Джонатан Свифт - Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей Страница 46

Первоначально соль употребляли только на пирах для возбуждения жажды; впоследствии привычка к ней стала повсеместной. Ведь мы не знаем ни одного животного, которое любило бы соль. Во всяком случае, я должен сказать, что, несмотря на полное отсутствие соли, несмотря на грубую и скудную пищу, я за все время моего пребывания на этом острове ни разу не был болен.

С наступлением вечера конь-хозяин распорядился отвести мне особое помещение в шести ярдах от дома и отдельно от хлева еху. Я нашел там немного соломы и, покрывшись платьем, крепко заснул. Но вскоре я устроился гораздо удобнее, о чем читатель узнает из дальнейшего рассказа, посвященного подробному описанию моей жизни в этой стране.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Автор прилежно изучает туземный язык. Гуигнгнм, его хозяин, помогает ему в занятиях. Язык гуигнгнмов. Много знатных гуигнгнмов приходят взглянуть на автора. Он вкратце рассказывает хозяину о своем путешествии.

Моим главным занятием было изучение языка; и все в доме, начиная с хозяина (так я буду с этих пор называть серого коня) и его детей и кончая последним слугой, усердно помогали мне в этом. Им казалось каким-то чудом, что грубое животное обнаруживает свойства разумного существа. Я показывал пальцем на тот или другой предмет и спрашивал, как он называется. Это название я старался заучить наизусть, а затем при первом удобном случае записывал в свой дневник. Заботясь об улучшении выговора, я просил членов семьи почаще повторять эти слова. Особенно охотно помогал мне в моих занятиях гнедой лошак, слуга моего хозяина.

Произношение у гуигнгнмов — носовое и гортанное; из всех известных мне европейских языков язык гуигнгнмов больше всего напоминает верхнеголландский или немецкий, но он гораздо изящнее и выразительнее.

Мой хозяин горел желанием, чтобы я поскорее научился говорить по-здешнему и мог рассказать ему свою историю. Он ежедневно посвящал несколько часов на обучение меня языку. Он был убежден (как сказал мне позднее), что я еху. Но его поражали моя понятливость, вежливость и опрятность, так как подобные качества были совершенно несвойственны этим животным.

Моему хозяину не терпелось узнать, откуда я прибыл и где набрался кой-какого разума, который обнаруживал в своих поступках. Ему хотелось поскорее услышать от меня историю моих приключений. Он надеялся, что ждать ему придется недолго: такие успехи я делал в изучении языка гуигнгнмов. Чтобы легче запомнить, я записывал все заученные мною слова в порядке английского алфавита с соответствующим переводом. Спустя некоторое время я решился производить эти записи в присутствии хозяина. Мне стоило немало труда объяснить ему, что я делаю, ибо гуигнгнмы не имеют ни малейшего представления о книгах и литературе.

Приблизительно через десять недель я уже понимал большинство вопросов моего хозяина, а через три месяца мог довольно свободно отвечать на них. Мой хозяин особенно интересовался, из какой страны я прибыл к ним и каким образом научился подражать разумным существам, так как еху (на которых, по его мнению, я был поразительно похож), при всей своей хитрости, поддаются обучению хуже всех других животных.

Я ответил, что приехал очень издалека с многими другими подобными мне существами. Нам пришлось очень долго плыть по морю в большой полой посудине, сделанной из стволов деревьев. В конце концов мои спутники высадили меня на этом берегу и оставили на произвол судьбы. С большим трудом, при помощи различных знаков и жестов, мне удалось добиться, чтобы хозяин меня понял.

Подумав немного, он ответил мне, что я, должно быть, ошибаюсь или говорю то, чего не было. (На языке гуигнгнмов совсем нет слов, обозначающих ложь и обман.) Ему казалось невозможным, чтобы за морем были какие-либо земли и чтобы кучка диких зверей двигала по воде деревянное судно, куда ей вздумается. Он был уверен, что никто из гуигнгнмов не в состоянии соорудить такое судно, а тем более доверить управление им еху. Слово «гуигнгнм» на местном языке означает: венец творения; так называет себя народ лошадей, самый разумный в этой стране.

Я сказал хозяину, что еще плохо владею их языком и мне трудно ответить на все его вопросы, и выразил надежду, что в скором времени я буду в состоянии рассказать ему очень много интересного.

Скоро весть о появлении удивительного еху, который говорит, как гуигнгнм, и в своих словах и поступках обнаруживает проблески разума, разнеслась по окрестностям. К хозяину стали очень часто приходить знатные кони и кобылы взглянуть на меня. Им доставляло большое удовольствие разговаривать со мной; они задавали мне вопросы, на которые я отвечал как умел. Благодаря этому я сделал такие успехи в местном языке, что через пять месяцев по приезде понимал все, что мне говорили, и мог довольно сносно объясняться сам.

Гуигнгнмы, приходившие в гости к моему хозяину с целью повидать меня и поговорить со мной, с трудом верили, чтобы я был настоящий еху. Больше всего их сбивала с толку моя одежда. Они никак не могли решить, составляет ли она часть моего тела или нет. А я отнюдь не спешил рассеять их недоумение. Ведь поняв, в чем дело, и увидя меня без одежды, они, наверно, признали бы меня настоящим еху, а мне этого очень не хотелось. Однако мне недолго удалось скрывать свою тайну. Обычно я снимал с себя платье только тогда, когда все в доме уже спали, и надевал его спозаранку, когда еще никто не проснулся.

Но вот однажды хозяин рано утром послал за мной своего камердинера, гнедого лошака. Когда он вошел ко мне, я еще спал, сбросив с себя платье. Проснувшись при его появлении, я заметил, что лошак находится в большом замешательстве. Кое-как исполнив поручение, он поспешно вернулся к своему хозяину. Поздоровавшись со мной, хозяин тотчас спросил меня, что означает рассказ слуги, будто во время сна я совсем не тот, каким бываю всегда.

Я понял, что совершенно бессмысленно пытаться дольше сохранять свой секрет, тем более что моя одежда и обувь очень износились и в недалеком будущем их придется заменить какими-нибудь изделиями из кожи еху или других животных. Поэтому я сказал хозяину, что в стране, откуда я прибыл, существует обычай закрывать свое тело искусно выделанной шерстью некоторых животных. Делается это главным образом для защиты тела от холода и зноя, а отчасти из приличия. В подтверждение своих слов я на глазах у хозяина разделся до рубашки.

Хозяин наблюдал все мои действия с огромным любопытством и удивлением. Он брал одну за другой все принадлежности моего туалета между копытом и бабкой и рассматривал их с большим вниманием. Потом он осмотрел меня со всех сторон и заявил, что без всякого сомнения я — настоящий еху и отличаюсь от остальных представителей моей породы только мягкостью, белизной и гладкостью кожи, формой и длиной когтей на задних и передних ногах и, наконец, тем, что притворяюсь, будто постоянно хожу на задних ногах. Заметив, что я дрожу от холода, он предложил мне снова одеться.

Одеваясь, я объяснил хозяину, до какой степени мне неприятно, что он так часто называет меня еху, так как я питаю глубочайшее отвращение и презрение к этим гнусным животным. Я убедительно просил его не называть меня так и запретить это своим домашним.

Кроме того, я выразил желание, чтобы он сохранил тайну искусственной оболочки моего тела и приказал своему слуге-лошаку молчать о виденном.

Хозяин обещал исполнить мои просьбы и, со своей стороны, выразил желание, чтобы я постарался как можно скорее овладеть их языком.

По его словам, он гораздо больше изумлен и заинтересован моим умом и способностью к членораздельной речи, чем моей наружностью, и горит нетерпением как можно скорее услышать обещанный мною рассказ о разных чудесах.

С этого дня хозяин с удвоенным усердием стал заниматься моим обучением. Он часто возил меня в гости. Всех соседей он просил обращаться со мной вежливо, так как это приводит меня в хорошее расположение духа и я становлюсь гораздо словоохотливее.

Было бы скучно описывать шаг за шагом мои успехи в языке гуигнгнмов. Скажу только, что благодаря заботам хозяина и моим хорошим способностям я вскоре мог отчасти удовлетворить нетерпеливое любопытство моего хозяина и более или менее подробно рассказать ему, кто я такой, как попал сюда и что за страна моя родина.

Прежде всего я повторил еще раз все то, что еще раньше пытался объяснить ему.

Я прибыл сюда, так начал я свой рассказ, из весьма отдаленной страны вместе с пятьюдесятью такими же существами, как и я. Мы плыли по морям в большой деревянной посудине, размерами превосходящей дом его милости. Тут я описал хозяину корабль. Развернув носовой платок, я попытался объяснить ему, что такое парус и как он приводит в движение судно. После ссоры, происшедшей между мной и моими спутниками, продолжал я, я был высажен на этот берег. Не зная, что мне предпринять, я направился вглубь страны и вскоре подвергся нападению отвратительных еху. Здесь хозяин прервал меня вопросом, кто сделал этот корабль и как случилось, что гуигнгнмы моей страны предоставили управление им диким животным. Я ответил ему, что только в том случае решусь продолжать рассказ, если он даст мне честное слово не обижаться, что бы он ни услышал. Он согласился. Тогда я сказал ему, что корабль был построен такими же существами, как и я. Эти существа как у меня на родине, так и во всех странах, где мне приходилось бывать, являются самыми разумными созданиями и потому господствуют над всеми остальными животными. Я признался моему слушателю, что был так же поражен при виде разумного поведения гуигнгнмов, как поразили бы его самого или его друзей проблески ума в том создании, которое ему угодно было назвать еху. Мне приходится, сказал я, признать полное сходство моего тела с телом этих животных, но я не могу понять причину их вырождения и одичания. Я прибавил далее, что, если судьба позволит мне возвратиться когда-нибудь на родину и я расскажу там об этом путешествии, то мне никто не поверит и каждый будет думать, будто я говорю то, чего не было, и что я выдумал свои приключения от начала до конца. Я прошу моего слушателя помнить свое обещание и не обижаться на меня. Но, несмотря на все мое уважение к нему, его семье и друзьям, я должен сказать, что мои соотечественники никогда не поверят, чтобы гуигнгнмы были где-нибудь господами, а еху — грубыми скотами.