Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты Страница 4

Пройдя еще с полкилометра, Леони перелезла через ограду и оказалась на лугу, по которому протекала речушка. Над банановой рощей показалась ветхая кровля из потемневшего шифера, почти совсем черная, как и все здешние кровли, — проглядывая сквозь буйную зелень, одевающую город, они кажутся нелепыми наростами на шкуре молодого здорового зверя.

Леони молниеносно обежала вокруг дома и чуть не споткнулась о милую парочку, расположившуюся на циновках. Молодая полураздетая женщина раскинулась в томной позе около своего дружка; в руке у нее была тяжелая виноградная гроздь. Рыжеволосый здоровяк лежал, опираясь спиной на опрокинутый стул, покрытый плотной циновкой, и покусывал фиолетовую гроздь, то и дело ускользавшую от его оскаленных желтых зубов. При виде яростно жестикулирующей Леони, которая в своем алом наряде словно вынырнула из преисподней, человек живо вскочил на ноги.

Это явно был чужеземец, человек белой расы.

В распахнутый ворот рубашки видна была рыжая курчавая растительность, покрывающая грудь по самую шею и даже плечи. Застыв в изумлении, он сперва позеленел, потом пожелтел и вдруг кинулся к черной сутане, валявшейся на циновке.

— Вон! Вон! — завопил он, весь дрожа от бешенства и стыда. — Вам здесь нечего делать! Убирайтесь!!

Леони быстро шагнула вперед и наступила ногой на сутану. Изрыгая проклятия, он тщетно пытался выдернуть из-под ее башмака свое облачение.

— Нет, я не уйду, отец Кервор! Даже если бы мне пришлось для этого спуститься в ад, я все равно добралась бы до тебя! Благодарю небо за то, что мне не пришлось срывать с тебя это священное одеяние. Ну-ка, поговорим, как мужчина с мужчиной! Я задам тебе сейчас такую взбучку, отец Кервор, что о ней будут помнить до Страшного суда. Ну, повтори-ка еще разок, что я мерзавка, ведьма, потаскуха!..

— Я никогда не... — пробормотал священник.

— Ты вздумал в политику лезть, отец Кервор? Ладно, допустим. Ты хочешь помешать мэтру Дезуазо стать депутатом? Ладно, куда ни шло. Но не смей впутывать мое имя в свои грязные махинации!..

Подкрепляя слова делами, Леони кинулась на отца Кервора, схватила его за ноги и с поразительной легкостью швырнула на землю. Кюре повалился навзничь. Не давая ему опомниться, Леони принялась лупить его палкой. Он защищался так смешно, что весь гнев Леони мигом испарился.

— Помни, отец Кервор, в другой раз ты не отделаешься трепкой. Я тебя так разукрашу, распутник паршивый, что на тебя и самка орангутанга не польстится!

Подняв платье, она показала ему заткнутую за чулок бритву. Теперь Леони могла наконец перевести дух. Хохоча как сумасшедшая, она повернулась и преспокойно ушла.

Возвратившись в лавку, Леони рухнула в кресло, разулась и завопила во все горло. Через минуту весь квартал был на ногах, лавка наполнилась народом.

Леони голосила не умолкая. Наконец, залпом проглотив принесенную соседкой круто посоленную настойку вербены, Леони приступила к объяснениям:

— Ай!.. Во всем виноват этот негодяй, отец Кервор! Мало ему было ославить меня на весь приход, обозвать мерзавкой, потаскухой, ведьмой! Он у меня подавился собственной ложью, да еще потом посмел мне угрожать!.. Поклялся, что мой сын Диожен после окончания семинарии не получит никакого места!..

Город был охвачен волнением. Скоро все от мала до велика — все, даже лев святого Марка, что в приходской церкви, — уже знали, что отец Кервор, тяжко оскорбивший Леони Осмен, был застигнут ею у известной развратницы Розы Жарви в разгар ужаснейшей вакханалии и получил основательную взбучку. Люди передавали друг другу мельчайшие подробности пикантной сцены. Каждый готов был поклясться, что кюре дал зарок не допустить Диожена Осмена до рукоположения. Некоторые уточняли, что отец Кервор успел предупредить телеграммой монсеньора архиепископа. Утверждали даже, что отец Кервор заперся в приходской церкви и служит сейчас черную мессу на погибель Леони...

Уже наступила ночь, а дом героини был все еще полон людей. Ей ставили на шею пиявки, то и дело лили на голову холодную воду, она не вынимала ног из горчичной ванны и поминутно глотала всяческие снадобья. Здесь же со скорбным и высокомудрым видом пребывал ее подопечный — мэтр Дезуазо, кандидат в депутаты. До самого рассвета разносились по кварталу жалобные стоны пострадавшей. То была ночь накануне сраженья. Наутро ранней пташкой в лавку впорхнул Эмманюэль Аксидантель, соперник мэтра Дезуазо. Он явился засвидетельствовать Леони Осмен свое почтение. Начиналась суровая битва; судьбы многих людей поставлены были на карту. Из этой игры мэтр Дезуазо и Эмманюэль Аксидантель должны были выйти один депутатом, другой — дерьмом. Или отец Кервор покинет страну, или Диожен Осмен получит приход где-нибудь в Уганде — и то еще если ему очень повезет. Леони войдет в церковный совет прихода, станет дамой-патронессой всех и всяческих филантропических затей, членом духовной конгрегации святого Франциска — или будет отлучена от церкви.

Если бы лейтенанту Эдгару Осмену было суждено явиться на свет отпрыском крупного помещика из северных провинций или наследником какого-нибудь «большого дона»[1] с берегов Артибонита, или потомком коммерсанта-фрахтовщика с запада страны, — о, тогда бы он себя показал! Праведный боже, что за темперамент! И аппетит чертовский. Сколько Эдгар Осмен мог выпить за один раз, просто невероятно! Но у этого циника, страстно мечтавшего о власти над людьми, у этого тщеславного павлина сохранилась все же в душе крупица чистоты. Он не забыл еще блуждающих огоньков, что блестят над бугристой почвой бедняцких предместий, огоньков, с которыми никогда не может до конца расстаться тот, кто вырос рядом с простыми людьми и человеческим горем. Этот дремлющий, но всегда готовый к прыжку хищник иной раз поражал своей проницательностью, даже блеском ума, и способен был проявить сердечность.

Эдгар Осмен так ничего и не добился в жизни. Всего лишь лейтенант. Да, разумеется, он состоит в личной охране президента республики, — но, в конце концов, просто младший офицер. На большее Эдгар уже не надеялся и готов был на все махнуть рукой — отчасти из отвращения к самому себе, а главное — из-за реалистического склада ума. Он пришел к такому убеждению: выбраться из болота можно, лишь заручившись поддержкой во влиятельных кругах, в политических сферах. Иметь зацепку, черт возьми! Иметь родных, с которыми люди вынуждены считаться, иметь протекцию в гареме президента, влиятельных друзей, наконец хоть маленькую кубышку — тогда при случае можно купить чью-нибудь совесть, а настанут черные дни — не умереть с голоду. И не только добиться чего-то, но удержаться и потом двинуться дальше, карабкаться все выше и выше. А оступишься, пошатнешься, упадешь — это ведь неизбежно! — суметь подняться, оправиться и лезть дальше. Без родни, без друзей, без денег нечего и пытаться. Какая у него родня? Мать — мелкая лавочница, провинциальная бой-баба, политиканствует в маленьком городишке! О братьях лучше и не говорить; братцы друг друга стоят: непутевый поэт да поп без пяти минут. Что касается друзей, то все, кто хоть сколько-нибудь достоин этого имени, сами рассчитывают на его поддержку. А денег — ни гроша. Не принимать же в расчет его жалованье да скудные сбережения матери. Оставалось уповать на счастливый случай. Только он один мог изменить судьбу Эдгара Осмена!..

И Эдгар ждал случая терпеливо и стойко. В одном ему несомненно повезло: вылеплен он был из того же теста, что и какой-нибудь негритянский царек, — та же покорность судьбе, те же необузданные аппетиты. Самые невероятные мечты — и вера в свою звезду. И внезапные вспышки нежности к людям, подобные тропической грозе посреди жесточайшей засухи... Эдгар не боялся жизни, не страшился заплатить за преуспеяние любую цену, — настоящий князь тьмы, одержимый страстями и миражами... Блестящие стеклянные бусы, треуголки с плюмажем, удивительные музыкальные шкатулки с загадочными фигурками механических танцовщиц... Да, точно так же, как эти африканские царьки, печальные владыки времен работорговли, он сидел и терпеливо ждал, когда к нему явится купец за черным товаром и потребует рук, ног, сердец его врагов — его братьев. Что такое жизнь? Разве не по воле богов сердце человеческое гложут термиты желания?

Эдгар Осмен верил в демонов, которые требуют человеческой крови за исполнение дерзновенной мечты. Препятствия не страшили его. Он чувствовал себя в силах доказать, что у его современников, мнящих себя цивилизованными людьми, точно такие же правила морали, какие действовали тысячелетиями варварства. На его взгляд, в мире по существу ничто не изменилось; лишь слова, фразы, формы господства стали немножко иными. Наслаждение, счастье — это плоды эгоизма, и добыть их можно только за счет других людей. Он презирал хитроумные уловки, тонкости, сантименты. Он хотел разить наверняка, беспощадно, как молния, сверкнувшая неумолимым зигзагом... Мир жил и всегда будет жить кровью, только кровью, кровавыми слезами, кровавым потом!