Оноре Бальзак - Первые шаги в жизни Страница 4

— Говорят, у господина Моро ни гроша за душой не было, когда граф взял его управляющим в Прэль, — сказал лакей.

— Но за семнадцать-то лет, с 1806 года, мог же он что-нибудь нажить, — возразил Пьеротен.

— Что верно, то верно, — сказал лакей, пожав плечами. — Да, у господ бывают всякие причуды! Надеюсь, что Моро кое-чем попользовался.

— Я часто к вам на дом плетенки доставлял, в особняк, что на улице Шоссе-д'Антэн, да так ни разу и не сподобился увидать ваших господ.

— Его сиятельство хороший человек, — конфиденциально сообщил лакей, — но раз он хочет, чтобы вы не проговорились насчет его никтогнито, значит тут что-то кроется; по крайней мере вое в доме так думают, а то чего ради отменять карету цугом, чего ради ехать в «кукушке»? Неужто пэр Франции не в состоянии нанять коляску?

— За коляску в два конца с него запросят франков сорок, потом, скажу вам про нашу дорогу, ежели вы ее не знаете, что по ней только белкам прыгать впору: то вверх, то вниз, — сказал Пьеротен — Что пэр Франции, что простой человек — никто денег зря бросать не любит. Если это путешествие касается господина Моро, право же, очень мне жалко будет, если с ним какая беда приключится! Провалиться мне на этом месте! Нельзя ли его как-нибудь предупредить? Он правильный человек, очень правильный, ума палата, что уж там говорить!

— Да и граф очень любит господина Моро! — сказал лакей. — Но если хотите послушаться доброго совета: не суйтесь в чужие дела. Нам своих хватит. Делайте то, что от вас требуют, да не забывайте: с графом шутки плохи. А потом, ежели уж на то пошло, надо вам сказать, граф человек щедрый. Если ему настолечко услужить, — и лакей указал на кончик ногтя, — он вам вернет во-о сколько, — и он вытянул всю руку.

Это разумное замечание со стороны такой высокопоставленной особы, как второй камердинер графа де Серизи, а главное выразительный жест, которым оно сопровождалось, охладило пыл Пьеротена, желавшего услужить прэльскому управляющему.

— Ну, прощайте, господин Пьеротен, — сказал лакей.

Здесь нам необходимо бросить беглый взгляд на жизнь графа де Серизи и его управляющего, иначе будет непонятна маленькая драма, которой суждено было разыграться в карете Пьеротена.

Господин Югре де Серизи происходит по прямой линии от знаменитого председателя провинциального парламента[3] Югре, получившего дворянство при Франциске I.

Герб этого рода — щит, рассеченный золотом и чернью, кайма внутренняя, все обрамлено двумя ромбами со следующей надписью: «I, semper melius eris»;[4] этот девиз в той же мере, как и два мотовила, служащие щитодержателями, доказывает скромность мещанских семей в те времена, когда сословия еще знали свое место в государстве, а также наивность старинных нравов, которая видна из каламбура, где eris в сочетании с начальным i и конечным s в слове melius обозначает название (Sérisy) поместья, возведенного в графство.

Отец графа был до революции старшим председателем провинциального парламента. А сам граф в возрасте двадцати двух лет в 1787 году был уже государственным советником и заседал в Большом совете, где обратил на себя внимание прекрасными докладами по очень сложным делам. Во время революции он не эмигрировал, а отсиделся в своем поместье Серизи в окрестностях Арпажона, где уважение, которым пользовался его отец, предохранило его от преследований. В течение нескольких лет он ухаживал за отцом, которого лишился в 1794 году; приблизительно в это же время его избрали в Совет Пятисот; он принял на себя эти обязанности, чтобы отвлечься от горьких дум. После 18 брюмера первый консул стал заигрывать с г-ном де Серизи, также, как и со всеми представителями судейских семей; он назначил его в государственный совет и поручил ему восстановить одно из самых расшатанных ведомств. Итак, отпрыск известного в истории рода стал одним из крупных деятелей сложной и великолепной системы, которой мы обязаны Наполеону. Вскоре государственный советник покинул свой пост для службы в одном из министерств. Император пожаловал его графским титулом, сделал сенатором и два раза подряд назначал проконсулом различных королевств. В 1806 году, сорока лет от роду, сенатор женился на сестре бывшего маркиза де Ронкероля, двадцатилетней вдове и наследнице прославленного республиканского генерала Гобера. Благодаря этому браку, где обе стороны принадлежали к знати, приумножилось уже и без того значительное состояние графа де Серизи, породнившегося теперь с бывшим маркизом де Рувром, которого император возвел в графское достоинство и сделал камергером. В 1814 году, утомившись от непрерывных трудов, г-н Серизи, пошатнувшееся здоровье которого требовало отдыха, отказался от всех своих должностей, покинул провинцию, во главе которой его поставил император, и вернулся в Париж; Наполеону, убедившемуся в дурном состоянии здоровья графа, пришлось уступить. Этот неутомимый властелин, не веривший в утомление окружающих, принял сначала жалобы графа на тяжелые недуги за малодушие. Хотя сенатор де Серизи и не был в опале, говорили, что он не может похвалиться милостями Наполеона. Поэтому после возвращения Бурбонов Людовик XVIII, которого сенатор де Серизи, ставший уже пэром Франции, признал за своего законного государя, оказал ему большое доверие, назначив членом тайного совета и государственным министром.[5] 20 марта г-н де Серизи не последовал в Гент,[6] но уведомил Наполеона, что остается верным дому Бурбонов, отказался от пэрства в период Ста дней и удалился на время этого короткого царствования в свое поместье Серизи. После второго падения Наполеона граф, как и следовало ожидать, вернулся в тайный совет, был назначен вице-председателем государственного совета и уполномоченным Франции по урегулированию претензий иностранных государств. В личной жизни он был очень скромен и совсем не честолюбив, однако имел большое влияние на государственные дела. Ни в одном важном политическом мероприятии не обходились без его совета; но при дворе он не бывал и даже в собственном доме редко выходил к гостям. Его благородная жизнь, давно уже посвященная труду, в конце концов превратилась в непрестанный труд. Граф круглый год вставал в четыре часа, занимался до полудня, затем исполнял свои обязанности пэра Франции и вице-председателя государственного совета и ложился в девять часов вечера. В воздаяние таких трудов король пожаловал его многими орденами. Г-н де Серизи уже давно был кавалером большого креста ордена Почетного легиона, у него был орден Золотого Руна, святого Андрея Первозванного, Прусского Орла, словом, ордена почти всех европейских дворов. Он был самым незаметным и в то же время самым необходимым деятелем в политическом мире. Понятно, что такому человеку были безразличны почести, милости, шумный успех в свете. Но, за исключением духовных лиц, никто не ведет такую жизнь без особых на то оснований. Существовала разгадка непонятного поведения графа, и разгадка жестокая.

Он был влюблен в свою будущую жену, еще когда она состояла в первом браке, и сохранил эту страсть, несмотря на то, что супружеская жизнь со вдовой, которая никогда не теряла самообладания как до, так и после своего второго замужества, принесла ему много горьких минут; жена г-на де Серизи была избалована его отеческой снисходительностью и злоупотребляла данной ей свободой. Непрестанною работой он, как щитом, прикрывал свои сердечные огорчения, пряча их от посторонних с той тщательностью, с какой это умеют делать государственные деятели. Он понимал, как смешна была бы его ревность в глазах света, который не допускал, чтобы престарелый министр мог страстно любить свою жену. Как удалось его жене околдовать его с первых же дней супружеской жизни? Как случилось, что вначале он не помышлял о мести, несмотря на то, что страдал? Как случилось, что затем он уже не решался мстить? Как случилось, что он ждал и напрасно надеялся? Какими чарами удалось молодой, красивой и умной женщине поработить его? Выяснение всех этих вопросов затянуло бы нашу повесть, а догадаться, в чем тут было дело, если не читатели, так читательницы могут и без того. Заметим только, что тяжелые труды и огорчения, к несчастью, лишили графа привлекательности, необходимой для мужчины, желающего выдержать опасное сравнение. Итак, самое большое тайное горе графа состояло в том, что болезнь, вызванная исключительно непосильной работой, лишила его расположения жены. Он был очень, даже чрезмерно добр к графине и предоставлял ей полную свободу; у нее бывал весь Париж, она уезжала в имение, возвращалась оттуда, когда ей вздумается, как будто все еще была вдовой; он взял на себя заботы о ее состоянии и доставлял ей все удобства, словно был ее управляющим Графиня питала к мужу глубокое уважение, ей даже нравился склад его ума, и она умела осчастливить его своей похвалой; потому-то она и могла вить из него, бедняги, веревки, стоило ей только побеседовать с ним часок-другой По примеру вельмож былых времен граф так дорожил добрым именем своей супруги, что отозваться о ней недостаточно почтительно, значило бы нанести ему кровную обиду. В свете все восхищались благородством его характера, а г-жа де Серизи была безмерно обязана мужу всякая другая женщина, даже из столь знатной фамилии, как Ронкероли, не будь она женою графа, давно бы уже загубила свою репутацию. Графиня была очень неблагодарной женщиной, неблагодарной, но очаровательной Время от времени она лила бальзам на раны графа.