Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. I.Возраст зрелости Страница 47

– Вы знали, что Борису нужно пять тысяч франков?

– Нет, – сказал он. – Нет, не знал. А что, ему нужно пять тысяч?

Лола продолжала смотреть на него. Она раскачивалась взад-вперед, Матье видел два огромных зеленых глаза с крошечными зрачками.

– Я ему отказала, – сказала Лола. – Он говорит, что это для Пикара. Но почему он не обратился к вам?

Матье засмеялся.

– Он знает, что у меня ни гроша.

– Значит, вы не в курсе? – недоверчиво спросила Лола.

– Конечно, нет!

–Вот как, – сказала Лола. – Странно. Создавалось впечатление, что сейчас она опрокинется, как старое, потерпевшее кораблекрушение судно, или же ее рот разорвется, исторгая истошный вопль.

– Он приходил к вам сегодня?

– Да, часа в три.

– Он вам ничего не сказал?

– А что здесь удивительного? Он мог встретить Пикара после.

– Он так и сказал.

– Ну и что?

Лола пожала плечами.

– Пикар весь день работает в Аржантее. Матье безразлично проговорил:

– Если Пикару нужны деньги, он мог зайти к Борису в гостиницу. Там он его не нашел, а потом, выйдя на бульвар Сен-Мишель, случайно встретил его.

Лола посмотрела на него с иронией.

– Подумайте, как Пикар мог пойти к Борису за пятью тысячами, когда у того в месяц всего триста франков на карманные расходы?

– Право, не знаю, – раздраженно буркнул Матье. Ему хотелось сказать: «Эти деньги для меня». Таким образом все бы сразу закончилось. Но это было невозможно из-за Бориса. «Она на него ужасно разозлится, она сочтет его моим сообщником». Лола барабанила по столу кончиками ярко-красных ногтей, уголки ее губ резко приподнимались, подрагивали и опускались вновь. Она исподтишка следила за Матье с тревожной настойчивостью, но под этим настороженным гневом Матье угадывал большую мутную пустоту. Ему хотелось рассмеяться.

Лола отвела глаза.

– Может быть, это была проверка?

– Проверка? – удивленно переспросил Матье.

– Да, разве нет?

– Проверка? Какая странная мысль.

– Ивиш постоянно ему говорит, что я скупердяйка.

– Кто вам это сказал?

– Вас удивляет моя осведомленность? – торжествующе сказала Лола. – Просто он честный мальчик. Не следует воображать, будто можно говорить ему гадости обо мне, а я об этом не узнаю. Всякий раз я это понимаю уже по его глазам. Или по тому, как он меня о чем-то спрашивает с самым невинным видом. Вот и подумайте, могу ли я не заметить, как он подбирается издалека. Это сильнее его, и когда он хочет что-то выяснить, то непременно себя выдает.

– Ну и что?

– Он захотел убедиться, скупердяйка я или нет, и придумал эту историю с Пикаром. Если только его не надоумили.

– Кто же мог его надоумить?

– Не знаю. Многие считают, что я, старуха, вцепилась в мальчика. Достаточно посмотреть на рожи здешних проституток, когда они видят нас вместе.

– Вы думаете, его волнуют их пересуды?

– Нет. Но есть люди, которые полагают, что действуют ради его блага, когда восстанавливают его против меня.

– Послушайте, – сказал Матье, – не стоит церемониться: если вы намекаете на меня, то ошибаетесь.

– Что ж, – холодно произнесла Лола, – возможно. Наступило молчание, затем она резко спросила:

– Почему, когда вы с ним сюда приходите, всегда происходят сцены?

– Не знаю. Я ничего для этого не делаю. Кстати, сегодня я не хотел приходить... Думаю, что он привязан к каждому из нас поразному, и он нервничает, когда видит нас двоих одновременно.

Лола мрачно и напряженно смотрела перед собой. Наконец она сказала:

– Запомните хорошенько: я не хочу, чтоб его у меня отобрали. Я знаю, что не причиняю ему зла. Когда я ему надоем, он меня бросит, это случится довольно скоро. Но я не хочу, чтоб у меня его отняли другие.

«Она откровенничает», – подумал Матье. Безусловно, под влиянием наркотика. Но было и другое: она ненавидела Матье, и все-таки то, что она ему сейчас говорит, она не посмела бы сказать другим. Между нею и им, несмотря на ненависть, было нечто вроде солидарности.

– Я тоже не хочу, чтобы его у вас отняли, – сказал он.

– Ой ли? – недоверчиво проговорила Лола.

– Ваши подозрения безосновательны. Ваши отношения с Борисом меня не касаются. А если бы они меня и касались, я бы их одобрил.

– У меня была такая мысль: он считает себя за Бориса ответственным, потому что он его преподаватель.

Она замолчала, и Матье понял, что не убедил ее. Казалось, она подыскивала слова.

– Я... я знаю, что я немолода, – с трудом вымолвила она, – я и без вас это понимаю. Но именно поэтому я могу ему помочь: есть кое-что, чему я могу его научить, – с вызовом добавила она. – Да и кто вам сказал, что я слишком стара для него? Он меня любит такой, какая я есть, он счастлив со мной, когда ему не вбивают в голову обратного.

Матье молчал. Лола крикнула с горячечной неуверенностью:

– Вы, однако, должны бы знать, что он меня любит! Он вам непременно об этом сказал бы, потому что он вам говорит все.

– Я уверен, что он вас любит, – сказал Матье.

Лола устремила на него тяжелый взор.

– Я видывала виды и не строю иллюзий, но я вам вот что скажу: этот мальчик – мой последний шанс. А в общем, делайте, что хотите.

Матье ответил не сразу. Он смотрел на танцующих Бориса и Ивиш, он хотел сказать Лоле: «Не будем спорить, вы ведь сами видите, что мы одинаковы». Но это сходство, по правде говоря, вызывало у него отвращение; в любви Лолы, несмотря на ее неистовство, несмотря на ее стойкость, было нечто дряблое и ненасытное. Однако он пробормотал:

– Вы говорите это мне... Но я это знаю так же хорошо, как и вы.

– Почему так же хорошо, как и я?

– Мы с вами похожи.

– Что вы имеете в виду?

– Посмотрите на нас и посмотрите на них.

Лола презрительно скривилась.

– Мы не похожи, – отрезала она.

Матье пожал плечами, и, так и не примиренные, они замолчали. Оба смотрели на Бориса и Ивиш: те танцевали, они были жестокосердны, даже не зная об этом. А может быть, просто мало знали. Матье сидел рядом с Лолой, они не танцевали, потому что это совсем не подобало их возрасту. «Нас должны принимать за любовников», – подумал он. Он услышал, как Лола про себя шептала: «Если б только я была уверена, что это для Пикара».

Борис и Ивиш вернулись. Лола с усилием встала. Матье подумал, что сейчас она упадет, но она оперлась о стол и глубоко вздохнула.

– Пойдем, – сказала она Борису, – мне нужно с тобой поговорить.

– Ты не можешь сделать это здесь?

– Нет!

– Тогда подожди, когда заиграет оркестр, и мы потанцуем.

– Нет, – сказала Лола, – я устала. Пойдем в мою гримерную. Простите меня, моя маленькая Ивиш.

– Я пьяна, – любезно хихикнула Ивиш.

– Мы сейчас вернемся, – пообещала Лола, – впрочем, скоро мой выход.

Лола ушла, Борис неохотно последовал за ней. Ивиш упала на стул.

– Я правда пьяна, – сказала она, – на меня накатило во время танца. Матье промолчал.

– Почему они ушли? – спросила Ивиш.

– Им надо объясниться. И потом Лола только что приняла наркотик. Знаете, после первого приема в голове лишь одна мысль – принять еще.

– Думаю, мне понравились бы наркотики, – мечтательно проговорила Ивиш.

– Естественно.

– Ну и что? – возмутилась она. – Если я обречена всю жизнь оставаться в Лаоне, нужно ведь чем-то увлекаться.

Матье замолчал.

– А-а, поняла! – сказала она. – Вы на меня злитесь, потому что я пьяна.

– Нет.

– Да. Вы меня осуждаете.

– С чего бы? К тому же вы не так уж и пьяны.

– Я чу-до-вищ-но пьяна, – с удовлетворением проскандировала Ивиш.

Люди начинали расходиться. Вероятно, было уже часа два ночи. В своей гримерной, грязной, обитой красным бархатом комнатенке со старым зеркалом в позолоченной раме, Лола угрожала и умоляла: «Борис! Борис! Борис! Ты меня сводишь с ума». А Борис опускал голову, боязливый и упрямый. Длинное черное платье, кружащееся среди красных стен, черное посверкиванье платья в зеркале, всплеск прекрасных белых рук, извивающихся со старомодной патетикой. А потом Лола внезапно зайдет за ширму и там, в самозабвении, запрокинув голову, как бы останавливая кровотечение из носа, вдохнет две щепотки белого порошка. Лоб Матье блестел от испарины, но он не смел его вытереть, ему было стыдно потеть в присутствии Ивиш; она без передышки танцевала, но оставалась бледной и сухой. Сегодня утром она сказала: «Мне противны эти влажные руки», – и он уже не знал, что делать со своими руками. Он чувствовал себя слабым и уставшим, у него не осталось ни одного желания, он ни о чем больше не думал. Время от времени он говорил себе, что скоро взойдет солнце, что нужно будет снова что-то предпринимать, звонить Марсель, Саре, прожить от начала до конца новый день, и это казалось ему невероятным. Он предпочел бы бесконечно оставаться за этим столом, под этим искусственным освещением, рядом с Ивиш.