Кодзиро Сэридзава - Книга о Человеке Страница 42

— Во всей Вселенной существует лишь Сила Великой Природы, иначе говоря — единый Бог, а люди, так же как и все живые существа, суть Его чада, поэтому Его и называют Богом-Родителем. Если ты, исходя из представлений, внушенных католичеством, противишься истине, проясненной в моей книге, тебе следует освободиться от своих предубеждений посредством собственных духовных усилий, духовных упражнений. Я уверен, тебе это по силам, поскольку у тебя есть такой замечательный помощник, как Накамура, который всегда придет на подмогу. После обязательно расскажи мне. Это будет прекрасным примером для приверженцев других религий. И не падай духом!

— Конечно, обязательно расскажу… И еще. В вашей книге меня удивило то место, где говорится, что мир смерти следует называть вратами в Истинный мир. Я верю, что это так и есть, но говорить, будто мир смерти такой веселый, такой беззаботный… не породит ли это эпидемию самоубийств?

— Профессор Кодайра также предостерег меня. Честно говоря, я написал это с единственной целью — сообщить, что люди как при жизни, так и после смерти пребывают в лоне Бога (Великой Природы). Мой друг Кадзуо Накатани радостно поведал мне о том, как он в бане на горячем источнике смывает пыль, накопленную в Мире явлений, а ведь шел уже восьмой месяц после его смерти. Если даже такой образцовый человек принужден в течение восьми месяцев ежедневно смывать с себя пыль, духовные упражнения и испытания в мире смерти не такая легкая вещь, вот что я почувствовал… После того как профессор Кодайра привлек мое внимание к этой проблеме, я спросил у госпожи Родительницы, и вот что она мне сказала: «Когда человек умирает, „божественный дух“, который есть в сердце каждого, подводит его к порогу смертной обители. У входа его встречает стражник, и покойный в соответствии с поступками, совершенными в Мире явлений, принимает огненные муки, но поскольку самоубийство — поступок, более других противный Богу, самоубийца тут же, у входа в смертную обитель, принимает огненные муки и только после этого может пройти далее. Поэтому, хоть смерть и беспечальна, это не значит, что надо торопиться попасть туда».

— И еще вы пишете, что к умершему приставлен ангел, который о нем заботится, но есть ли у ангелов крылья, как нам говорили?

— Никаких крыльев. Те ангелы, которых я видел, все были на вид обычными мужчинами в белых халатах, как врачи.

— Я думала, что ангелов не так много, но сколько же их должно быть, чтобы хватило на каждого умершего!

— По словам Небесного сёгуна, девятьсот миллионов девятьсот девять тысяч девятьсот. Столько было первых мужчин и женщин, сотворенных Великой Природой на этой земле, и после смерти все они превратились в ангелов.

— Вы пишете, что в Истинном мире встретились с Кадзуо Накатани и Жаком, и, по всей видимости, оба имели тело, но разве после смерти человек сохраняет свою плоть?

— Встретившись с ними, я разговаривал совершенно естественно, так что даже такого вопроса не возникало, но после, задумавшись об этом, я удивился и спросил у Небесного сёгуна. Он сказал, что умершие при жизни получили свое тело от Бога-Родителя, и точно так же, умерев, получают его от Него… Вот только это не то же самое тело, а, так сказать, духовное тело.

— Духовное тело? Но вы не почувствовали, что оно в чем-то отличается от обычного тела?

— Да нет. Может быть, я туповат, но, встретившись с ними, я беседовал, совершенно не чувствуя, что они умершие.

— Судя по их словам, каждый говорит на своем родном языке, а собеседник слышит их на языке своей страны, так?.. Как это здорово! Не могли бы вы еще подробнее написать об Истинном мире?

— Последнее время все посещающие меня читатели просят меня об этом, но я не знаю, что и сказать… Истинный мир и Мир явлений суть единое целое, как две стороны одной медали, они влияют друг на друга… Поэтому в жизни самых обычных людей, если присмотреться, можно уловить то, что относится к Истинному миру… Кстати, я хотел тебя расспросить, вот только стесняюсь. Если ты мне расскажешь, я, в благодарность, расскажу тебе еще об Истинном мире. Идет?

— О чем вы хотите меня спросить? Я с радостью вам отвечу…

— Ты уже не раз мне рассказывала, как счастливо живешь в браке с Накамурой, но вот тайна этого счастливого брака… То есть я бы хотел от тебя услышать более конкретно… Например, ты рассказывала, что вы беседуете по-семейному час за завтраком и три часа за ужином, а в остальное время занимаетесь каждый сам по себе, как независимые друг от друга люди… Но удовлетворяет ли вас обоих то, что вы общаетесь только четыре часа в день? И потом, о чем вы разговариваете? Случалось ли мужу ругать тебя? И каким образом вы помогаете друг другу в занятиях?.. Расскажи обо всем, о чем хочешь.

Рассмеявшись, Хидэко стала рассказывать.

На протяжении семи лет брака темы их бесед, разумеется, менялись, но оба всегда вставали из-за стола удовлетворенные. Утром они главным образом говорили о том, что предстоит в этот день, за ужином — о том, что произошло за день… Обычно они избегают проявлений чувств в разговоре, потому никаких упреков, никакого недовольства или сердитого слова от мужа она ни разу не слышала. За ужином она часто советуется с мужем по вопросам французской литературы, и он исполняет роль заботливого учителя.

Что же касается их индивидуальных занятий, муж не оставляет усилий сделать из нее первоклассного специалиста по французской литературе. Благодаря ему она смогла недавно опубликовать в одном французском научном журнале, в котором у него есть связи, свое исследование «Стиль Анатоля Франса». Она не вмешивается в занятия мужа и только с участием наблюдает со стороны, но это ведь естественно… Муж мечтал стать композитором, но отказался от этой мысли, поняв, что у него нет к этому способностей, и все же недавно он сочинил музыку для скрипки, ее мать исполнила эту пьесу под его аккомпанемент, и он был искренне рад, что смог потрафить своему пристрастию. Муж долго не мог решить, какому роду творчества посвятить свою жизнь, но недавно определился и написал книгу, напоминающую «Опыты» Монтеня, уже идет речь об ее издании, а теперь он приступает к работе над романом…

Дойдя до этого места, Хидэко, точно опомнившись, воскликнула, обратив на меня смеющийся взор:

— Ой, разве ж в этом тайна счастливого брака?

— Неужто больше ничего? — рассмеялся я в свою очередь.

— Ну… Кажется, много чего, а как подумаешь, вроде бы и рассказать не о чем. Странно, да?

— Судя по тому, что ты только что рассказала, не в том ли потаенная причина вашего семейного счастья, что Накамура, в отличие от большинства японских мужей, не ругает тебя, признает в тебе независимую личность да еще и всячески помогает тебе в научной работе? И ты, со своей стороны, уважаешь Накамуру, ценишь его человеческие качества, а кроме того, как хорошая жена, умеешь, не лебезя, не вмешиваясь, смиренно служить ему… Может быть, в этом все дело?

— Вы думаете? Я сказала, что мы проводим за беседой четыре часа в день, но кроме того, когда мы оба дома, нам случается перекинуться словами о ребенке, о домашнем хозяйстве. Конечно, это что-то вроде делопроизводства и собственно к супружеской жизни имеет мало отношения, но… Да, забыла сказать, наше семейное счастье было бы невозможно без помощи нашей старой домработницы и моей матери…

— С ними вам, конечно, повезло, но собственно к счастью вашего брака они отношения не имеют. Для тебя счастье брака состоит в том, что твой муж Накамура, как ты и предполагала, и даже сверх того, замечательный человек, вот, собственно, и все. А для Накамуры — в том, что ты оказалась такой разумной, почитаешь мужа, как своего наставника, окружая его любовью и уважением. Разве не так?

— Нет. Вы уже говорите не о нас. Вы перешли на разговор об Истинном мире.

— Не ты ли сама только что рассказывала мне о Накамуре? Я-то с ним не знаком, знаю все лишь с твоих слов… Ты говоришь, что, несмотря на свою молодость, он смог стать первоклассным знатоком французской литературы, однако не захотел посвящать этой специальности всю свою жизнь и довольно легко отказался от нее. Но в таком случае какой смысл для него представляло изучение французской литературы?

— Напрямую я не спрашивала, но кажется, целью его тогдашней поездки во Францию было прикоснуться к чуждой культуре, усвоить ее. Ради этого он погрузился в музыку, живопись, театр — во всевозможные области культуры — и в каждой добился удовлетворявшего его результата… А все благодаря своим умственным способностям. Он приписывает это тому, что его с ранних лет заставляли играть на фортепьяно. Так или иначе, ум у него в самом деле неординарный. Изучение французской литературы, в отличие от меня, далось ему без особого труда. Наверно, поэтому он бросил это на полпути без какого-либо сожаления…