Карл Гьеллеруп - Мельница Страница 4

— Значит, недолго осталось, — произнес Йорген.

— Да, пожалуй… наверное, уж недолго, — запинаясь, проговорила Лиза, ошеломленная тем, что он выразил ее собственную мысль.

— А что он еще сказал, доктор-то?

Лиза наклонилась и, как бы отвечая на ласки кота, погладила его.

— Не знаю.

— Знаешь, ты ж подслушивала, — сухо бросил Йорген.

— Я? Ты с ума сошел!

— Из кладовки.

— У меня там были дела.

— Возле окна?

— Представь себе, возле окна! А тебе, между прочим, почему-то всегда нужно откуда-нибудь подглядывать.

Йорген дразняще рассмеялся.

— Подслушивала…Что мне там было подслушивать?! — сердито продолжала Лиза. — Какая для меня разница, жива хозяйка или умерла?

Она по-прежнему стояла, нагнувшись над котом, который от удовольствия перевернулся на спину и вцепился когтями в ее рукав, между тем как она запустила пальцы в густой подшерсток у него на животе. Затылком она была почти вровень с коленом Йоргена. Тот наклонился и прошептал ей на ухо:

— Это, Лиза, смотря как посмотреть.

Служанка выпрямилась и коротко, нагло засмеялась.

— Разве похоже, что я ее безумно люблю?

Последовала пауза, во время которой кот встряхнулся.

— И что сказал врач? — упрямо повторил Йорген.

— Ну, сказал, надежды мало… но не надо отчаиваться. Все, дескать, в руках Господа… и разные другие слова в этом роде.

— Так я и думал.

— Дружок сегодня ночью выл… а утром чайник гудел, как бывает к покойнику, — таинственно сообщила Лиза.

— Ну да?.. — с суеверным ужасом вытаращился на нее Йорген. Она многозначительно кивнула.

— Теперь, сам видишь… еще и пастор приехал.

Лиза не сообразила, что за пастором послали до визита врача и что его приезд нельзя считать новым доказательством. Для нее прибытие священника ставило точку над «i».

— В общем, ее срок вышел, — добавила служанка.

— Мельник тяжело воспринял докторову новость, — продолжал Йорген, вспомнив сцену, которую наблюдал с галереи. — Я разглядел, как у него дрожали руки… Да что тебе объяснять, сама ж была рядом…

— Голос у хозяина был шибко чудной, он чуть не плакал.

— Вот это да!

— Чего тут удивляться, она его жена.

— Жена-то жена, только… Мне все равно кажется, если человек бегает за другой и вроде влюблен… скорее подумаешь, ему бы хотелось отделаться от нее.

— Скажешь тоже, отделаться!

Негодование, которое призвана была выражать Лизина реплика, казалось, не произвело впечатления на Йоргена. Он встал и, опираясь коленом на сиденье, а локтем — на спинку стула, вперил взгляд в прислугу:

— Я, Лизочка, знаю, кто станет мельничихой после ее смерти.

— Вечно ты треплешь языком почем зря.

— Плевать… Только мне кое-что известно, и не мне одному, а лучше всех это известно тебе.

— Еще вилами на воде писано, как все обернется. А тебе неужто очень хочется, чтоб я стала хозяйкой?

— Право, сам не знаю, чего мне хочется, на такой вопрос трудно ответить… Но если б хозяйка выжила или ее место заняла другая, она могла бы не поладить с тобой и выгнать тебя отсюда.

— Тебе что, было бы неприятно, Йорген?

Лиза задала свой вопрос нежным, вкрадчивым голосом, и даже в полутьме Йорген заметил, с каким расположением она смотрит на него. У Мельникова подручного сперло дыхание при мысли о том, что ее могут расчесть; от ласкового тона, которым она произнесла доверительное «Йорген», спина его покрылась щекотливыми мурашками, а под Лизиным взглядом кровь бросилась ему в голову и он совсем смешался.

— Да, это было бы ужасно, — пробормотал он.

— Можешь не сомневаться, Йорген, если б хозяйка выздоровела, мне вскорости пришлось бы забирать расчетную книжку и бежать отсюдова.

Она произнесла эту фразу тихо, но крайне серьезно, внушая ему, насколько смерть мельничихи важна для них обоих; тем не менее голос ее подрагивал и слова вырывались толчками, словно она боялась, что, надеясь на выздоровление хозяйки, Йорген может испортить ей всю игру, словно чье-то желание или молитва могли сохранить умирающей жизнь! А Йорген был способен на такую глупость из ревности к мельнику. Разве не ревность подсказала ему слова: «я знаю, кто станет мельничихой после ее смерти»?

Йорген на мгновение задумался.

— Да, но и мне ничего не стоит полететь отсюда, если хозяину взбредет такое в голову. Дело в любом случае может обернуться скверно… для меня.

— Нет, Йорген, — успокоенная, заверила его Лиза, — став в доме хозяйкой, я уж точно замолвлю за тебя словечко. Ты проработаешь здесь столько, сколько захочешь, а я буду всячески о тебе заботиться… И, по-моему, нам тут всем было бы хорошо.

Несколько растянув последние слова, она вдруг схватила в охапку Пилата, который начал карабкаться по ней, и прижала его к груди, как младенца, напевая и приговаривая: «Да, нам тут всем было бы хорошо, всем-всем-всем, правда, Пилат?» Кот отвечал невыразимо-блаженным мурлыканьем, одновременно устраиваясь поудобнее в этом мягком гнезде, образованном грудью, плечами и предплечьями крепко сложенной женщины, откуда он своими бесовскими желтыми глазами зыркал на Йоргена; чуть выше подручному улыбалась сама Лиза — поблескивали зубы и глаза сияли едва ли не еще великолепнее обычного.

И тут Йоргену пришла на память йомфру Метте с оруженосцем в ночном буковом лесу: как на ее улыбающихся губах плясали отсветы охотничьих костров и как они мерцали в бокале, куда она всыпала яд.

— Послушай, — вдруг подступил он к Лизе, — если б у меня была мельница… ну, хотя бы козловая, как в Уттерслеве… ты бы дала умирающей выжить?

В ужасе от этого вопроса Лиза невольно опустила руки. Привычный к внезапным переменам Пилат мягко спрыгнул на пол, встряхнулся и отошел на несколько шагов от беспокойных детей человеческих.

— Что ты такое говоришь? Я ж не убиваю ее!

— Нет-нет, я неправильно выразился. Я имел в виду… может, ты бы предпочла стать хозяйкой на моей мельнице?

— Если мне предлагается выбор между козловой и шатровой мельницами, почему бы мне не предпочесть нашу шатровую?

Сие практическое замечание обезоружило Йоргена.

— Да, конечно… просто мне казалось, ты не шибко влюблена в мельника.

— Тебе кажется, я шибко влюблена в тебя? — рассмеялась она ему в лицо.

Йорген смущенно молчал.

— А мне что, прикажешь сидеть и ждать, пока ты накопишь денег из своего жалованья на эту козловую мельницу? — несколько серьезнее прибавила Лиза.

— Зачем же ждать? Мельницу можно купить и без денег.

— Купить без денег? Да ты, часом, не рехнулся?

Она расхохоталась от души, во все горло.

— Тебя это удивляет, но тут нет ничего невозможного, — сказал Йорген. — Так, например, сделали в Лунне. Тамошнему мельнику расхотелось держать мукомольню, ему хватало пашни, и мельница перешла к старшему подручному. Каждый год он выплачивает тысячу крон в счет ее стоимости, и дела там идут прекрасно. Я сам слышал, как тот мельник говорил нашему хозяину, дескать, помощник — парень толковый, у него все должно получиться.

— И ты надеешься, тебе тоже достанется мельница таким манером?

— Может, не совсем таким…

— Надо же, на что человек рассчитывает!..

Йорген вздохнул — разочарованно и с тайным облегчением. По правде сказать, его беспокоило то, насколько далеко зашла их беседа. Он добивался от Лизы лишь заверения, что она неравнодушна к нему, и если б прислуга, поймав Йоргена на слове, в виде задатка за посулённую мельницу отдала ему руку и сердце, подобное счастье привело бы его в растерянность. Он взял с подоконника трубку и хотел открыть окно, чтобы выскрести ее, как вдруг его заставило обернуться яростное шипение.

В дверях стоял Ларс, у его ног лежал комочек с двумя светящимися пятнами глаз, а посреди комнаты выгибал спину Пилат: это два враждующих духа дома встретились на нейтральной территории, на которую каждый из них предъявлял определенные права.

Мельничный кот был поджарый, в серую полоску. Обитал он почти исключительно на самой мельнице, где в изобилии водились мыши и где ему иногда, в более высоких сферах, даже перепадал воробей. Раньше его пост занимал Пилат, но с появлением Лизы тот изменил мельнице и обосновался на кухне. Его связывала со служанкой взаимная симпатия, Лизиными заботами он разжирел и обленился, так что через несколько месяцев мыши могли относительно спокойно пробегать чуть ли не в сажени от него. Тогда-то на мельнице невесть откуда взялся серополосатый кот, который и завладел ею. Будучи натурой независимой и малообщительной, он не позволял ничьей руке гладить себя или протягивать угощение. Не откликался он и на какое-либо человеческое прозвище (которое, например, доставляло несказанное удовольствие Пилату), а потому все звали его родовым именем Кис. Пилата он презирал и ненавидел инстинктивной ненавистью, какую дикие звери, прилежно и зачастую скудно кормящиеся за счет охотничьей добычи, питают к прирученным, тем, кто унижает род, принимая подачки от человека; Пилат же, со своей стороны, смотрел свысока на Киса, считая его, с точки зрения собственного привольного благополучия, жалким голодающим пролетарием. Впрочем, они крайне редко сталкивались друг с другом, причем обычно в этой самой комнате. Поскольку она размещалась непосредственно в здании мельницы, над хлебным магазином (то бишь амбаром), где были лучшие Кисовы угодья, и поскольку в нее иногда заглядывали мыши, Кис по праву числил ее своей территорией. Однако Пилат не без оснований считал, что, коль скоро его госпожа ежедневно приходит сюда по делу, ему тоже не возбраняется заходить в людскую, тем более что, на его взгляд, это жилое помещение не подпадало под определение «мельница», неприкосновенность которой Пилат соблюдал: он никогда не шел за Лизой, когда та носила еду для Мельниковых работников наверх, людскую же он полагал полем своей деятельности.