Марк Твен - Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна Страница 4

— Как можно! — сказал Том с волнением.

— Так вот, стоило мне взглянуть на каблук и я понял, где были запрятаны бриллианты! Посмотрите вы на него: он подбит стальною пластинкой и она прикреплена маленькими винтиками. На всем Диксоне не было ни одного винта, за исключением этих, на его сапогах; и так, если ему требовалась отвертка, то ясно для какой цели.

— Гекк, не остроумно ли это? — крикнул Том.

— Ну, ладно, я надел свои сапоги, мы с Галем сошли вниз, юркнули в каюту, положили пакетик с сахаром на место, уселись тихонько и стали слушать, как Бед Диксон похрапывает. Галь Клэйтон тоже скоро заснул, но я не мог спать; никогда в жизни еще не был я так оживлен! Я только нахлобучил себе шляпу на глаза и старался разглядеть из-под ее полей, где лежит мешок. Долго осматривал я так все уголки и стал ужь думать, что дал промах, но вдруг увидал то, чего искал: мешок лежал у самой перегородки и почти не отличался цветом своим от ковра. Тут же валялась круглая деревяшечка, величиною с кончик вашего мизинца, и я подумал про себя: в гнездышке вместо тебя лежит бриллиант. Скоро я увидал и другой подобный круглячек.

Подумайте только о хладнокровии и ловкости этого подлеца! Он задумал свою хитрость и рассчитал наперед, как мы поступим, и мы попались в ловушку, проделали все, как он предвидел, точно пара болванов! Мы ушли, а он, не торопясь, отвинтил пластинку у каблука, вырезал гнездышки в нем, спрятал туда камешки и снова привинтил ее. Он догадывался, что мы скрадем подложный пакет, пойдем наверх и будем ждать всю ночь его прихода с целью его утопить… и, прах побери, мы сделали все, как по писанному! Да, нечего сказать, ловко было задумано!

— Признаюсь! — сказал Том с восхищением.

IV

— Целый день провели мы, наблюдая друг за другом и, правду сказать, очень было это тоскливо для двоих из нас; даже до крайности утомительно. К вечеру мы пристали у одного маленького городка на Миссури, повыше Иовы; мы отправились на берег, поужинали там и остались на ночлег в какой-то гостиннице. Нам отвели комнату наверху; в ней были койка и еще кровать на двоих. Пока мы поднимались по лестнице гуськом, — хозяин шел впереди с сальной свечею, а я позади всех, — я успел сунуть свой мешок под небольшой столик в темных сенях. Мы потребовали себе запас водки и принялись играть в кости, но, когда заметили, что Бед уже порядочно нагрузился, то сами перестали пить, а его все угощали; наконец он перепился до того, что свалился со стула, да так и заснул.

Мы принялись тогда за работу, при чем я посоветовал нам обоим разуться, чтобы не стучать, да и у него стащить сапоги ради того, чтобы лучше его обшарить. Так мы и сделали; при этом я поставил сапоги Беда рядом с моими, у себя под рукой. Стащив с него платье, мы освидетельствовали все его карманы, носки, заглянули внутрь сапог, вывернули его мешок. Бриллиантов не было нигде. Мы нашли и отвертку. Галь спросил: «На что требовалось ему это?» Я ответил: «Почем я знаю!..» Но когда Галь отвернулся, я засунул эту штучку в себе. Наконец, Галь обозлился, пришел в уныние и сказал, что нам уже не найти. Я только этого и ждал, и говорю ему:

— Есть еще место, которое мы не осматривали.

— Какое такое место? — спросил он.

— А желудок.

— И вправду! А мне и невдомек. Чего проще! Ясно, как день. Только как же устроить?

— Вот что, — сказал я, — ты побудь с ним, пока я сбегаю за лекарством. Будь спокоен, принесу такое зелье, что бриллианты не захотят оставаться долее в том обществе, в котором теперь находятся.

Он сказал, что это отлично, и я на глазах у него надел сапоги Диксона вместо своих, чего он не заметил. Они были мне немножко велики, но это все же лучше, чем если бы были слишком узки. Я захватил свой мешок, пробираясь через сени, и через минуту выскользнул из дома черным ходом и зашагал вверх по реке так, чтобы отхватывать по пяти миль в час…

И, знаете, недурно чувствуешь себя, ступая по бриллиантам! Пройдя с четверть часа, я подумал: я уже больше чем на милю оттуда и там все еще спокойно. Через пять минут я удалился еще более, а позади меня остался человек, который начинает думать, что у меня за помеха случилась? Еще пять минут — и он уже порядочно встревожился, спускается вниз. Еще пять — и мною пройдено две с половиною мили, а он страшно волнуется… начинает ругаться, я уверен! Наконец, прошло сорок минут — он догадывается, что его провели… Пятьдесят минут — истина раскрывается перед его глазами! Он убежден, что я нашел бриллианты во время нашего обыска, сунул их себе в карман и виду не подал… Да, и он бежит вдогонку за мной. Он будет искать моих следов на песке, но таких следов много и они могут направить его как вверх, так и вниз по реке.

В эту минуту, вижу я, едет человек верхом на муле. Сам не знаю зачем, я кинулся прочь от него, в кусты. Это было нелепо. Поровнявшись со мною, он остановился, подождал немного, не выйду ли я, потом отправился далее. Я упал духом, понимая, что сам испортил дело своей необдуманностью: он мог указать на меня, если бы повстречался с Талем Клэйтоном.

Однако, около трех часов ночи, я добрался до Александрии, увидал у пристани этот пароход и очень обрадовался, чувству себя в безопасности, понимаете! Рассветало. Я вошел сюда, взял эту каюту, оделся в это платье, потом снова вышел на палубу, взобрался на мостик к шкиперу и стал сторожить, хотя понимал, что это бездельно. Воротясь сюда, я полюбовался на свои бриллианты, все ожидая, когда же тронется пароход? А он стоял, потому что поправляли что-то в машине, но я не знал этого, будучи мало знаком с пароходством.

Ну, короче сказать, двинулись мы с места лишь в полдень, но я уже задолго перед тем запрятался в свою каюту, потому что еще до завтрака увидал издали человека, который по походке походил на Клэйтона, и сердце у меня так и замерло. Я думал: если он узнает, что я здесь, то попался я, как мышь в мышеловку! Ему стоит только подстеречь меня и выждать… выждать, когда я сойду на берег, рассчитывая, может быть, что он за тысячу миль от меня, пойти следом за мною и отнять у меня бриллианты, а потом… О, я знаю, что он сделает потом!.. И это ужасно… ужасно!.. А теперь, как я вижу, и другой тут же, на пароходе!.. О, ребята мои, это беда, страшная беда! Но вы поможете мне спастись, неправда ли?.. О, милые мои, будьте жалостливы к бедняге, которого травят до смерти… спасите меня, и я буду благословлять самую землю, по которой вы ступаете!

Мы старались его успокоить, говорили, что придумаем что-нибудь ему в помощь и что ему нечего уже так бояться. Мало-помалу, он ободрился, повеселел, отвинтил пластинки у своих каблуков, вынул бриллианты и стал подставлять их так и эдак к свету, чтобы полюбоваться их игрой; нечего говорить, они были великолепны, когда лучи падали на них: они вспыхивали и бросали снопы огня на все кругом. Но я все же думал, что за дурак этот Джэк. Будь я на его месте, я отдал бы эти каменья тем двум молодцам с тем, чтобы они сошли с парохода и оставили бы меня в покое. Но у него были свои взгляды. Он говорил, что тут целое состояние, и не хотел ничего слышать.

Мы останавливались два раза для исправления машины и стояли однажды ночью даже довольно долго у берега. Но Джэк находил, что недостаточно темно, и боялся сойти. При третьей подобной же остановке дело показалось удобнее. Мы пристали к берегу у одной рощи, милях в сорока от фермы дяди Силаса, часу во втором ночи; было облачно и начиналась настоящая буря. Джэк находил случай удобным для бегства. Мы забирали на борт дрова, но скоро дождь полил, как из ведра, а ветер все усиливался. Понятно, что все судорабочие, завернувшись в порожние мешки, накинув их на голову, как они всегда это делают, когда таскают дрова. Мы достали такой же мешок для Джэка; он пробрался на корму в этом одеянии и с своим саквояжем под ним стал в кучу с прочими и перешел с ними на берег. Когда мы увидели, что он уже за чертой света от наших фонарей и исчез в темноте, мы обрадовались и торжествовали… Но недолго. Кто-нибудь донес о том, потому что минут через восемь или десять, смотрим мы, те двое молодцов бегут что есть мочи, проталкиваются вперед, прыгают на берег и были таковы! Мы ждали до рассвета, все надеясь, что они воротятся, но нет! Оставалось нам уповать только на то, что Джэк мог уйти настолько вперед, что они его не догонят и он успеет пробраться к своему брату и спрячется там.

Он хотел идти прибрежной дорогой и поручил нам узнать, дома ли Брэс и Юпитер и нет ли у них кого чужого. Весть эту мы должны были передать ему, придя украдкою после солнечного заката в небольшую смоковничью рощу, находившуюся за табачным полем дяди Силаса, на прибрежье; место это было очень уединенное.

Мы с Томом долго еще толковали об участи Джэка. Том полагал, что ему могло посчастливиться лишь в том случае, если бы те двое погнались вверх по реке, а не вниз; но это было мало вероятно, потому что они знали, откуда он родом; поэтому скорее можно было ожидать, что они пойдут по верному следу, будут подстерегать Джэка целый день и потом убьют его, когда стемнеет, и снимут с него сапоги. Очень жалели мы бедного Джэка.