Человек в движении - Рик Хансен Страница 39

Визит в ратушу Ванкувера в День Рика Хансена увенчался для меня получением почетной грамоты, наилучших пожеланий и 100 долларов, которые мэр Майк Харкорт извлек из собственного бумажника. Позднее город внес кое-какие средства, но в ту минуту мне было трудно удержаться от гримасы, когда я произносил слова благодарности.

Однако, подумав обо всем этом, начинаешь кое-что понимать. Терри столкнулся с весьма похожей реакцией, когда впервые выступил с идеей Марафона Надежды.

Говорить о том, что, мол, надо что-то сделать, — это одно. А вот сделать — совсем другое. А ведь на такое путешествие никто раньше и не замахивался. Во всяком случае, на такое расстояние. Согласно бытующему представлению, человек в инвалидной коляске — существо беспомощное или по крайней мере резко ограниченное в своих возможностях. Куда ни ткнись, везде я натыкался на подобные ошибочные представления, и вот их-то я и собирался изменить.

Неравнодушие — это, оказывается, так непросто! Я не мог вот так взять и вынести его за пределы Ванкувера. Я должен был сам туда отправиться, увидеть и прочувствовать все, что там происходит, чтобы быть в состоянии передать соответствующий заряд другим. Ведь суть заключалась в том, что мы начали действовать с бодрой миной на лице и с надеждой, что нас выручат спонсоры либо еще какое чудо свершится, прежде чем мы сядем на мель. Надежда на чудо да несколько долларов — вот и все, что у нас было, и еще мы знали, что в скором времени нам, вероятно, придется мыть посуду, чтобы заработать денег на возвращение домой. Зато у нас было служебное помещение. Эх, что это был за оффис!

Наша первая контора находилась в подвале штаб-квартиры Ассоциации канадских параплегиков провинции Британская Колумбия. Там едва хватало места нескольким добровольцам, самозабвенно слюнявившим почтовые марки, перед тем как наклеить их на конверты. Потом компания «Коминко» предоставила нам служебные помещения площадью 4 тысячи квадратных футов, которыми она не пользовалась и которые располагались на двадцать первом этаже здания Гиннесс Тауэр в деловой части Ванкувера. К сожалению, нам нечем было обставить это помещение, кроме нескольких ящиков да кое-каких плакатов, которые мы развесили на стенах. Немногочисленный штат сотрудников пытался как-то работать при почти полном отсутствии канцелярского оборудования. Зато это были люди находчивые и искренне приверженные нашему делу — можно сказать, до исступления.

Похоже, что в первые дни нам действительно не хватало самых элементарных вещей для конторской работы. Правда, мы получили предложение от Джимми Паттисона — главы конгломерата «Неонекс» и выставки «Экспо-86». Он пригласил нас к себе в оффис на шестнадцатом этаже и предложил пользоваться фотокопировальным устройством, принадлежащим его компании, столько, сколько нам потребуется. Девушки, которые отправлялись вниз, чтобы сделать фотокопию, не могли не заметить лежащие там огромные кипы различных конторских бланков и формуляров — просто горы по сравнению с жалким количеством (если не полным нулем) наверху. Причем вещи эти были недорогие и негромоздкие. Вроде маленьких блокнотов с отрывными страничками желтого цвета с клейкой полоской наверху, которые так легко прилепить к исходящим письмам, не испортив при этом оригинала.

Спустя несколько дней наши девушки стали появляться на работе в платьях нового фасона, отличительной особенностью которого были большие карманы. Боюсь, мистер Паттисон, что большое количество ваших блокнотиков и коробочек со скрепками исчезли в неизвестном направлении — а точнее, уплыли на пять этажей выше, — и так происходило до тех пор, пока наша собственная организация не встала на ноги.

Не могу сказать, что в нашем оффисе царило сплошное веселье. Накануне отъезда Тиму, Дону и мне пришлось подавлять бунт. Наши конторские настаивали на отсрочке старта. Они хотели, чтобы все точки над «и» были расставлены до нашего отъезда. И еще они требовали дополнительного времени на завершение организационных приготовлений — мысль сама по себе неплохая, особенно когда у тебя на банковском счете лежит хотя бы миллион долларов, так, для пущего спокойствия. При наших же средствах мы не протянули бы и пары месяцев. Мы исчерпали ресурсы всех наших местных кредиторов — людей, поддержавших сумасбродную затею, в успех которой мало кто из них верил. Единственной возможностью получить дополнительную финансовую поддержку было отправиться в путь и доказать, что нам это по силам.

Конторские предъявили нам ультиматум: отсрочка до 1 апреля, а предпочтительнее до августа — и при этом никаких гарантий, что они будут продолжать работать на нас после 1 апреля.

Мы извинились, но все им объяснили. Мы и сами понимали, что небольшая отсрочка необходима. Прежде всего, я еще не полностью оправился от травм. Но чем больше мы затягивали со стартом, тем меньше шансов было прийти к финишу во время Всемирной выставки. Мы рисковали упустить благоприятные погодные условия в различных частях света по пути следования, с учетом чего строился весь график маршрута. Кроме того, мы не хотели, чтобы они диктовали нам условия, иначе потом они могли потребовать еще одной отсрочки.

Мы выбрали день старта — 21 марта — и сказали им, что это окончательный срок, что больше никаких отсрочек не будет. Затем поблагодарили их за всю оказанную помощь и предложили приступить к выработке первоочередных задач. Несколько человек подали заявления об увольнении. Двое из них вернулись назад.

Да, веселенькое было время! Если бы мы ждали, пока все будет без сучка без задоринки, так бы и сидели на месте и моя уверенность в себе лопнула бы, как мыльный пузырь. Вся организация пришла бы в упадок, интерес иссяк, и вся затея «Человек в движении» превратилась бы в очередную прекрасную идею, которой так и не дано осуществиться. Итак, либо мы стартуем сейчас, либо это не произойдет никогда.

Я знаю, что немало людей затратили огромные усилия, пытаясь устроить подобное «шоу на дороге». Может быть, год-другой спустя мы сможем собраться все вместе, оглянемся на прошлое и посмеемся над тем, какими несмышлеными мы были и сколько натворили глупостей. Но в те дни у меня было такое чувство, будто я зажат со всех сторон, а вокруг какая-то все убыстряющаяся круговерть. И я был абсолютно искренен в тот последний вечер в моей квартире — а кругом сновали репортеры и члены экипажа, — когда, весь в растерянности от нахлынувших на меня чувств, взглянул на своего друга и сказал: «Завтра будет легче. С завтрашнего дня — крутить