избегать женщин, как смертельного яда. Вступив в любовную связь, вы самую жизнь свою ставите под угрозу; вы не знаете, откуда обрушится на вас беда; минутное безрассудство может принести горе целым семействам, погубить милых вашему сердцу невинных людей.

Когда я увидел, как запутался несчастный мосье де Маньи, я, несмотря на все мои к нему претензии, стал уговаривать его бежать. У него были свои комнаты в замке, наверху, над апартаментами принцессы (огромное здание вмещало целый город благородной челяди), но ослепленный глупец не желал двинуться с места, хотя он не мог бы сослаться даже на любовь к принцессе.

— Как ужасно она косит! — говаривал он. — И что у нее за фигура, одно плечо выше другого. А воображает, будто никто не видит ее уродства. Она посвятила мне стихи, списав их у Грессе и Кребийона, и выдает их за собственные. А между тем они так же мало принадлежат ей, как ее шиньон.

Бедный малый и не подозревал, что балансирует над пропастью. Мне кажется, эта связь прельщала его главным образом тем, что он мог хвалиться своей победой в письмах к приятелям в парижских petites maisons, где ему хотелось слыть остряком и vainqueur de dames [38].

Однако безрассудство молодого человека, его игра с огнем представляла опасность и для моих планов, и я не раз обращался к нему с настойчивыми увещаниями.

Обычно мои советы были для него убедительны, это вытекало уже из характера наших отношений: в самом деле, бедный малый ни в чем не мог мне отказать, и я часто говорил ему это со смехом, к великому его неудовольствию. Но я воздействовал на него не только угрозами, не только силою своего законного авторитета, но и деликатностью и великодушием; взять хотя бы то, что я обещал вернуть принцессе фамильный изумруд, который, как читателю уже известно, достался мне от ее беззастенчивого поклонника.

Я решился на этот шаг с соизволения дядюшки, — вот, кстати, лишний образец житейской мудрости и редкого такта этого смышленого человека.

— Торопись с твоим делом, Редмонд, мой мальчик, — говорил он мне. Шашни ее высочества с Маньи добром не кончатся, и развязка уже не за горами. А тогда что будет с твоими надеждами на союз с графиней? Куй железо, пока горячо! Добейся ее еще до конца месяца, а там мы бросим картеж и заживем в нашем швабском замке вельможами. Да смотри, вовремя отделайся от изумруда, добавлял он. — В случае чего мы не оберемся с ним хлопот.

Только по совету дядюшки решился я расстаться с этой драгоценностью, которую иначе, ни за что бы не выпустил из рук. И счастье наше, что я от нее избавился: как вы увидите из дальнейшего, это необходимо было сделать.

Я продолжал нажимать на Маньи. Кроме того, сам я серьезно переговорил с графиней Лилиенгартен, и она обещала похлопотать за меня перед его высочеством, правящим герцогом; мосье де Маньи, со своей стороны, должен был, по моему наущению, просить принцессу Оливию замолвить за меня словцо на тот же предмет. Обе дамы насели на государя, и его высочество (за ужином из устриц и шампанского) дал свое согласие, а ее высочество наследная принцесса соизволила лично сообщить графине Иде желание герцога, чтобы она отдала свою руку молодому ирландскому дворянину, шевалье Редмонду де Баллибарри. Это было сообщено ей в моем присутствии, и хотя молодая графиня с возгласом: "Ни за что на свете!" — хлопнулась в обморок и упала к ногам своей госпожи, сия чувствительная сцена не произвела на меня ни малейшего впечатления; напротив, я уверился, что желанный приз в моих руках.

В тот вечер я вернул шевалье де Маньи изумруд, взяв с него слово, что он отдаст его принцессе; теперь единственным камнем преткновения на моем пути был наследный принц, которого одинаково боялись все — отец, супруга и фаворитка. Ему могло не понравиться, что богатейшая наследница в его владениях достанется в супруги пусть и благородному, но нищему иностранцу. Чтобы сообщить эту новость принцу Виктору, требовалось время. Принцесса должна была улучить минуту, когда он будет в добром расположении духа. На принца временами еще находило его страстное увлечение женой, и в эти дни он ни в чем ей не отказывал. Было решено дождаться такой минуты или другой подходящей оказии.