Илья Штемлер - Архив Страница 42

– Господи, чепуха какая, – с досадой проговорила Чемоданова.

Янссон не ответил. Он сидел как сидел. Прямой, строгий, в светлой рубашке. Бордовый галстук подпирал острый кадык. Сильные руки лежали ровно на коленях, точно на старой фотографии.

Они пили чай как-то торопливо, нервно и стыдливо. Словно узнали друг о друге нечто такое, чем хвалиться неловко. Говорили отрывисто, о всяких пустяках. О том, что Янссон вернется сюда, если появится результат по запросу, надо только дать ему знать, адрес он оставит. И телефон.

Янссон извлек из пухлого портмоне визитную карточку и положил на шоколадную крышку стерео-установки. Сказал, что знает об увлечении Чемодановой и непременно привезет ей набор каких-нибудь пластинок.

Чемоданова кивнула, не скрываясь, поглядела на часы.

Янссон поднялся и попрощался сухим, крепким рукопожатием.

В коридоре было темновато и тихо, лишь скрипели рассохшиеся половицы.

Пахло сыростью и хозяйственным мылом. Квартира спала.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

1

Только кажется, что у милиционера из вневедомственной охраны жизнь без особых проблем. Взять хотя бы спецодежду. Третий раз Мустафаев пишет заявление, чтобы ему сменили шинель, дело тянулось с прошлого года. Была бы велика, сам укоротил, так ведь короткая и тесная. Округлив птичьи глаза, сержант составлял заявление. На память приходили и другие обиды, которые надо бы заодно внести в заявление. Например, поведение коменданта общежития, что никак не вставит дополнительную раму в окно его комнаты, всему этажу поставил, а его обошел…

Мустафаев задумался, вспоминая упущенное. Взгляд его вновь наткнулся на старуху Варгасову, что покорно сидела в углу скамьи.

– Мы с вами, Дарья Никитична, уже как родственники, – Мустафаев отвлекся от своего скучного занятия.

– Ну дак, – с готовностью отозвалась Дарья Никитична Варгасова. Она и с котом уже поласкалась, и вздремнула, и бутерброд съела, зваром запила. – Куда это провалилась твоя Чемоданова? Не заболела?

– Придет… Забот у нее сколько, только крутись, – с уважением пояснил сержант. – Знает, что вы ждете?

– Как же! Сама назначила. По телефону звонила.

– Тогда все в порядке, – успокоил сержант. – Готова ваша справка, не сомневайтесь.

– Нет, – вздохнула Дарья Никитична, – не готова. Надо меня о чем-то еще спросить, а я по телефону путаюсь…

С этажа донесся стук каблуков – по лестнице спустилась Тамара-секретарь. В руках у нее белел листок.

– Что, Мустафаюшка, скучаешь? – небрежно бросила Тамара. – Кнопки есть? Я тут кнопок оставляла коробку.

Мустафаев нахмурился. Он недолюбливал Тамару за высокомерие и пренебрежительность. Подумаешь, секретарша! Разобраться, тот же милиционер, только на машинке печатает. А воображает, воображает… Его сменщик, сержант Колыхалло, тот вообще с ней как-то сцепился: оставила на вахте сумку с продуктами, лень было поднимать к себе в приемную, потом объявила, что у нее пачка чая пропала, стерва. Думает, что если милиционер из охраны, то обязательно во все сумки лазает… Потом чай нашла и даже не извинилась. Колыхалло рапорт составил, просил и Мустафаева подписать, тот подписал…

– Вот ваши кнопки. Все на месте, можете пересчитать, – не удержался от ехидства Мустафаев.

– Да ладно тебе! – беззаботно отмахнулась Тамара и выбила из пачки несколько кнопок. – Читай! Объявление. Общее собрание сегодня, в четыре.

– Мне ваши собрания как барану папаха, – сержант подчинялся дивизиону, и ему действительно собрания словно барану папаха.

– Рассказывай. Как собрание, ты тут как тут, – Тамара крепила листок на доске. – Небось слушаешь, кто что говорит, потом начальству несешь.

Сержант задохнулся от обиды, а его брови на побледневшем лице точно подвели углем. Думает, если милиционер, так обязательно стукач.

– По себе судишь? – произнес Мустафаев со сдержанным достоинством.

– Служба у нас такая, – примирительно ответила Тамара и направилась к лестнице.

Эта обидная фраза на миг словно обезоружила милиционера. Что он мог ответить наглой женщине? Сержант сухо сплюнул на пол и пробормотал что-то на непонятном языке. Теперь он был красный и злой.

– Э-э… Милая, где там ваша Чемоданова запропастилась? Кликни, будь ласкова! – не удержалась Дарья Никитична вслед Тамаре.

– Ладно. Увижу – скажу, – пообещала через плечо секретарша.

– Увидит – скажет, – Дарья Никитична виновато посмотрела на милиционера, словно извиняясь, что обратилась с просьбой к такой женщине.

– Шиш она скажет, – мстил Мустафаев. – Наоборот. Скажет, что ее никто не ждет.

– Тогда, может, пропустишь? – робко попросила Дарья Никитична. – Я мигом. Найду ее и ворочусь. А? Пожалуйста. Час сижу.

– Идите! – в сердцах разрешил Мустафаев. – Идите. Пусть они не думают, что все сволочи, – сержант явно имел в виду Тамару.

Дарья Никитична с готовностью кивнула. Вмиг сползла со скамьи, сняла пальто, сложила в угол – кто его возьмет, да еще при милиционере – и заторопилась к лестнице.

– А сумку? – вспомнил милиционер. – С сумкой нельзя. Оставьте.

Дарья Никитична не стала перечить, упрятала сумку под пальто, отошла и несколько раз оглянулась, не бросается ли сумка в глаза?

– Спросите отдел использования! – вдогонку проговорил милиционер. – Третий этаж. Шестая комната.

Бабка Варгасова кивнула, не пропадет, спросит.

Одолев второй этаж, она малость притомилась. Постояла на площадке, перевела дух, огляделась. Стены были увешаны плакатами. И насчет происков империализма, и насчет счастливой жизни детей, и насчет хранения денег в сберкассах… С Доски почета на Дарью Никитичну смотрело штук десять фотографий. «Вот ты где, – подумала она и поздоровалась с Чемодановой, которая висела слева, в нижнем углу. – В почете висишь, а документ выдать не можешь», – с укоризной еще подумала старуха.

Постояла немного, собралась с духом и поползла на следующий этаж, цепляясь за перила.

Рабочий коридор встретил ее недвижным душным воздухом. Без окон, освещенный холодным светом люминесцентных трубок, он теснил прохожую часть множеством стенных шкафов. И конца им не было. За каждым шкафом, впритык, начинался новый, еще побольше предыдущего. И хотя бы одна какая-нибудь дверь…

Тишина отняла уши. Бабка испугалась. «Заблужусь тут, – думала она с растущим страхом. – Пропаду, ей-богу».

В одном месте коридор раздваивался. По какому же идти? И там и там тянулись одинаковые стены из старых корешков, покрытых бронзовым налетом.

– Люди! – прошептала Дарья Никитична. – Да где ж вы, люди?

И пошла наобум, левым рукавом. Показалось, что он более ухоженный, что ли…

Она шла, кляня Чемоданову, милиционера Мустафаева, стерву секретаршу, что раздразнила милиционера, свою горемычную судьбу, и, конечно, больше всего досталось двоюродному племяннику Будимирке… Люди сидят в тюрьмах как люди, смирно дожидаются своего часа, а этот, паскудник, надумал какую-то пакость. Ну зачем, скажите на милость, ему понадобилась родословная двоюродной тетки? Жулик он и есть жулик. Неспроста его в кутузку упекли. Халатность и ротозейство, это для дурачков причина. А она, Дарья Никитична, хорошо знает Ленькиного выкормыша Будимирку. С детства был авантюристом. Сколько раз в милицию тягали Леньку и жену его, царство им небесное, за сыночка резвого. Сызмальства тот отличался – спекулировал, проказы затевал шалые. Думали – подрастет, образумится… Ну, подрос, в гору пошел. А в какую можно пойти у нас гору, чтобы жить, как он жил?! Не за бесплатно же его из тюрьмы выпускают, передохнуть! И все равно, как одолжил у нее восемнадцать рублей шесть лет назад, до сих пор не отдает. Сам миллионщик, одного хрусталя в шкафу как у царя, а восемнадцать рублей вернуть тетке жадится, паскудник. Может, забыл? Что ему те рубли, тьфу! А напоминать как-то язык не поворачивается. Да и когда напоминать, столько лет тетку на порог не пускали, а тут – на тебе, звонят, приглашают и поручение поручают.

Воспоминания о племянниковых делах как-то взбодрили Дарью Никитичну. Она отвлеклась, но ненадолго…

Унылый стенной «пейзаж» и полное безлюдье вновь повергли старуху в испуг. Иному человеку трудно представить, какой ужас может посеять чувство замкнутого пространства… «Может, я уже померла? – подумала Дарья Никитична. – Может, это дорога в царство небесное?»

Мысль эта физически овладела ею и крепла, повергая в жуткое волнение.

– Люди! – заколготала она и бросилась бежать, насколько позволяли вялые ноги. – Сда-ю-юу-усь! Сдаюсь!

Глухой удар и дребезжащий стихающий шум железа смирил ее вопль. Так хлопают двери шахты лифта. Дарья Никитична остановилась. Она слышала непонятный скрип и свирещение. Звуки нарастали. Вскоре показался человек, толкающий перед собой доверху груженную тележку.