Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 39

Мори. Почему все женихи получают звание «старина»? По-моему, женитьба – это ошибка молодости.

Дик. Мори, ты профессиональный циник.

Мори. Тогда ты – интеллектуальный плут!

Пятый молодой человек. Э, да тут сражение великих умов, Отис. Подбирай крохи, какие сумеешь.

Дик. Сам ты плут! И вообще, что ты знаешь?

Мори. А ты что знаешь?

Дик. Спроси что хочешь. Из любой области знаний.

Мори. Идет. Какой принцип лежит в основе биологии?

Дик. Да ты сам не знаешь.

Мори. Не увиливай от ответа!

Дик. Ну, естественный отбор.

Мори. Неверно.

Дик. Ладно, сдаюсь.

Мори. Онтогенез воспроизводит филогенез.

Пятый молодой человек. Учись уму-разуму!

Мори. Следующий вопрос. Какое влияние оказывают мыши на урожай клевера? (Общий смех.)

Четвертый молодой человек. А как влияют крысы на десять заповедей?

Мори. Закрой рот, олух! Связь есть.

Дик. И какая же?

Мори (на мгновение задумывается, приходя во все большее замешательство). Погодите, дайте сообразить. Совсем вылетело из головы. Что-то связано с пчелами, которые питаются клевером.

Четвертый молодой человек. А клевер поедает мышей! Ха-ха!

Мори (нахмурившись). Дайте минутку подумать.

Дик (внезапно выпрямляется на стуле). Слушайте!

Из соседней комнаты слышатся громкие возбужденные голоса. Шестеро молодых людей дружно встают с места и поправляют галстуки.

Дик (авторитетно). Пожалуй, нам следует присоединиться к этой салютной команде. Они собираются фотографироваться. Нет, это потом.

Отис. Кейбл, ты берешь на себя поклонницу рэгтайма, подружку невесты.

Четвертый молодой человек. О Господи, лучше бы я отослал подарок!

Мори. Дайте подумать еще минутку, и я вспомню, какую роль играют мыши.

Отис. В прошлом месяце я был шафером у старины Чарли Макинтайра и…

Все медленно движутся к двери, а громкие голоса в соседней комнате перерастают в галдеж, сквозь который прорываются жалобные стоны органа, принадлежащего Адаму Пэтчу, на котором репетируются вступительные аккорды.

Энтони

Пять сотен глаз сверлили его облаченную в визитку спину, и отблески солнца сверкали на неуместных в своей буржуазности зубах священника. Энтони с трудом сдерживал смех. Глория что-то говорила четким голосом, в котором звучала гордость, а он старался думать, что это событие означает крутой поворот в судьбе и каждое его мгновение наполнено важным смыслом, отныне его жизнь рассекается на два периода и сам облик окружающего мира меняется на глазах. Он пытался восстановить трепетное волнение десяти предыдущих недель, но все чувства угасли, и в то утро Энтони не испытывал даже обычной нервозности. Все событие слилось в единый гигантский отзвук прежних переживаний. А тут еще эти золотые зубы! Интересно, женат ли священник? А еще Энтони не давала покоя крамольная мысль: может ли священник совершить обряд собственного венчания?

Но стоило обнять Глорию, и душа Энтони откликнулась новой волной бурных переживаний. Кровь быстрее побежала по жилам. Томное радостное удовлетворение снизошло приятным грузом, неся с собой чувство ответственности и обладания. Он был женат.

Глория

Так много самых разных эмоций переплелось в один клубок, что выделить какую-то одну не представлялось возможным! Она была готова разрыдаться от жалости к матери, которая сама тихо плакала за спиной, и над прелестью июньского солнца, льющего свой свет в окна. Осознанное восприятие покинуло Глорию, осталось лишь усиленное лихорадочным, безумным волнением чувство исключительной важности происходящего. А еще вера, неистовая и страстная, обжигающая, как молитва, что еще немного – и она навеки обретет благополучие и надежную защиту.

Однажды вечером они приехали в Санта-Барбару, и ночной портье в отеле «Лакфадио» отказался их принять на том основании, что они не женаты.

Портье оценил красоту Глории и решил, что у такого дивного создания не может быть ничего общего с принципами нравственности.

Con Amore[6]

Первые полгода… путешествие по Западу, долгие месяцы бесцельного блуждания по побережью Калифорнии и серый домик недалеко от Гринвича, в котором они жили, пока с наступлением поздней осени окрестный пейзаж не превратился в угрюмую картину. Те дни и те места стали свидетелями долгих часов, наполненных восторгом. Осталась в прошлом идиллия помолвки, от которой захватывало дух, уступив поначалу место более проникновенно-романтичным и страстным отношениям, но и они себя исчерпали. Умопомрачительная пастораль покинула, улетела к другим влюбленным; однажды Энтони и Глория огляделись по сторонам и увидели, что идиллии больше нет, а как и когда она исчезла, вряд ли и сами понимали. Если бы один из них потерял возлюбленного в те дни, утраченная любовь воплотилась бы в смутное неутоленное желание, преследующее всю жизнь. Но волшебство должно спешить дальше, а влюбленные остаются…

Итак, идиллия прошла, взяв непомерно высокую плату за юность. И наступил день, когда Глория обнаружила, что другие мужчины больше ее не утомляют и не вызывают раздражения. И Энтони вдруг понял, что снова может засиживаться допоздна по вечерам, обсуждая с Диком необъятные абстрактные темы, на которых некогда был сосредоточен весь его мир. Однако, осознавая, что уже вкусили все лучшее, что может дать любовь, они цеплялись за остатки. Теперь любви продляли жизнь и удерживали ночными разговорами, продолжающимися до той поры, когда время застывает на месте и разум уподобляется острию иглы, а заимствованные из снов картины становятся материей, из которой построена вся жизнь. Проникновенной близостью и добротой друг к другу, смеясь над тем, что оба считали нелепым, одинаковыми мыслями о том, что является благородным или достойным сожаления.

Но прежде всего это была пора открытий. Черты, которые они обнаруживали друг у друга, оказались в высшей степени разнообразными и запутанными, а кроме того, так обильно подслащенными любовью, что выглядели в то время не открытиями, а вполне допустимыми отдельными явлениями, на которые можно закрыть глаза, а то и вовсе выбросить из головы. Так Энтони узнал, что живет с девушкой в высшей степени неуравновешенной, своевольной и эгоистичной. А Глория спустя месяц после свадьбы поняла, что ее муж – отчаянный трус, который боится миллиона призраков, созданных его же воображением. Воспринимала она поведение супруга по-разному, так как оно носило скачкообразный характер. Иногда его трусость становилась до неприличия откровенной, а затем меркла и исчезала совсем, будто являлась всего лишь плодом ее воображения. Реакция Глории была нехарактерной для представительниц ее пола: трусость супруга не вызывала у нее ни раздражения, ни преждевременного материнского чувства. Сама практически полностью лишенная чувства физического страха, она была не способна понять состояние мужа и потому прилагала все усилия, чтобы оправдать его страхи. И хотя Энтони вел себя как трус в минуты сильного волнения или в состоянии