Андрэ Стиль - У водонапорной башни Страница 46

Вчера вечером, вернувшись с работы домой, Жожо был на редкость оживлен; его запавшие глаза блестели на бледном, изможденном лице.

Лагерь — дело не шуточное. Правда, обнесли его изгородью всего на одну четверть. Но по всему видно, что столбы будут установлены в ближайшие дни. Главный вход уже готов. «Мы сегодня даже посмеялись, — рассказывал Жожо отцу. — Ограды еще нет, а у входа уже стоит охранник, проверяет утром и вечером у всех документы, обыскивает людей и проделывает прочие фокусы… Янки спешат вовсю. Кстати сказать, там уже поставлены сторожевые вышки, а это почище всякой ограды. Теперь, если приблизишься к недозволенному месту, с вышки дадут сигнал и за тобой будет ходить по пятам солдат или стражник. С наступлением темноты с водонапорной башни направляют мощный прожектор на штабеля ящиков. Сегодня, например, работали на разгрузке и укладке катушек колючей проволоки, металлической сетки и электропроводов. Ясно, через два дня весь лагерь будет обнесен колючей проволокой под током и станет недоступен. По всему их поведению видно, что янки уже набили себе руку в этих делах, — так они орудуют во всех странах, где теперь водворились. Нынче утром начали строить какой-то барак неподалеку от главного входа, а к вечеру он уже был готов. Двухстворчатая дверь отворяется на обе стороны — знаешь, как в ковбойских фильмах. Над входом нацепили эмалированную вывеску с рекламой «кока-кола», и написано на ней «со льда». А мы и безо льда намерзлись за день. Этот барак — ихняя пивная. У стойки на высоких табуретках уже сидят посетители и выпивают. Быстро сработали! Если дело так пойдет и дальше, что же будет через год! Давай, запомним сегодняшнее число, хочешь? Сейчас декабрь. Тогда уж каждому слепому видно будет. Они ведь хотят развязать войну в будущем, пятьдесят первом году. Торопятся».

— А много ребят явилось? — спросил Дюпюи.

— Да порядочно. В том-то и горе. Они стараются вербовать везде понемножку, так что люди друг друга не знают. Привозят даже на грузовиках из деревень, за час езды отсюда, и дают на руки сто сорок франков премии. Никакого минимума заработка не гарантируется, на этот счет они не дураки. Я говорил с некоторыми парнями — не с нашими безработными, которых сгоняют насильно, а с теми, которые пошли по своей охоте, так им бог знает чего насулили! А из нашего поселка, кроме безработных, явился только один Декуан, его тоже обещались облагодетельствовать.

— Есть же на свете сволочи! — сказал Дюпюи. — Ведь этот Декуан работал в порту три недели подряд, ни одного дня не пропустил, и еще сюда сунулся, в эту американскую ловушку, хочет лишний франк зашибить. В сорок пятом году он ухитрился пролезть в партию. Теперь это просто продажная шкура.

— Я даже не думал, что у нас столько безработных, — во всех отраслях, по всем окрестным деревням. Когда посмотришь, какие парни у нас сейчас бродят по улицам без дела, просто ужас берет. И хуже всего, что многие боятся. Не смеют голос поднять. Единственно, кто оказался более стойким, посмел не явиться, так это молодежь, одинокие. Конечно, одному бедствовать легче, а на аэродром пошли многосемейные, у которых крылья подрезаны. Нет, с ними каши не сваришь!

— Ты так думаешь? — спросил Дюпюи.

— Чего тут думать! Знаю. Вот, например, сегодня утром янки всех подряд обыскали, отобрали спички, зажигалки, перочинные ножи — словом, все «огнеопасные и острые предметы». И еще предупредили: сегодня как-нибудь обойдется, а завтра потрудитесь прийти в тапочках, потому что в башмаках запрещено, особенно с железными подковками, которые могут дать искру. Представляешь? В декабре, в такую погоду, работать в тапочках на веревочной подошве. Ведь там в грязи утонешь, их грузовики всю землю кругом размесили. Конечно, народ поворчал, а протестовать по-настоящему никто не посмел. Публика еще хуже, чем была на нашем заводе.

— Очень уж ты скорый, — ответил Дюпюи. — Дай им время осмотреться. Ты ведь сам говорил, люди они разные, из разных мест прибыли.

— Ничего не скорый… Вчера, помнишь, в полдень дождь начался, целый час лил. И хоть там ни одного навеса нет, где бы можно было укрыться, никто, небось, не сказал: бросай, ребята, работу! Смелости не хватило.

— А сам ты?

— Я уж раз поплатился, пусть теперь другие начинают.

— Неужели ты намерен работать у этих мерзавцев и даже не попытаешься поднять людей?

— Да говорю тебе, что с ними ничего не поделаешь. Впрочем, не беспокойся, у меня кое-какие мыслишки есть. Времени я там зря терять не буду, попомнят меня американцы! Пусть отнимают спички и ножи, я и без них обойдусь. Услышишь еще обо мне…

— Кто это тебе нашептывает? Смотри, сынок, будь осторожен. Помни, когда человек один что-нибудь затевает, иногда вместо пользы вред получается.

— Не волнуйся, я, слава богу, не маленький, знаю, что делаю. Мне подсказчики не требуются. Там многие такого же мнения держатся… Я уже кое-какой почин сделал.

— Какой почин?

— А вот какой. В лагере несколько ящиков и несколько катушек проволоки лежат в сторонке, туда даже прожектор, что на водокачке, не доходит, темно там. Вот я и решил разбить какой-нибудь ящик и посмотреть, что там внутри. На мое счастье, у одного ящика доска оторвалась. Доски, доложу тебе, толстые, а гвозди длинные — вот такие. Ну, я лопатой, как рычагом, и приподнял доску.

Для большей наглядности Жожо сунул черенок ложки в трещину деревянного стола.

— Понял? Только я ничего не увидел. Рукой щупаю — тоже ничего. Герметическая упаковка! Я решил было бросить, да, уходя, чуть не напоролся ногой на гвоздь. Тут-то меня и осенило. Осторожненько запустил лопату в отверстие и потихонечку стал отдирать доску за доской, старался только гвозди не погнуть. Потом забрал подмышку лопату, доски, отошел и зарыл доски так, чтобы гвозди торчали из земли. Знаешь, где зарыл? Как раз там, где грузовики проходят и делают круг перед разгрузкой. Надо тебе сказать, что они следом друг за другом идут, так что на траве даже дорожку укатали. Сейчас-то, конечно, там тихо, машин нет, а завтра утром посмеемся!.. Честное слово, отец, мне обратно куда веселей было идти, чем на работу. Декуан с парнями спрашивали, где это я пропадал, а я ответил, что ходил, мол, за нуждой. Они меня, конечно, на смех подняли: замерз, поди, на таком холодище, говорят. Если бы они только знали…

— Будь все-таки осторожней, сынок, а главное, не доверяйся советчикам. Глупость недолго сделать.

— Вечно ты боишься! Все вы боитесь. В результате люди сидят сложа руки, а янки преспокойно выгружают свои материалы. Вот теперь об оккупации повсюду говорят. Все протестуют, а дела не делают.

Жожо встал, подошел к окну и заговорил, стоя спиной к отцу:

— Послушай-ка, что я тебе скажу… Тут дело не в количестве, много народу не требуется. Если бы каждый добыл себе автомат, через какой-нибудь час американцев тут бы и духу не было. Всех бы перещелкали. И уж после этого другие бы к нам не сунулись, не беспокойся. Мы ведь у себя дома, в своем праве, имеем право защищаться. А листовки, надписи разные, плакаты — разве это борьба? Дайте-ка нам автоматы, тогда посмотрим. Через месяц будет уже поздно, янки обнесут поле колючей проволокой, наставят сторожевых вышек — вот тебе и готов концентрационный лагерь, останется только нас всех туда засадить.

— К сожалению, все это не так просто, как тебе кажется, сынок. Если придется, я, конечно, от других не отстану. Но сейчас вопрос не в этом…

Жожо круто повернулся к отцу.

— А хочешь знать, так я тебе скажу, в чем у нас загвоздка. Мы, французы, народ конченный. Я-то видел настоящий народ, во Вьетнаме, и на всю жизнь получил хороший урок. Вьетнамцы не ковыряются, как вы здесь. Там мы были оккупантами. Они нам дали жизни, не то что вы здесь американцам. Все на воздух летело. Сколько раз, бывало, высунешь на минуту нос, и сейчас же пули — ж-ж-ж! Редко нам доводилось поспать ночью спокойно. Небось, не такими были свежими да румяными, как американцы здесь. Вот там — народ, и в Корее тоже, а мы неженки.

— Не болтай глупостей. Уж на что ваш заводик, казалось бы, богом забытый, и то зашевелились! Одной искры достаточно, какого-нибудь крепкого парня, который сумел бы поднять народ, указать людям правильный путь. Тебе же удалось! Вот погляди, сразу все вспыхнет, как солома. Наш народ еще загорится.

— Вот именно! Загорится да потухнет, — заметил Жожо.

Дюпюи с грохотом отодвинул стул и пожал плечами.

— Мальчишка! Посмотри вокруг хорошенько, и тогда мы с тобой еще поговорим.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Гитара

Все произошло как-то само собой, никто не назначал дня, никто не возглавил переселения, хотя уже давно в поселке поговаривали о том, что пора бы решиться. Споры о переселении начались еще тогда, когда функционировала школа профессионального обучения. Наши-то ребята, небось, там не учатся, хоть бы один туда ходил. Можете часами доказывать, что не один наш поселок существует на свете, что такая школа — дело полезное, но попробуйте, растолкуйте это людям, которые годами ютятся в жалких развалюшках, а тут же, под носом у них, в каких-нибудь пятидесяти метрах, пустует великолепный дом, построенный еще немцами в 1943 году. Даже когда съезжались ученики, все равно многие комнаты оставались свободными. А теперь школа закрыта, и искушение стало слишком велико. Особенно в эту чортову стужу.