Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 41

пребывала в твердой уверенности, что не может употреблять в пищу что-то иное. К позднему завтраку непременно подавался лимонад и сандвич с помидором, а легкий ленч состоял из помидора, но уже фаршированного. Глория не только требовала конкретные яства, но и приготовить их следовало определенным способом. Один из самых досадных моментов произошел в Лос-Анджелесе, во время первых двух недель свадебного путешествия. Незадачливый официант принес помидор, фаршированный не сельдереем, а салатом из курицы.

– Мы всегда так готовим, мадам, – оправдывался официант перед пылающими гневом серыми глазами.

Глория ничего не ответила, но когда он благоразумно ретировался, принялась колотить кулачками по столу так, что зазвенели серебро и фарфор.

– Бедняжка Глория, – опрометчиво рассмеялся Энтони, – никогда не можешь получить желаемое, да?

– Не могу есть эту дрянь! – вспыхнула она.

– Тогда опять позову официанта.

– Не вздумай! Этот проклятый дурак ничего не понимает!

– Ну, служащие отеля здесь не виноваты. Либо отошли блюдо назад, либо будь хорошей девочкой и скушай его…

– Заткнись! – оборвала мужа Глория.

– Зачем срывать на мне злость?

– Я и не срываю, – захныкала она. – Просто не могу это есть.

Чувствуя собственное бессилие, Энтони сдался.

– Пойдем в другое место, – предложил он.

– Не хочу никуда идти. Устала от беготни по кафе, где нельзя заказать нормальной еды.

– Когда это мы бегали по кафе?

– А в этом городе иначе нельзя, – упорствовала Глория.

Энтони, сбитый с толку, попробовал другой подход:

– Почему не попробовать? Наверняка не так противно, как ты вообразила.

– Да потому что я не-на-ви-жу курятину!

Глория принялась с отвращением ковырять вилкой злополучный помидор, и Энтони стал опасаться, что сейчас она станет расшвыривать в разные стороны его содержимое. Он понимал, что раздражение жены достигло предела, ибо заметил в ее глазах жгучую ненависть, направленную как на супруга, так и на любого, кто подвернется в данный момент под руку. В минуты гнева Глорию лучше не трогать.

И вдруг, к своему изумлению, он увидел, как она осторожно подносит ко рту вилку и пробует салат из курицы. С лица не исчезает хмурое выражение, и Энтони в тревоге безмолвно следит за каждым ее жестом, боясь даже дышать. Глория попробовала еще немного и тут же приступила к еде. Энтони с трудом сдерживал смех, а когда заговорил, в его речи не прозвучало ни единого намека на салат с курицей.

Этот инцидент в различных вариациях, словно полная скорби фуга, преследовал Энтони в течение всего первого года супружества, всякий раз сбивая с толку и вызывая удручающее раздражение. Но еще более досадным оказался непримиримый конфликт характеров, поводом для которого послужили мешки с грязным бельем. Для Энтони эти стычки неизбежно заканчивались полным поражением.

Однажды в Коронадо, где они сделали самую длительную остановку во время свадебного путешествия и прожили более трех недель, Глория наряжалась к чаепитию, намереваясь предстать в полном блеске. Энтони, прослушав последние сводки о войне в Европе, поднялся наверх и, зайдя в комнату, поцеловал жену в напудренную шею. Затем он подошел к своему комоду с зеркалом и принялся выдвигать один за другим все ящики. Не найдя желаемого, он обратился к Незавершенному Шедевру:

– Глория, есть у нас чистые носовые платки?

В ответ Глория только покачала золотистой головкой:

– Ни единого. Я сама пользуюсь твоим.

– Полагаю, он был последним, – холодно усмехнулся Энтони.

– Правда? – Она обводила губы выразительным, но не бросающимся в глаза контуром.

– А разве белье из прачечной не принесли?

– Понятия не имею.

Энтони мгновение стоял в нерешительности, а потом, словно под действием внезапного озарения, открыл стенной шкаф. Его подозрения оправдались. На крючке висел синий мешок, который выдавали в отеле. Там находилось белье Энтони: он уложил все вещи сам. А на полу валялась впечатляющая груда дамского белья, чулок, платьев, ночных сорочек и пижам. Все это едва ли надели один раз, но, по твердому убеждению Глории, вещи нуждались в отправке в прачечную.

Энтони стоял возле шкафа, держа дверь нараспашку.

– Что это значит, Глория?

– А в чем дело?

Линия губ подправлялась и совершенствовалась, стремясь к достижению некоего загадочного результата; пенал с губной помадой не дрогнул в руке, и Глория даже не удосужилась взглянуть в его сторону, являя собой полный триумф сосредоточенного внимания.

– Ты разве не сдавала белье в прачечную?

– А оно в шкафу?

– Именно так.

– Значит, не сдавала.

– Послушай, Глория, – начал Энтони, усаживаясь на кровать и стараясь встретиться в зеркале взглядом с женой, – ты действительно замечательный компаньон! После отъезда из Нью-Йорка я несколько раз сдавал белье в стирку, а неделю назад ты, для разнообразия, пообещала сделать это сама. И всего-то дел – затолкать свое барахло в мешок и вызвать горничную.

– К чему поднимать столько шума из-за грязного белья? – обиделась Глория. – Сейчас все сделаю.

– Я вовсе не собирался скандалить. Мне тоже неприятно, но когда не найти ни одного чистого носового платка, самое время принять какие-то меры.

Энтони считал свое поведение в высшей степени логичным, но на Глорию это не произвело должного впечатления. Отложив косметику в сторону, она повернулась к мужу спиной.

– Застегни-ка мне крючки, – попросила она. – Энтони, милый, я совсем забыла о белье. Честно, хотела отправить в стирку и сегодня же это сделаю. Не сердись на свою возлюбленную.

Энтони ничего не оставалось, как посадить ее к себе на колени и в поцелуе стереть помаду с губ.

– А я и не против, – с лучезарной улыбкой мурлыкала Глория, воплощая собой великодушие. – Разрешаю сцеловывать с меня помаду, когда пожелаешь.

Они спустились к чаю, купили в галантерейном магазине несколько носовых платков, и инцидент был предан забвению.

Однако двумя днями позже Энтони снова заглянул в стенной шкаф и обнаружил все тот же мешок, уныло свисающий с крючка, а разноцветная живописная груда под ним выросла до потрясающих воображение размеров.

– Глория! – крикнул Энтони.

– Ах! – В ее голосе слышалось неподдельное страдание. В отчаянии Энтони направился к телефону и вызвал горничную.

– Мне кажется, – он терял терпение, – ты отводишь мне роль лакея при своей особе.

Глория рассмеялась так заразительно, что Энтони, позабыв о бдительности, улыбнулся в ответ. Бедняга! Каким-то не поддающимся объяснению образом эта неосмотрительная улыбка сделала ее полной хозяйкой положения. С видом оскорбленной в лучших чувствах праведницы она решительно направилась к стенному шкафу и принялась с яростью заталкивать свое белье в мешок. Энтони молча наблюдал за женой, сгорая от стыда.

– Вот! – объявила Глория, давая понять, что до крови стерла себе пальцы непосильным трудом.

Тем не менее он решил, что преподал жене наглядный урок и инцидент можно считать исчерпанным. Однако это