Михаил Чулков - Пересмешник, или Славенские сказки Страница 45

Когда приближились они ко дворцу, то все комнатные служители, мужчины и женщины, одетые в белые одежды и стоящие в порядке, приклонилися на землю и ожидали от великой государыни к себе благосклонности, которых Асклиада, обнадежив своею милостию, приказала встать.

Потом великий священноначальник повел Асклиаду на крыльцо, устланное соболями, и привел нарочно в приготовленнную к тому залу, которой пол, стены и потолок убиты были мехами таких же зверьков, ибо верили, что сие долженствовало быть знаком будущего счастия и благополучия. Новобрачные пришед сели на соболиные подушки, надевши наперед из того же меха верхние шубы. По достоинствам и чинам начали подходить бояре и поздравлять своего государя и государыню. Алим повышал тогда иных чинами, а иных жаловал цепями и шубамиВ древние времена носили на себе серебряные и золотые цепи чрез плечо вельможи, жалованные от государей,- так, как ныне кавалерии, и сие означало сенатора и тайного советника; а пожалованная государем шуба знаком была, что сей господин был в особливой милости у своего князя.; потом просил Асклиаду, чтобы она сделала женщин участницами сей радости. Жаловала также оных Асклиада и обещала всегдашнее к ним снисхождение.

Наконец пошли все к столу, где волшебник почтен был особливою честию, и в середине обеда, простившись со всеми, расстался он с Алимом навеки и скрылся из его глаз.

Аскалон тогда тут не присутствовал, следовательно, не было никакого препятствия и помешательства великому веселию, которое продолжалось до половины ночи, или, может быть, и долее, в которое время терзался Аскалон ревностию, ненавистию и вымышлял способы к погублению новобрачных.

Бейгам и другие подобные ему разумные министры во время рассветания наступающего дня сделали между собою совет, в котором определили, как возможно, стараться склонить своего государя к тому, чтобы он в этот же день выслал Аскалона из своего владения, ибо думали они, что спокойство их не может утвердиться до тех пор, покамест не избудут сего разбойника и варвара с миролюбивого острова и не очистят дом государев от сего смертоносного яда, для того что великое отчаяние Аскалоново грозило им новою бедою. Того ради собрались они в дом государев ранее обыкновенного; и когда проснулся Алим, то вместо брачных обрядов, которые, по общему обыкновению, должны употреблены быть в сем случае непременно, предложили ему об изгнании Аскалоновом. Государь был на сие согласен, ибо он и сам весьма много опасался неистовства Аскалонова; итак, поручил сие Бейгаму как первому министру и верному своему другу.

Бейгам, обрадовавшись сему, нимало не медля, отвел его на нарочно изготовленный к тому корабль и приказал начальнику оного отвести Аскалона на отдаленный какой-нибудь остров и там бросить без всякого попечения, чего не приказано было от Алима; и сие свирепство кажется мне простительно весьма огорченному человеку. Таким образом, подняли на корабле парусы и отправились в путь.

Когда разнеслося эхо в народе, что Аскалон сослан с их острова, тогда радость в оном усугубилась и исчезло всякое сомнение, которое между восхищением обитало в их понятии. Весь двор и город умножили свое усердие, и сие в народе восхищение продолжалось более месяца. Все дела, суды и предприятия оставлены были в сие время, винные освобождены были от наказания, отворены везде темницы, и всем дана была свобода; по чему видно, что обитали тогда на Млаконе и Ние мир, веселие и тишина.

Корабельщики, везущие Аскалона, по седмидневном путешествии, имея великую к нему ненависть, согласились бросить его в море, чтоб истребить злое сие произрастание до конца. А во граде вознамерились они сказать, что во время великой бури упал он сам с корабля, или так, что, будучи в великом отчаянии, бросился в воду, чего и они усмотреть не могли. Но судьба Аскалонова противилась их желанию и не захотела сделать их виновными, чтобы пострадали они за отнятие жизни у сего неистового варвара, и для того намерение сие было уничтожено. После того благополучный ветер дул от островов Млакона и Ния, и они в скором времени отъехали весьма далеко.

Наконец, пристали к некоторому острову, который издали казался неприступным. Великие камни и высокие горы представляли его совсем диким местом.

Начальник корабля, рассмотрев его порядочно, определил оставить на нем Аскалона. Итак, вывели на берег и, дав ему нужное для жизни человеческой, простились с ним и возвратились к своим островам, куда приехали благополучно, уведомили о сем своих сограждан и остались после того в покое.

Аскалон, сидя на берегу сего дикого места, весьма долгое время не чувствовал своего несчастия, питая в сердце великую злость и ненависть к Алиму. Наконец, озревшись назад противу воли, начал осматривать новое свое обитание: высокие и каменные горы, провалины и глубокие пещеры, вдали дремучие леса и топкие болота,- и, словом, вся дикая и страшная сия пустыня дышала таким ядом, который довольно удобен был на отнятие у него жизни. Вселились страх и отчаяние в неистовое его сердце, начал он жестоко плакать. Слезы его изъявляли больше досаду и огорчение и нимало не означали его печали, которой в нем совсем не бывало; но был он в сию минуту в таком заблуждении, что жизнь свою отнять, преселиться во ад и терпеть тамо всякого рода злые мучения соглашался с охотою, только бы отмстить Алиму за учиненную им, по мнению его, неправедную обиду.

Встал и пошел с великою запальчивостию искать способа ко отмщению Алиму, ежели сие будет возможно; а когда не так, то прекратить жизнь свою самым тиранским образом: ибо он и в том находил удовольствие, чтоб мучить самого себя, ежели нет способов вредить другому. Злость его тем больше возрастала, чем больше находил он страху в том диком и не знаемом никому месте.

Первая ночь была для него жестоким ударом, ибо страх от него не отставал, следовательно, великое беспокойство претерпевал он во все сие время. А в две следующие за нею была ужасная буря и гремел сильный гром беспрестанно. Блистание молнии затмевало его зрение и почти опаляло на голове его волосы; пред ним не в дальнем расстоянии в разные удары расшибло три высокие дерева.

В скором времени сделалось великое трясение земли на том острове и провалилась одна каменная гора, которая начала кидать из себя огненную материю. С половины ночи началось сие действие и продолжалось до половины дня.

Аскалон в сие время прикрывался в одной каменной пещере, а когда утихло стремление огня, тогда пошел он для осмотрения сего чудного в природе приключения. Как только стал он подходить к горе, то увидел на оной двух человек, которые как видами, так и летами друг другу были не подобны: один из них был лет осьмидесяти и походил больше на жреца, нежели на светского человека, а другой имел еще самые цветущие лета.

Аскалон нимало не удивился, увидев их, и без всякого рассуждения вбежал поспешно на гору; и когда стал их приветствовать, то приметил, что они весьма много оробели и удивлялись, смотря друг на друга, внезапному его пришествию.

Однако, наконец, старый муж, который прежде молодого освободился от удивления, спрашивал Аскалона, каким образом пребывает он на сем пустом острову и как зашел в такое незнаемое место? Аскалон укрыл в сем случае действительное свое приключение, а сказал, что по разбитии корабля, на котором он ехал, остался один и выкинут морем на сей не знаемый никому остров.

Редкий человек узнать может качества незнакомого и с первого взгляду измерить хорошие и дурные его свойства, но Ранлий, так назывался старый муж, имея от природы осторожные рассуждения, в одну минуту проник во внутренность Аскалонову и узнал хотя не все, однако многие презрения достойные его склонности. Напротив того, Кидал, так именовался молодой человек, почувствовал было в себе великую склонность к Аскалону.

Ранлий, не показывая своего беспокойства, которое он почувствовал, увидев Аскалона, просил его к себе в хижину, где хотел уведомить о своих приключениях. Когда шли они туда, то встретились с ними четыре человека, которые вознамерились также посмотреть прорвавшейся горы и которым приказал Кидал как возможно скорее оттуда возвратиться; по чему узнал Аскалон, что оные их служители.

Пришедши в хижину, увидел Аскалон, что жили они совсем не по-пустыннически: великое довольство и уборы делали Кидала царским сыном, а Ранлия его опекуном; но из повести их услышал он совсем противное своему мнению.

- Мы, государь мой, купцы,-так начал уведомлять Аскалона Ранлий.- Славенские области- место рождения нашего на берегу реки Дуная. Я несчастный отец, а это мой сын,-говорил он, указывая на Кидала.- Мы так же, как и ты, претерпели на море несчастие, суда наши разбиты бурею, и тот корабль, на котором сидели мы с сыном, выкинуло на мель сего острова. Мы, вышед на берег,- а осталось нас только шестеро, которых ты видед всех, и еще две женщины, которых ты не видал, и они находятся для нас служащими,- старались все соединенными силами вытаскать все из корабля как возможно скорее; и когда, по счастию нашему, выбрали мы из него довольно, то прибылою водою унесло его от нас в море, и мы осталися здесь жить благополучно, к великому нашему несчастию. Другой год пребываем уже на сем пустом острове и не видали еще никакого корабля, который бы проходил мимо нас, и мы уже совсем лишилися надежды видеть когда-нибудь наше отечество. А как долг велит помогать людям, которые находятся в равном с нами несчастии, то я, наблюдая сие, могу сделать тебе у себя призрение, ежели оно тебе надобно.