Джон Пассос - Манхэттен Страница 39

– Я построю мою защиту на том, что ваше поведение в этом деле все время намеренно извращалось. Коннор использовал свое званье судьи ради политических целей.

– Господи, как бы мне хотелось подцепить его наконец! А я-то думал, что он порядочный человек; да он и был порядочным человеком, пока не выдвинулся и не спутался с этими вшивыми республиканцами. Много приличных людей погибло в Олбени.

Болдуин отошел от плоского стола красного дерева и положил руку на плечо Гэса.

– Не теряйте сна из-за этого.

– Я чувствовал бы себя прекрасно, если бы не интербороуские бумаги.

– Какие бумаги? Кто их видел?… Ну-ка, позовем того парня, Джо… И вот еще что, Гэс. Ради Бога, держите язык за зубами… Если какой-нибудь репортер или вообще кто-нибудь сунется к вам, скажите, что вы ездили на Бермуды… У нас будет достаточно гласности, когда нам понадобится. А теперь мы как раз должны держать газеты в полном неведении, а то за вами будут стаями бегать реформисты.

– А разве вы сами не связаны с реформистами? Вы можете сговориться с ними.

– Гэс, я адвокат, а не политический деятель… Я вообще не впутываюсь в эти дела. Они меня не интересуют.

Болдуин нажал ладонью стоячий звонок. Черноволосая молодая женщина со смуглым лицом и тяжелыми мрачными глазами вошла в комнату.

– Здравствуйте, мистер Мак-Нийл.

– Как вы чудно выглядите, мисс Левицкая!

– Эмили, пришлите того молодого парня, что ждет мистера Мак-Нийла.

Джо О'Киф вошел, слегка волоча ноги, держа в руках соломенную шляпу.

– Здравствуйте, сэр.

– Джо, что сказал Мак-Карзи?

– Союз домовладельцев и подрядчиков решил в понедельник объявить локаут.

– А как ваш союз?

– У нас полная касса денег. Мы будем бороться.

Болдуин сел на край стола.

– Я бы хотел знать, как относится ко всему этому мэр Митчел?

– Шайка реформистов, как всегда, толчет воду в ступе, – сказал Гэс, озлобленно покусывая сигару. – Когда же будет оглашено решение?

– В субботу.

– Прекрасно. Продолжайте держать с нами связь, Джо.

– Хорошо, сэр.

– Да, пожалуйста, не вызывайте меня по телефону. Это неудобно. Видите ли, это не моя контора. Могут подключиться к телефону. Эти молодцы ни перед чем не остановятся. Ну, мы еще увидимся, Джо.

Джо поклонился и вышел. Болдуин нахмурился и повернулся к Гэсу.

– Гэс, я не знаю, что я буду делать, если вы не бросите возиться с рабочим движением. Прирожденный политик, как вы, должен иметь больше здравого смысла. Так вы далеко не уйдете.

– Но весь город ополчился на нас.

– Я знаю множество людей в городе, которые и не подумали ополчаться. Но, слава Богу, это меня не касается. Дело с акциями в порядке, но если вы ввяжетесь еще и в забастовку, то я откажусь от вашего дела. Фирма не может отвечать за такие дела! – прошептал он яростно; потом сказал громко, обычным голосом: – Как поживает ваша жена, Гэс?

Снаружи в сияющем мраморном вестибюле Джо О'Киф в ожидании лифта насвистывал веселую песенку. «Славненькую он завел себе секретаршу, однако!» Он перестал свистеть и медленно выпустил изо рта набранный воздух. В лифте он поздоровался с лупоглазым человеком в клетчатом костюме.

– Хелло, Бэк!

– Ну как, были в отпуску?

Джо стоял, расставив ноги и заложив руки в карманы брюк. Он покачивал головой.

– Нет, еду в субботу.

– А я намерен провести несколько дней в Атлантик-Сити.

– Как это вы устраиваетесь?

– Будьте спокойны – у меня башка работает.

Когда О'Киф вышел на улицу, ему пришлось прокладывать себе дорогу в толпе, собравшейся под навесом подъезда. Аспидное небо, проглядывая между высокими домами, заплевывало улицу серебряными монетами. Мужчины спасались бегством, пряча соломенные шляпы под пиджаки. Две девицы соорудили колпаки из газет и надели их на свои летние шляпки. Проходя мимо них, он поймал взглядом синеву их глаз, румянец губ и блеск зубов. Он быстро добежал до угла и вскочил на ходу в трамвай. Дождь продвигался по улице плотной завесой, блестя, кружась, прибивая к мостовой обрывки газет, танцуя серебряными нитями по асфальту, хлеща по окнам, играя бликами на лаке такси и трамваев. На Четырнадцатой улице не было дождя, воздух был душный.

– Странная штука – погода, – сказал старик, стоявший рядом с О'Кифом.

О'Киф что-то промычал.

– Когда я был мальчиком, я раз видел, как на одной стороне улицы молния ударила в дом, а на противоположный тротуар не упало ни одной капли дождя… А один старик выставил в окно томаты и все ждал дождя.

Пересекая Двадцать третью улицу, О'Киф увидел башню на Мэдисон-сквер. Он спрыгнул с трамвая и по инерции пробежал за ним еще несколько шагов. Потом он отвернул воротник и перешел площадь. На скамейке под деревом дремал Джо Харленд. О'Киф шлепнулся рядом с ним.

– Хелло, Джо, возьмите сигару.

– Хелло, Джо, рад видеть вас, мой мальчик. Благодарю. Давно я не курил таких сигар… Ну, что поделываете?

– Мне что-то скучно последнее время. Возьму в субботу билет на бокс.

– А что с вами?

– Черт его знает… Все как-то не ладится. Я с головой влез в политическую игру, но ничего хорошего в ней не вижу. У нее нет будущего. Эх, если б я был таким образованным, как вы!

– Подумаешь, помогло мне мое образование!

– Не скажите… Если бы я мог выбраться на ту дорогу, на которой вы стояли, я бы уже с нее не сошел, будьте уверены.

– Никто ничего не знает, Джо. Странные вещи случаются с человеком.

– Наверное, женщины и прочее такое?

– Нет, я не это имею в виду… Просто все становится противным.

– Черт возьми, я не понимаю, как это человеку с мошной вдруг все может опротиветь?

С минуту они сидели молча. Солнечный закат сверкал. Синий сигарный дым вился над их головами.

– Посмотрите-ка, какая шикарная баба!.. Посмотрите, как она идет! Ну не прелесть ли? Вот таких я люблю: стройная, гибкая, с накрашенными губами… Много, должно быть, денег стоит гулять с такими бабами.

– Они такие же, как все, Джо.

– Черта с два!

– Нет ли у вас, Джо, лишнего доллара?

– Может, и есть.

– У меня желудок что-то не в порядке… Мне бы надо принять чего-нибудь такого, а я до субботней получки пуст… Вы, надеюсь, не сердитесь? Дайте мне ваш адрес, и я пришлю вам в понедельник утром.

– Черт с ним, не беспокойтесь, встретимся еще.

– Спасибо, Джо. И, ради Бога, не покупайте больше угольных акций, не спросив меня предварительно. Может, я и бывший человек, но прибыльную сделку я могу учуять с закрытыми глазами.

– Я ведь вернул свои деньги…

– Исключительная удача!

– Да, забавно, в общем, что я одалживаю доллар человеку, которому принадлежала половина Уолл-стрит.

– Ну, в сущности у меня вовсе не было так много денег, как обо мне говорили.

– Странно…

– Что именно?

– Вообще странно… Ну, Джо, я, пожалуй, пойду, возьму билет… Говорят, интересный будет бой.

Джо Харленд смотрел на частые, подпрыгивающие шаги О'Кифа, который удалялся по дорожке, сдвинув соломенную шляпу набекрень. Потом поднялся и зашагал по Двадцать третьей улице. Тротуары и стены домов дышали зноем, хотя солнце уже село. Он остановился у кабачка на углу и стал внимательно разглядывать серые от пыли чучела, красовавшиеся в центре витрины. Сквозь хлопающие двери на улицу просачивались спокойные звуки голосов и солодовая прохлада. Он вдруг покраснел, прикусил верхнюю губу, бросил беглый взгляд вверх и вниз по улице, шагнул через порог и неуклюжей походкой подошел к медной, сверкающей бутылками стойке.

После свежего воздуха затхлый запах кулис ударил им в нос. Эллен повесила мокрый дождевик на дверь и поставила в угол уборной зонтик. Под ним сразу же образовалась небольшая лужица.

– Единственное, что я помню, – тихо говорила она Стэну, который следовал за нею спотыкаясь, – это смешная песенка, которую кто-то пел мне, когда я была маленькой девочкой:

Лишь один человек пережил потоп —Длинноногий Джек с Перешейка.

– Я не понимаю, почему люди имеют детей. Это признание своей слабости. Деторождение – это признание в несовершенстве своего организма. Деторождение – признание своей слабости.

– Стэн, ради Бога, не кричи так – рабочие услышат… Не следовало приводить тебя сюда. Ты знаешь, сколько сплетен вокруг театра…

– Я буду тихий, как мышь… Только позволь мне остаться до тех пор, пока Милли придет одевать тебя. Видеть, как ты одеваешься, – это единственное мое удовольствие… Я сознаю, что мой организм несовершенен.

– У тебя вообще не останется никакого организма, если ты не перестанешь пить.

– Я буду пить… Я буду пить до тех пор, пока из любого пореза на моем теле не потечет виски. На что человеку кровь, когда есть виски?

– Ах, Стэн!

– Единственное, что остается делать несовершенному человеку, – это пить… Твой организм совершенен, прекрасен, он не нуждается в алкоголе… Я пойду, лягу бай-бай.

– Ради Бога, не надо, Стэн. Если ты сейчас выйдешь из моей уборной, я никогда не прощу тебя.