Джон Пристли - Другое Место. Рассказы Страница 41

— Круглую табакерку и длинную глиняную трубку. Они лежали здесь, и я ими пользовался. Но они исчезли. — Он с минуту оглядывал комнату, а Бетти молчала. — Ага! Вот оно.

— Что ты нашел? — Она посмотрела в сторону буфета.

— Пять штук сигарет в пачке. Прямо здесь лежали. Должно быть, уже давно — слишком сухие и пыльные, но все равно пойдет. Хочешь?

— Да, пожалуй. Надеюсь, это не воровство.

— Постараемся выяснить это у кого-нибудь завтра утром.

Какое-то время они молча курили, уставившись на тлеющие угла в камине. «Как уцелевшие после катастрофы», — подумала Бетти.

— О чем ты хотел с ней поговорить? — спросила она наконец.

— О чем угодно. Обо всем. Это было неважно. Я ничего не планировал. Мне просто хотелось быть с ней.

— А мне — с ним.

— Да, я знаю, — произнес Люк без особой теплоты в голосе. — Мы оба в одной лодке.

— И это немного обнадеживает, — сказала она. — Было бы гораздо хуже, если бы это случилось только с одним из нас. Ты ведь не ревнуешь меня к нему, нет?

— Еще нет, хотя, мне кажется, что мог бы, — признался он.

— Ты не ревнуешь, потому что не думаешь обо мне, — ты все еще думаешь о ней.

— А ты против?

— Нет, еще нет, — ответила она. — Как и ты. Мы оба чувствуем одно и то же. Мы их потеряли. И я уверена, что нам больше не встретиться. Вот к чему мы пришли.

Почти погасший камин, подрагивающие свечи… Комната, погруженная в полумрак, напоминала теплую пещеру. Снаружи по-прежнему доносился шум ночного дождя и ветра; легко было представить, что за стенами дома начинается новый Всемирный потоп.

— Знаешь, они не были похожи на привидения, — помолчав, произнес Люк.

— Они и не были привидениями, — последовал решительный ответ.

— А кто же они тогда, а? Люди из другого времени? О путешествиях в прошлое написано много историй.

— Именно об этом я и думала, — живо откликнулась Бетти.

— Но тогда мы могли бы их только видеть и слышать, — медленно продолжал он, — мы были бы зрителями. Они не участвовали бы в событиях. А мы ведь говорили, жали друг другу руки, вместе ужинали.

— Посмотри на то, что осталось от этого ужина. Просто кошмар! Ты не находишь, что эти убогие остатки напоминают нас и наше время?

— Послушай, Бетти, — горячо сказал он, — нам нужно в этом разобраться. Предположим, ты способна проскользнуть в четвертое измерение, или как там оно называется, — и не надо придираться, я не очень силен в этой области, — и даже видеть людей, живших сто пятьдесят лет назад. Но и в этом случае ты не была бы с ними в реальности, не смогла бы общаться с ними, как это сделали мы. В противном случае, это означало бы, что два отдельных времени — тогда и сейчас — пересекаются в третьем, совершенно ином времени, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Нет, по правде говоря, не очень, Люк. Все это слишком сложно.

— Я знаю, именно это я и хочу сказать. Это хуже, чем те две женщины в Версале. Но что же тогда случилось с нами?

Она помолчала немного, а потом заговорила, осторожно подбирая слова:

— Вот как я это понимаю. Эти двое, сэр Эдвард Какой-то и его племянница Джулия, когда-то действительно жили здесь и были точно такими, какими мы видели их сегодня вечером. Мы пришли сюда уставшие и измотанные, к тому же непонятно было, как с нами обойдутся, а потом мы расслабились, надели эту одежду — ну, тогда и появились сэр Эдвард и Джулия. Но, — нет, пожалуйста, послушай, Люк, это очень сложно, и если ты меня перебьешь, я потеряю мысль, — но в реальности мы никогда с ними не были. Я хочу сказать, что они не жили сами по себе, отдельно от нас, как настоящие, живые люди. Они выглядели так, как когда-то выглядели на самом деле — их внешность мы не придумали, — но то, что они говорили и делали, было воплощением наших желаний: мы хотели, чтобы они так говорили и делали. Мы как будто писали пьесу, а они были ее персонажами…

— Погоди минуту, Бетти, — запротестовал он, — ты же не хочешь сказать, что Джулия…

— Да, хочу, — отрезала она. — И сэр Эдвард тоже, хотя мне ужасно грустно так говорить. Разве они не вели себя, как нам бы того хотелось? Подумай, Люк, припомни все. Мне уже тогда это показалось.

— Ты хочешь сказать, что всегда хотела видеть рядом с собой сэра Эдварда? — спросил он. Вид у Люка был озадаченный и оскорбленный.

— Подсознательно, да, — ответила она, и в ее взгляде мелькнула насмешливая искорка. — Он, должно быть, воплощал то важное, чего я действительно хотела, пусть даже не зная об этом. То же самое с Джулией, которая наверняка ничего собой не представляла, — типичная безмозглая блондинка эпохи Регентства, — но тебе казалась изумительной и волшебной. Он заставил меня почувствовать именно то, что я хотела, какой я хотела себя ощущать. Пусть не постоянно — нельзя хотеть слишком многого — но хоть иногда. И то изумительное и волшебное ощущение, которое пробуждала в тебе Джулия, шло от тебя самого, рождалось твоим же разочарованием. Разве ты не понимаешь, дорогой, — продолжала она так, как давно уже с ним не говорила, — что мы пришли сюда не только замерзшие, промокшие и усталые, но еще и в полном отчаянии? Все, что от нас оставалось — только озлобленные, опустошенные до полусмерти оболочки. И те сэр Эдвард и Джулия, которых мы встретили, — не те, что жили здесь когда-то, — были утраченными составляющими нашей сущности, которыми мы пренебрегли и о которых забыли. Мы сами написали пьесу, а потом сами в ней и сыграли. Это началось, когда мы надели эту одежду, и нам пришлось по-другому себя вести. Но тогда мы не могли быть партнерами, поэтому нам понадобились еще двое, чтобы выйти из положения.

— Что-то не сходится, — возразил он, — хотя я понимаю, что ты хочешь сказать. Сэр Эдвард принес мне одежду. Или я подумал, что он ее принес. Говорил со мной — я был все еще в ванне. Правда, тогда он о стиле не говорил — это было потом. Ты это слышала?

— Да, — живо ответила она, — и все это, я уверена, было то, о чем я, может, и не думала как следует, но что давно уже чувствовала. Понимаешь?

— Что я понимаю, — заявил он с вызывающим видом, — так это то, что какому-то щеголю эпохи Регентства хорошо рассуждать о стиле и утонченном образе жизни. У него это получается гораздо лучше, чем у меня. Но, по крайней мере, я ни у кого не сижу на шее, сам себя кормлю, и никаким детям не приходится вставать ни свет ни заря, чтобы вкалывать на прядильных фабриках и угольных шахтах ради моего благосостояния. И если именно на этом основан его стиль, пусть он им подавится. Я же буду шататься по пабам и кафешкам в грязной рубашке и засаленных штанах. А ты будешь стоять в очередях за рыбой и дешевыми билетами в кино. Но никто не скажет, что мы живем за счет страданий других. Вот мой стиль!

— Да-да, конечно, мы не стали бы жить так, — вскричала она, — но он говорил совсем о другом, о твоем стиле. Вспомни: разговаривали мы. Ты сказал мне. Я — тебе. Это был единственный способ выразить то, что где-то в глубине души мы уже чувствовали о себе и своей жизни. И, Люк, пожалуйста, не будь таким колючим, когда говоришь об этом. Если мы начнем все сначала, то получится всего-навсего бездарная инсценировка. Просто помолчи и подумай пару минут, вспомни, в каком состоянии мы сюда пришли и что ты почувствовал потом.

— Мы промокли и заблудились, — медленно произнес он, — а потом все вдруг стало иначе.

Он честно пытался вспомнить, что произошло потом, но эти воспоминания большей частью были путаны и невероятны. Люк чувствовал на себе напряженный взгляд Бетти, хотя ее глаза были невидимы, а лицо в пещерном сумраке различалось всего лишь как бледный овал.

— Если когда-нибудь о нас вспомнят, я имею в виду о нашем поколении, и попытаются вынести нам приговор, — сказал он наконец, — будущим судьям придется признать, что, несмотря на все наши пороки, мы, по крайней мере, пытались быть честными. Никакого притворства, чего бы это ни стоило — вот наш девиз. Без сомнения, мы слишком далеко зашли…

— Слишком! — воскликнула она. — Меня тошнит от этой честности, которая с удовольствием выставит любого мелким, уродливым и подлым. Притворства тоже хватает — неврастеники прикидываются задирами, уставшие и трусливые добирают развязности и сексуальной прыти джином. А эта явная лень и распущенность — мужчины не дают себе труда бриться и менять рубашки, девушки норовят пореже принимать ванну и менять нижнее белье. Да, знаю, держаться на уровне непросто — не надо меня в этом убеждать, — но если бы мы только попытались не притворяться, отпуская колкости и превращая жизнь в дешевку, если бы мы добавили в нее энергию и чувство юмора, и чуточку стиля… — И тут она умолкла.

Он подошел и взял ее за руки — руки у нее были холодные, поэтому он принялся согревать их, растирая ладонями.

— У тебя пробежали тогда мурашки по спине? — мягко спросил он. — У меня тоже. Хорошо, что сегодня ночью мы оба испытали одно и то же. Если бы это случилось только с одним из нас…