Оливия Шрейнер - Рассказы и аллегории Страница 4

— Любовь?

— Он будет страстно желать ее, но не найдет. Когда он протянет ей руки и прижмет к сердцу того, кого любит, тогда в дальнем далеке он увидит, как играет свет на черте горизонта. И он должен идти туда. Тот, кого он любит, не пойдет с ним — его удел идти в одиночестве. Когда он прижмет нечто к пылающему сердцу и воскликнет: «Мое, мое, я владею этим!», — он услышит голос: «Отрекись! Отрекись! Владеть — не твой удел!»

— Он достигнет успеха?

— Его ждет поражение. В беге наперегонки он придет к черте последним. Потому что таинственные голоса взывают к нему, и странные огни манят его, и он должен стоять, смотреть и слушать. А самое странное, что вдали, за горючими песками, где для других лежит лишь пустота пустыни, он будет видеть голубое море! Над этим морем не заходит солнце, вода в нем синяя, как сверкающий аметист, и белизною пены очерчен берег. Великолепный остров поднимается из этого моря, и он будет видеть, как горят золотом вершины его гор.

Мать спросила:

— А он достигнет этого острова?

Человек неопределенно улыбнулся.

— А он есть, этот остров? — спросила она.

— Кто знает, что есть и чего нет? — спросил он вместо ответа.

И она взглянула в его глаза, прикрытые веками, и сказала:

— Коснись.

Он наклонился и приложил ладонь к спящему, не рожденному еще младенцу, и прошептал, улыбаясь — только она одна могла его слышать:

— И в том будет награда твоя — ты воочию увидишь свой идеал.

Ребенок встрепенулся, а мать продолжала крепко спать и больше не видела снов. Но где-то глубоко внутри, еще не рожденное ею существо видело сон. В его глазах, еще не видевших света дня, в его не оформившемся еще мозгу возникло предощущение света. Света, которого оно никогда не видело! Света, которого, быть может, лучше бы ему и не видеть! Света, который неведомо где, но есть!

И уже дана была ему обещанная награда: он воочию видел свой идеал.

Тайна художника

Жил однажды художник, и рисовал он картину. У других художников краски были богатые и редкостные, и картины они рисовали куда более примечательные. А он свою писал одной краской, и был в этой картине поразительный красный свет. И люди приходили и уходили, говоря:

— Нам нравится картина, нам нравится этот свет.

Приходили другие художники и спрашивали:

— Где он берет эту краску?

Они спрашивали и у него — он улыбался в ответ и говорил:

— Я не могу вам сказать, — и, низко склонив голову, продолжал свою работу.

И один художник поехал на далекий Восток, и накупил дорогих пигментов, и составил необычайную краску, и стал писать ею; но прошло время — краска выцвела. И другой художник, вычитав в старых книгах секрет, составил краску сочную и редкостную, но, когда он положил краску на холст, она была мертва.

А тот художник продолжал рисовать. И работа его становилась все красней и красней, а сам художник все бледнел и бледнел. И наконец в один прекрасный день его нашли мертвым возле картины, над которой он работал, и надо было отправить его в последний путь. Собратья его осмотрели все вокруг, все горшки и все тигли, но не нашли ничего такого, чего не было бы у них.

Но когда сняли с него одежду, чтобы обрядить его для похорон, то над левой грудью они увидели след раны — это была старая рана; похоже, он прожил с этой раной всю жизнь — края ее отвердели, но Смерть, которая всему подводит итог, стянула края раны и прикрыла ее.

И его похоронили. А люди все продолжали спрашивать друг друга:

— Откуда он брал свою краску?

И прошло время, и настало время, художника забыли, но работа его осталась жить.

Дары жизни

Я видела спящую женщину. Ей снилось, что перед нею стоит Жизнь и держит дары: в одной руке — Любовь, в другой — Свободу.

— Выбирай! — сказала она женщине.

И женщина долго молчала, а потом сказала:

— Свободу!

Тогда сказала ей Жизнь:

— Верен был выбор твой. Скажи ты «Любовь», и я даровала бы тебе то, что ты просила; и ушла бы от тебя, и не возвратилась более. А теперь наступит день, когда я возвращусь к тебе. В тот день оба дара мои я принесу в одной руке.

Я слышала, как женщина засмеялась во сне.

«Мнилось мне, я стою…»

Мнилось мне, я стою у божьего трона, в райской обители, и бог спрашивает меня, зачем я пришла.

— Чтобы обвинить Мужчину, брата своего, — отвечала я.

— Что он совершил? — спросил бог.

— Он взял сестру мою, Женщину, и бил ее, и нанес ей раны, и вышвырнул ее на улицы, и там она лежит распростертая. Его руки красны от крови. Я пришла обвинить его, пусть лишится он царства, ибо он недостоин царства, и пусть отдадут царство мне. Ибо руки мои чисты.

И я показала свои руки.

Бог сказал:

— Чисты руки твои — приподними твои одежды.

Я приподняла одежды: ноги мои были красны, словно я ступала по вину.

— А что это? — сказал бог.

— Господи, — отвечала я, — дороги на земле залиты грязью. Если бы я ступала прямо по ним, я запачкала бы свои одежды, ты видишь, как они белы! Приходится выискивать, куда поставить ногу.

— И куда же ты ставишь ее? — спросил бог.

Я промолчала и опустила свои одежды. Потом с головой завернулась в плащ и тихо вышла. Я боялась попасться на глаза ангелам.

И снова я стояла у дверей рая, и со мной другая женщина. Мы крепко держались друг за друга — мы так устали. Мы смотрели на огромные двери, и ангелы отворили их, и мы вошли. Грязь была на наших одеждах. По мраморному полу мы прошли туда, где стоял трон. Тут ангелы отделили нас друг от друга. Ее они поставили на верхнюю ступень, а меня оставили у подножия, сказав:

— Эта женщина в прошлый раз оставила красные следы на полу, нам пришлось смывать их своими слезами. Пусть же она стоит внизу.

Тогда та, с кем я пришла, оглянулась и протянула мне руку, я подошла и стала рядом с ней. И ангелы, эти сияющие существа, что никогда не грешили и никогда не страдали, проходили мимо нас вверх и вниз по ступеням. Нам, я думаю, было бы одиноко там — так сияли лица этих ангелов, — но каждая из нас была не одна.

Бог спросил меня, зачем я пришла, и я выставила вперед сестру мою, чтобы он видел ее.

Бог сказал:

— Как случилось, что сегодня вас здесь двое?

Я ответила:

— Она лежала на улице в грязи, и они ступали по ней, я легла рядом с ней, и она обвила мою шею руками, я подняла ее, и мы встали вместе.

Бог сказал:

— Кого теперь вы пришли обвинить предо мной?

Я ответила:

— Мы не пришли обвинять.

И бог склонился к нам и спросил:

— Дети мои, чего же вы пришли просить у меня?

Она тронула мою руку, чтобы я говорила от нас обеих.

Я сказала:

— Мы пришли просить слова твоего, чтоб сказал ты слово Мужчине, брату нашему, вручил нам послание к нему, чтобы дано ему было понять и дано ему было…

— Идите и передайте ему послание мое, — перебил меня бог.

— Что в нем, в послании твоем?

— Оно начертано в ваших сердцах, — сказал бог, — сойдите на землю и передайте его Мужчине.

Мы повернулись и пошли. Ангелы провожали нас до дверей. Ангелы смотрели на нас.

Один сказал:

— Ах, как прекрасны их платья.

И другой сказал:

— Я думал, это грязь на них, когда они вошли сюда, но смотрите, это золото.

А третий возразил:

— Нет, нет, это отблеск сияния, что светится на их лицах!

И мы сошли на землю к брату нашему.

На дальней земле

Есть в мире еще одна земля, кроме нашей, и в той земле все происходит не так, как у нас.

В той земле жили мужчина и женщина, они вместе добывали свой хлеб, и вместе шли по жизни много дней, и дружили — и такое время от времени случается на нашей земле тоже.

Но было и иное в этой далекой земле, такое, чего у нас нет. Там был густой лес, где деревья росли так тесно, что стволы их соединились, а летнее солнце никогда не светило, там стоял алтарь. Днем все было тихо, но ночью, когда горели звезды или луна заливала своим светом вершины деревьев, а внизу все молчало, стоило кому-то пробраться сюда в одиночестве, преклонить колени на ступенях каменного алтаря и, обнажив грудь, нанести себе рану, чтобы капли крови упали на каменные ступени, тогда все, чего бы ни пожелал он, преклонивший колени, давалось ему. И случалось так потому, что, как я уже сказала, это очень дальняя земля, и в той земле все часто происходит иначе, чем у нас.

Так вот, мужчина и женщина жили бок о бок, и женщина хотела мужчине добра. Однажды ночью, когда сияние луны отражалось в листьях всех деревьев, а волны моря серебрились, женщина, одна, отправилась в лес. Там было темно: только маленькие блики лунного света лежали на мертвых листьях, по которым она ступала, а ветви сплетались в узлы над ее головой. Дальше стало еще темнее, исчез последний лунный блик. Тут она подошла к алтарю, опустилась перед ним на колени и помолилась — ответа не было. Тогда она обнажила грудь и острым, с двух сторон заточенным камнем, что лежал возле, нанесла себе рану. Капли медленно стекли и упали на каменные ступени, и голос спросил: