Ясунари Кавабата - Снежная страна Страница 4

Сейчас его знания впервые дали практический результат: разговорами о танцах он привлек к себе женщину. Однако подсознательно он относился к ней так же, как и к европейскому балету.

Поэтому-то ему вдруг и стало неловко, когда он, во власти дорожных настроений – легкой тоски путника, нечаянно коснулся больного места в жизни этой женщины. Словно он готовился ее обмануть.

– Понимаешь, если все останется так, как сейчас, нам с тобой и потом будет легко, когда я приеду сюда с семьей.

– Да-а… Я это уже прекрасно поняла… – Ее голос упал, потом она улыбнулась кокетливо, улыбкой гейши: – Я тоже очень люблю такие отношения, чем они проще, тем дольше длятся.

– Правильно! Так приведешь?..

– Сейчас?

– Ага…

– Нет, вы меня поражаете! Да разве могу я договариваться об этом среди бела дня?

– Будешь тянуть – одно старье останется.

– Да как вы можете говорить такое! Что в вашей голове творится? Думаете, раз горячие источники, так уж тут и промышляют без зазрения совести. По-моему, одного взгляда на нашу деревню достаточно, чтобы понять, что это совсем не так.

Она очень серьезно и с видимым раздражением вновь стала доказывать, что здесь нет таких женщин. А когда Симамура опять позволил себе усомниться, она рассердилась уже по-настоящему, но потом все же объяснила в чем дело: здешние гейши могут вести себя совершенно свободно, но если они остаются у клиента без ведома хозяина, он ни за что не отвечает. Если с его ведома, тогда другое дело – хозяин несет ответственность за все последствия, что бы с гейшей в дальнейшем ни случилось.

– Какие еще последствия?

– А такие, что женщина может забеременеть или заболеть.

Симамура, усмехнувшись своему дурацкому вопросу, подумал, что в этой деревне, в горной глуши, такая беззаботность со стороны женщин вполне объяснима.

Возможно, из природной склонности к мимикрии, свойственной праздному человеку, Симамура всегда проявлял инстинктивную чуткость к нравам и обычаям жителей тех мест, где ему случалось останавливаться. В этой деревне, такой скромной и даже скуповатой на первый взгляд, он сразу усмотрел некую беззаботность. И действительно, как он потом узнал, это была одна из самых благополучных деревень в снежной стране. Железную дорогу провели всего несколько лет назад, а до этих пор горячие источники служили исключительно для местных нужд – здесь лечились окрестные крестьяне. Вряд ли кто посещал заведения с надписями на занавесках «Ресторан», «Закусочная» [заведения с надписями на занавесках «Ресторан», «Закусочная» – в Японии перед входом в магазин, ресторан или закусочную часто висят занавески с соответствующей надписью] , где держали гейш, – весь вид этих домиков, их старинные закопченные седзи [Седзи – раздвижные внутренние перегородки в японском доме] словно бы свидетельствовали о противоположном. Были здесь разные мелочные и кондитерские лавки, где держали по одной гейше, но владелец вроде бы и не являлся настоящим содержателем веселого заведения – он, как и прочие крестьяне, работал в поле. А гейши, очевидно, тоже не очень-то дорожили своим положением, они не возмущались, когда непрофессионалка помогала им на банкетах. Впрочем, может быть, здесь учитывалось, что она из дома учительницы.

– А сколько их тут у вас?

– Гейш? Да человек двенадцать, кажется, или тринадцать.

– Ну, говори, какую позвать? Как ее зовут? – спросил Симамура, поднимаясь и нажимая кнопку звонка.

– Я уйду, ладно?

– Как же я без тебя буду…

– А мне неприятно! – сказала женщина, словно отмахиваясь от оскорбления. – Пойду я. Да вы не беспокойтесь, это не насовсем. Я буду к вам заходить.

Но, увидев горничную, она опять как ни в чем не бывало уселась. Сколько горничная ни спрашивала, кого пригласить, она так никого и не назвала.

Вскоре пришла гейша. Молодая, лет семнадцати-восемнадцати. Симамура лишь взглянул на нее – и жажда, мучившая его с того момента, как он спустился с гор, сразу улетучилась. Стало тоскливо. Стараясь не показать своего испорченного настроения, он сделал вид, что смотрит на эту добродушную и какую-то совсем невинную девушку со смуглыми, не утратившими угловатости руками, а на самом деле смотрел на горы, зеленевшие в окне за ее спиной. Ему даже разговаривать расхотелось. Типичная гейша из захолустья. Симамура совсем приуныл, когда женщина, считая, очевидно, что она здесь лишняя, ушла. Он только и думал, как бы выпроводить гейшу, она сидела уже около часа. К счастью, Симамура вспомнил о почтовом переводе и, сославшись на его срочность, вышел вместе с гейшей из номера.

Но, выйдя из гостиницы, он обернулся и окинул взглядом возвышавшуюся позади дома гору, зеленую, дышавшую молодой листвой. Гора притягивала, и он, не разбирая дороги, направился вверх по склону.

Симамуру разбирал смех, хотя вроде бы смеяться было не над чем.

Почувствовав приятную усталость, он повернул обратно и, заткнув подол кимоно за оби, бегом спустился вниз. Из-под его ног выпорхнули две желтые бабочки.

Бабочки, сплетаясь, поднимались все выше и выше. А когда они улетели совсем далеко и запорхали где-то в вышине, их желтая окраска стала казаться совсем белой.

– Что с вами? – Женщина стояла в тени криптомериевой рощи. – Вы так весело смеетесь…

– Передумал! – Симамура опять рассмеялся безо всякой причины. – Передумал!..

– Да?

Женщина вдруг повернулась к нему спиной и медленно пошла в глубь криптомериевой рощи. Симамура молча последовал за ней.

Это был храм, синтоистский. Женщина села на плоский камень возле замшелого каменного изваяния пса.

– Здесь самое прохладное место. Даже в разгар лета дует холодный ветер…

– Что, все здешние гейши такие, как эта?

– Кажется, все. Что одна, что другая. Правда, среди немолодых есть красивые.

Голос ее звучал сухо. Она опустила голову. На ее шее заиграло отражение сумрачной зелени криптомерий.

Симамура посмотрел вверх, на ветви.

Криптомерии возносили свои стволы совершенно вертикально и очень высоко, настолько высоко, что невозможно было увидеть вершину, даже если смотреть, откинувшись назад всем телом и опираясь руками о скалу за спиной. Их темная листва закрывало небо, и от этого тонко позванивала тишина.

У того дерева, самого старого из всех, к которому Симамура привалился спиной, все ветви, обращенные к северу, почему-то засохли. Сучья торчали, словно вбитые в ствол колья, и казались грозным оружием небес.

– Понимаешь, я заблуждался, – засмеявшись, сказал Симамура. – Думал, что все гейши здесь красивые. А почему? Да потому, что, спустившись с гор, первой встретил тебя…

Он только теперь догадался в чем дело. Бодрость, обретенная за семь дней в горах, искала выхода. Но он бы не загорелся желанием отделаться от собственной бодрости, если бы не увидел именно эту женщину.

Женщина пристально смотрела на далекую реку, сверкавшую в лучах закатного солнца. Обоим стало неловко.

– Ой, вы, наверное, курить хотите! – сказала она, стараясь вести себя как можно непринужденнее. – Я ведь тогда вернулась к вам в номер, но вас уже не было. Куда же, думаю, вы ушли… И вдруг вижу в окно, как вы стремглав поднимаетесь в гору. Один. Так смешно! А потом увидела, что вы сигареты забыли. Ну, я их и захватила.

Вытащив из рукава кимоно сигареты, она подала их ему и зажгла спичку.

– Нехорошо получилось с этой девочкой…

– Подумаешь… Это уж дело клиента, когда отпустить.

Доносился шум реки, мягко плескавшейся на каменистом ложе. Сквозь стволы криптомерий виднелись горы со сгущавшимися на склонах тенями.

– Ведь потом, при встрече с тобой, досадно мне станет, если я проведу время с другой женщиной, не такой красивой, как ты.

– Не хочу я об этом слышать!.. Какой вы, однако, упрямый человек! – зло и насмешливо сказала она.

Но что-то в их отношениях изменилось. Все было уже по-другому, чем тогда, до прихода гейши.

Как только Симамуре стало ясно, что он с самого начала хотел именно эту женщину и лишь по своей всегдашней привычке ходил вокруг да около, он показался себе отвратительным. Зато женщина стала еще более привлекательной. Она сделалась какой-то ускользающей, невесомой, прозрачной с того момента, как окликнула его из рощи.

Ее тонкий прямой нос, пожалуй, был каким-то неживым, но губы, прекрасные, удивительно подвижные, подрагивающие, даже когда она молчала, цвели как бутон. Впрочем, ему показалось, что они скорее походили на свернувшуюся колечком изящную пиявку. Эти прекрасные губы, будь они в морщинках или имей бледный оттенок, могли бы показаться даже неприятными, но они так заманчиво, влажно блестели!

Глаза у нее были прочерчены удивительно прямо, даже на уголках не опускались и не поднимались. Даже было странно. Брови не очень высокие, но правильные, дугообразные, в меру густые. Овал лица самый заурядный, круглый, с едва заметно выступающими скулами, но зато кожа фарфоровой белизны с легчайшим розоватым оттенком. Шея у основания еще по-детски тонкая. Может быть, именно поэтому женщина поражала скорее не красотой, а чистотой. Вот только грудь у нее, пожалуй, была несколько высока для тех, кто прислуживает за столом.